Переплетение

Лето. Новое лето нового года. Минуло таких множество. Считал, считал, да сбился со счёту. Если порыться на верхней полке, вон той, самой пыльной, можно найти несколько пожелтевших страниц. Вот тогда-то… А? Так о чём это я?  Вот тогда я ещё отмечал на полях дни моего заточения. Сейчас только веду учёт: кто умер, кто родился, кто с кем воюет, кто на ком женился. Серые унылые голуби приносят мне почту. С каждым днём её всё тяжелее доставать. Десятки лет. Прошли десятки лет. Сколько ещё?
Зачем? Зачем я, старый дурень, сижу ежедневно за столом у окна и записываю всё, что увижу и узнаю? Вопрос риторический, я это делаю, чтобы жить.
Раз в месяц Её Величество посещает моё убогое жилище. Рассказывает. Я записываю.
Надоедливые монахи каждый день портят мне жизнь, нарушая благословенное одиночество. Приносят еду, одевают, помогают передвигаться по келье. Мне последнее время с переломанными ногами совсем несладко приходится. Я бы сказал им спасибо, честное слово, если бы не два обстоятельства:
1. эти идиоты поддерживают во мне жизнь, которая мне на хрен не нужна
2. они считают святым мучеником и даже к лику какому-то причислили
А про мой "обет молчания" легенды по всему монастырю и близлежащим землям ходят. Говорят о моей непоколебимой вере. Брехня всё это. Но поздновато всех разубеждать.
Её Величество приходила вчера. Сейчас королеву волнует то, какой запомнят её. Мудрой ли правительницей? Чужестранкой ли, узурпировавшей трон? Красивой ли женщиной? Дряхлой ли старухой? Конечно, у меня имеется своё суждение по сему вопросу. Я бы с удовольствием поделился им с великой августой, но не могу нарушить обет молчания.
Уходя Её Величество произнесла фразу, ставшую традицией десятки лет назад. Я кивнул, не отводя взгляда от пергамента. Королева еле слышно выскользнула в узкую дверь моей тёмной обители.
Хор кастрированных мальчиков разучил новую композицию.
В замке по соседству родился очередной ребёнок. Имя ещё не придумали, но округу уже оповестили. Коль про пол ничего не говорят, значит, девочка.
Южная Либрия вновь нападает на Северную. Когда же они поумнеют и объединятся? Кажется, я уже задавал этот вопрос. Года три назад.
Прошло шестьдесят четыре года семь месяцев и три дня с момента моего заточения. Говорил, что давно не считаю? Врал, это не редкость.
Утром снова кашлял кровью. Сегодня-завтра всё закончится. Я избавлюсь от этого шума. Проклятого шума.
Конец близок. Я почти вижу. Я очень долго ждал, больше не хочу.
Надеюсь, КОНЕЦ!


1. Не сейчас.

Странно было видеть это создание в заброшенных руинах. Маленькая девочка в белых шёлковых рюшах сжимала в пухленьком кулачке ветхую бумагу, исписанную неровным почерком, и горько плакала. Свободным кулачком создание размазывало по лицу слёзы и пыль.
– Лисса! Лисса! Где ты? – доносились издалека высокие женские возгласы.
Существо подняло синие глазки-бусинки к небу. А затем проявило чудеса изобретательности, а именно: сложило бумагу в маленький квадратик, спрятало его в ботиночек, затем встало на одно колено прямо в кучу мокрых грязных осенних листьев и побежало на голос, заливаясь слезами.

Этот кошмар приходил теперь каждую ночь. Худющий старик с переломанными ногами, кашлял кровью, тянул к ней руки, звал с собой, не говоря ни слова. Теперь каждую ночь Лисса просыпалась в ужасе. Поначалу кричала, звала кого-нибудь, потом просто тихо плакала. А однажды ночью широко распахнула сухие глаза и прошептала:
"Я пойду за тобой, когда нужно будет. Обещаю. Но не сейчас. Подожди".
С тех пор кошмары прошли. Образ, правда, порой представал перед мысленным взором впечатлительной девочки. Но страха он вызывал всё меньше и меньше. А через некоторое время стал другом, даже добрым другом. Интересным собеседником, которому можно было рассказать всё, что приходило в голову. У образа появились новые мимические выражения: улыбка, насмешливо приподнятые брови, серьёзный холодный укор, отрешённый взгляд мимо неё. Ведь лишь так мысленный собеседник мог отвечать девочке, не нарушая обета молчания. И он ни разу его не нарушил.
Сложенную в квадратик бумагу Лисса хранила как самое большое сокровище. Её сохранность в представлении девочки символизировала сохранность договора, заключённого в ту ночь без слёз.
За днём шёл день, за неделей неделя, за месяцем месяц. Лисса очень изменилась, стала тише, сосредоточенней, прислушивалась к разговорам, задавала вопросы. Теперь её интересовало всё. История монастыря, история замка и собственной семьи, но больше всего юную исследовательницу интересовал человек, живший в монастыре и его история. Этот странный непонятный обет молчания, который один раз был указан в кавычках, а в другой – без них. Какая разница? Каждый вечер Лисса перечитывала то неровное повествование, пытаясь найти ответы на ещё не сформулированные вопросы. И…нет, ускользнуло.
А вот однажды сидя в парадной зале Лисса свою первую параллель: "В замке по соседству родился очередной ребёнок". В этой зале висели парадные портреты глав семейства и их супруг. А в левом углу напротив окна располагался пюпитр с огромной толстенной книгой, в которой была вся родословная. В тот день началась новая исследовательская жизнь юной Лисы Баренже.
"В год сто тридцать девятый от сошествия милостью Божественной и Святой Энойринской Церкви с соизволения августа-короля горскому варвару Дану за величайшие заслуги было даровано имя Феолит и звание паладин.
В год сто сорок третий от Великого сошествия милостью Богов и Мудрейшего августа-короля Эринга с соизволения Святой Энойринской Церкви рыцарю Феолиту была дарована в вечную собственность земля под постройку родового замка, принадлежавшая ранее горстки нечестивцам.
В год сто сорок седьмой от сошествия милостью богов и Величайшего короля-августа Эринга, прозванного Мудрым рыцарю Феолиту был дарован титул барон".
Эти три небольших строки в толстенной книге малышка изучала минут двадцать. Читала она ещё очень слабо, а подобный стиль разбирать было крайне сложно. А потом девочка в очередной раз пообещала, что вернётся, когда станет старше.  Иногда Лисса вспоминала о своём решении узнать всё о старике из монастыря, а попутно и об истории своей собственной семьи, но каждый раз отвечала: "Когда-нибудь обязательно, но не сейчас. Подожди".
Дни же были наполнены сотней различных действий. Семейный архивариус, тот самый человек, который ныне вёл учёт событий в большой семейной книге, обучал девочку грамоте и арифметике. Лисса старалась, ей очень хотелось писать так же аккуратно и витиевато, как в книге или, в крайнем случае, как тот старик из кельи. Глаза быстро уставали, рука тоже, на пальцах порой стали образовываться небольшие мозоли. Приставленная к Лисе тётка почти силой заставляла малютку ещё и рукоделием заниматься. Иногда в эту занятую жизнь врывалась мать, соскучившаяся по своей маленькой девочке. Она брала Лиссу за руку и водила по парку, рассказывая о том, как живут юные девы при дворе и какие платья сейчас в моде. От мысли, что через несколько лет Лиссе придётся прибыть к этому самому двору, девочке становилось жутко. И тогда, как большинство юных дев, малышка Лисса начала мечтать о молодце, который разобьёт окно, украдёт её и избавит от необходимости жить такой жизнью.

Обычный камень средних размеров летел, рассекая воздух. Хотя нет, он был не совсем обычным. Грязной серой верёвкой к нему была привязана бумажка. Звук разбитого стекла заставил Лиссу вскочить с постели. Но просыпаться под этот звук было приятно. Ночной летний воздух ласково пробежался по коже. Несколько лет усердия превратили малышку с глазками-бусинками в угловатую худенькую девочку. Резким порывистым движением она бросилась читать послание.
"Сможешь спуститься со своего второго этажа? Хочу тебя увидеть. Буду ждать до утра!"
Эх, Греко. Лисса с улыбкой вздохнула. Нет, этот наглец не был предметом её грёз, он скорее был другом. Но обо всём по порядку.
В году тысяча пятьсот шестьдесят четвёртом от Великого Сошествия заброшенный монастырь близ замка Баренже был выкуплен общиной сагриитов и переоборудован в школу для безродных юношей. Одним из таких юношей оказался сорванец Греко.
Лисса заглянула в чёрный омут зеркала и, не раздумывая более, полезла в окно. Слава Богам и Божественным сущностям, спускаться по стене оказалось не слишком сложно. Конечно, в нескольких местах Лисса содрала кожу, но гораздо важнее этой кожи было то, что впереди её ожидало волнующее приключение. Приземлилась Лисса по обыкновению на колено (раньше она падала на оба, но впоследствии научилась одно подгибать), затем встала, отряхнулась и огляделась.
Греко привычным жестом обхватил Лиссу за талию и оживлённо заговорил:
– Мы таки ж это сделали. Меня раза четыре чуть не поймали, но я всё же добрался. А ты опять колени завозюкала?
– Ага. Полезем на дерево?
– Ну, если оно ещё тебя выдержит.
Лисса одарила наглеца очаровательной гримаской. Сия юная парочка проследовала к раскидистому дубу, обмениваясь ничего не значащими фразами. На поцелуи Лисса отвечала охотно, а что до всего остального, ответ был один: "Когда-нибудь обязательно, но не сейчас. Подожди".
Их встречи продолжались около полугода. Оба постоянно сбегали. Греко – от вредных учителей, Лисса – от тётки с вышивкой. Греко с воодушевлением рассказывал доказательство какой-нибудь теоремы, рисуя на песке геометрические фигуры, Лисса с интересом слушала, иногда перебивала, иногда с таким же воодушевлением спорила. Через месяц в пылу одного из таких споров они первый раз поцеловались. Обоим понравилось, решили делать это чаще.
– Я нашёл то, о чём ты просила. Точнее, украл. Но тебе ведь нужнее.
– Нужнее. У кого они были?
– У историка, у кого же ещё. Он там делал какие-то заметки, на полях до сих пор имеются его карандашные корябки. Читать-то было можно?
– А ты читал? – резко (слишком резко для романтической встречи) спросила Лисса.
– Нет, – быстро соврал Греко.
Лисса опустила глаза, думая как извиниться.
– Не знаю, почему я так всё это воспринимаю. Я не хотела рычать.
Греко и не думал обижаться. Он знал, что не светит ему такая девушка. Что ещё через несколько месяцев за ним станут лучше следить, а Лиссу куда-нибудь отошлют. Всё закончится, будто ничего и не было. Так какой смысл сейчас ссориться?
Лисса же уловила эту нить размышлений, у неё такое хорошо получалась, и теснее прижалась к своему Греко. Некоторое время длилось молчание.


[i]Не выношу этот запах, в соседней келье кто-то преставился. Мне начинает казаться, что смерть намекает, что пора и честь знать. А хрен ей, суке беззубой! Есть ещё порох в пороховницах, а ягоды в ягодицах. А это что за шамкающее кваканье? А, это я смеюсь. На старости лет совсем одурел.
Я скучал, неделю не мог писать, валялся с жаром, хвала монахам, спасли. Я всё ещё жив. Надо разобраться с последними известиями. Засранцы-голуби летали каждый час. Неужели опять какая-то война? Или…нет, этого быть не может, я-то ещё жив.
Посол Южной Либрии пишет, что опасается за свою жизнь. Туманно намекает на новый дворцовый переворот на своей воинственной родине. Интересуется моим здоровьем, поганец. И тебе