Снова она. Прекрасна, как долгожданное забвение. Словно сам Господь изваял ее хрупкую точеную фигуру, тоскуя от одиночества. Наверное, грустно быть Богом. Быть может, он тоже страдает от того, что никто не понимает его по-настоящему.
Снова она. Манит своей отчужденностью — бесконечной, а потому до боли знакомой.
Эта девушка приходит почти каждую ночь. Она танцует на заросшем травою лугу, и неверный свет луны ласкает ее бледную кожу. Лицо скрыто волною огненно-рыжих волос. Ветер развевает подол цветастого платья. Смотришь на ее легкость и грациозность — и диву даешься.
Она другая. Совсем не похожа на современных девушек. В ней есть кое-что безвозвратно утерянное — простота. Ее голову венчает корона из полевых цветов, ноги ее босые, а улыбка милая.
Она направляется к темной глади воды. Осторожно ступая по острым камням, выходит на мелкий серый песок. Она зарывается в нем пальцами ног, и ее лицо озаряет детское бесхитростное удовольствие.
Возможно, этого теперь и не хватает. Той простоты. Не чувствовал себя так с самого детства. Что если это последняя весточка от тех времен? И эта девушка, и теплая летняя ночь, и тихий шепот умирающей природы. Может быть ты и сам умираешь; сказать по правде, ты давно уже мертв. И ничего этого на самом деле нет. Есть лишь зияющая пустота, простирающаяся в бесконечности.
Наклонившись, она выводит палочкой на песке какое-то слово. Что если это твое имя? Ты выглядываешь из своего убежища в кроне старой плакучей ивы, но никак не можешь разглядеть. Внезапно ветка под тобой ломается. Треск, плеск — и ты оказался в воде, рядом с берегом, с головы до ног покрытый илом и водорослями.
Девушка, испугавшись, спряталась было за камышами — но узнав твои неловкие движения, выходит, покатываясь со смеху. Ласково подманивает тебя пальцем. Поднимаешься, нерешительно тянешься к ней, опасаясь испортить ее дикую первозданную красоту своей нелепостью и уродством.
Несмотря на это, она вновь призывает к себе, и ты бросаешься навстречу, продираясь через густые колючие заросли.
Где-то вдалеке вдруг завыла сирена, распарывая душу унылым отчаянием.
Ноги проваливаются в зыбкую топь. Невозможно вырваться.
Девушка опускает безжизненно повисшие руки.
Все ускользает.
* * *
Начинался новый день.
Солнце нерешительно показалось на горизонте. Пасмурное небо зарделось румянцем, точно застенчивая девушка.
Большой муравейник, стряхнув мертвенное оцепенение, засуетился. Люди просыпались, пили кофе: без сливок, сахара, кофеина, без вкуса. На прощание касались друг друга холодными бесчувственными губами, прятались в больших комфортных автомобилях и спешили по своим делам.
Один из них, — ничем не примечательный мужчина средних лет — просыпаясь, застонал и прикрыл глаза ладонью. Протянул руку, выключил будильник, который давно уже зашелся в надрывном вопле. Почувствовав на себе чей-то взгляд, мужчина открыл глаза и увидел свою шестилетнюю дочурку. Она стояла рядом, испуганно таращилась на него.
— Что такое? — сонно спросил мужчина. — Еще слишком рано, солнышко. Проснулась из-за будильника?
Она покачала головой в ответ.
— Нет? А отчего же?
Девочка молчала. Мужчина сел и протянул к ней руки. Она вдруг отпрянула от него. Он заглянул в ее глаза, нахмурился и тихо произнес:
— Я снова кричал, да? Я тебя разбудил?
Она едва заметно кивнула.
Мужчина вздохнул, усадил девочку на колени, погладил ее по голове.
— Не бойся, — сказал он ей, — Папе просто приснился плохой сон.
* * *
Взглянуть на себя в зеркало — весьма важный ритуал. Привычка сохраняется, даже когда тебе абсолютно наплевать на то, как ты выглядишь.
По утрам мужчина первым делом ощупывал густую поросль на щеках. Он задумчиво проводил пальцем по щетине, с тоскою замечал все более выступавшую седину — и каждый раз удивлялся, словно впервые ее обнаружил. Не найдя среди кучи ржавых затупившихся лезвий более-менее пригодное, он снова решил, что сойдет и так.
Зачастую казалось, что оттуда, с той стороны зазеркалья, на него глядит совершенно незнакомый ему человек. У этого человека были те же тусклые глаза, облупившийся нос и искусанные губы, напоминающие драные обои. Кожа была такой же плохой, а рубашка — мятая. Наверное, даже бумажник был таким же тяжелым и увесистым, как поступь юной эльфийской девочки, страдающей анорексией.
Он подолгу вглядывался в свое отражение, желая что-то уловить. Старательно прикрыв волосами залысины на висках, оскалил зубы. Оценил оттенок, желтоватый от кофе и сигарет, легонько постучал ногтем по коронке. Внезапно, незнакомец в зеркале едва заметно подмигнул ему. Мужчина насторожился и замер. Он уставился в зеркало, обуреваемый сомнениями и древним первобытным страхом. Однако, ничего не происходило. Он видел лишь самого себя — сутулого, небритого, на пороге приближающейся старости. Мужчина помотал головой, пытаясь сбросить проклятое наваждение. Отражение зло ухмыльнулось ему.
* * *
Единственный плюс в этой квартире — великолепный вид из окна.
Медленно затягиваясь сигаретой, мужчина смотрел на усеянный огнями проспект, уходящий вдаль, в темную завесу сумерек. С такой высоты люди внизу выглядели очень маленькими — они и были такими. Сновали взад-вперед, словно исполняя некий загадочный ритуал во имя безымянного бога Хаоса.
Иногда бывает, что ты чувствуешь на себе чей-то взгляд, пусть даже и не можешь это объяснить. Мужчина обернулся и увидел свою маленькую дочку. Он поспешно затушил окурок и махнул рукой в воздухе, стараясь развеять дым.
— Открою окно, — проговорил он.
— Папа...
— Ничего, сейчас проветрится.
— Пап, ты хотел что-то приготовить?
— Да. А что?
— Думаю, уже пора начать.
Девочка показала на сковородку. Отец, чертыхаясь, подбежал к плите. Взяв в руки крышку, он отважно вступил в неравный бой с кипящим маслом. Он пустил в ход весь свой холостяцкий опыт готовки — но, говоря откровенно, у него не было никаких шансов. Получив ранение, мужчина грязно выругался, уменьшил огонь и достал из холодильника пару-тройку яиц. Разбил их, одно за другим, перевел дыхание.
Все было иначе. Давным-давно. Тогда были свои маленькие радости — скажем, вернуться после тяжелого рабочего дня, когда кругом царила лишь непроглядная бездна ночи. Особенным был тот момент, если, вылезая из машины, ты бросал взгляд на окна своей квартиры, а на кухне горел уютный огонек света. Ты знал, что тебя ждут дома — и все остальное больше не имело значения.
Мужчина соскоблил яица со сковороды и выложил на тарелки. Девочка опасливо покосилась на эту стряпню.
— Кушай, солнышко. Это вкусно.
Он отрезал небольшой кусок, поддел его вилкой и откусил. Раздался оглушительный треск. Мужчина вытащил изо рта яичную скорлупу и виновато посмотрел на дочку. Она аккуратно отложила вилку в сторону.
— Дорогая, — начал он, — Я знаю, что никогда не был хорошим отцом. Я просто хотел немного побыть рядом с тобой. Знаешь, мы ведь так редко видимся в последнее время...
— Я хочу к маме, — сказала девочка. Мужчина долго молчал.
— Сейчас поедем в школу, — произнес он. — Мама заберет тебя после. Договорились?
Она кивнула.
— Вот и хорошо, — он на секунду замялся, — Слушай, ты точно не хочешь есть?
— Пап...
— Ладно, ладно.
* * *
Спустившись к автомобилю, они увидели под ним большое темное пятно. Мужчина нагнулся и посмотрел. Открыл капот. Закрыл его и вытер испачканные пальцы о штанину.
— Пойдем, родная, — сказал он. — Тут недалеко остановка.
— А что с машиной?
— Так, пустяки.
Он набрал чей-то номер. Длинный гудок. Еще один. Послышался приглушенный женский голос.
— Здравствуй, радость моя, — усмехнулся он. — Ладно, извини. Нет, у меня все отлично. Честно. Нет. Да. Что ты, разве я могу... Еще нет. Сказать по правде, у меня возникла с этим маленькая проблема... Ага. Знаю, не начинай. Ты сможешь ее забрать? Хорошо. Ждем.
Сунул мобильник в карман. Присев перед дочерью, заботливо завязал тесемки ее шапочки.
— Тебе не холодно? — спросил он. — Стой, у тебя портфель расстегнулся. Повернись.
Мужчина незаметно спрятал в портфеле плотный рулон купюр — почти все, что у него было.
— Мама скоро приедет, — сказал он, как ни в чем не бывало. — Пойдем, встретим ее.
Они не спеша побрели по дороге. Ноги девочки разъезжались на грязном рыхлом снегу, и мужчина взял ее за руку.
Хороший день. По-весеннему теплый, несмотря на то, что было лишь начало февраля. Мужчина заметил, что большинство людей вокруг значительно моложе его. Он задумался над этим, стараясь найти ответ, но вскоре кое-что другое привлекло его внимание.
* * *
Над головой робко зазвенел колокольчик, возвещая о прибытии нового посетителя. Мужчина огляделся. Судя по тому, что свободных мест было много, кафе вряд ли пользовалось большой популярностью. Он выбрал себе столик в углу, подальше от любопытных глаз.
На вывеске крупными белыми буквами на черном фоне было написано слово "Монмартр". Чудное название. Мужчина часто проходил мимо этого кафе по дороге домой, каждый раз подумывая зайти на досуге. Но случая все никак не представлялось.
Столько незнакомых мест. Незаконченных дел. Лет, прожитых впустую.
Мужчина разглядывал свои руки. Высохшие, заскорузлые, со сломанными почерневшими ногтями и рваными мозолями. Они были испещерены шрамами, и все напоминали о чем-то. К примеру, длинная неровная отметина на предплечье — память о детстве и боязни собак. Или же этот кривой, на тыльной стороне ладони — от ржавого гвоздя. Он означал противостолбнячные уколы каждые четыре дня. Маленькое светлое пятнышко между большим и указательным пальцами левой руки. Это сигаретный ожог, символизирующий одиночество. А вот едва заметные угловатые буквы на фалангах пальцев. Первая неразделенная любовь.
Неподалеку раздался мелодичный смех. Парочка юных девиц, весело заливаясь, шептались между собой. Они были не лишены некоторого обаяния, решил мужчина. Главным образом потому, что в них неиссякаемым ключом бил родник беззаботной притягательной молодости. Он раздумывал о чем-то, слегка улыбаясь. Ему даже почудилось, что одна из них искоса посматривала на него. Он прислушался к их разговору.
— И как там было? — допытывалась первая, возбужденно хихикая.
— Да так, ничего. Тухлая вечеринка где-то за городом, — пренебрежительно проговорила другая.
— Серьезно? Я думала...
— Мой опять чуть не подрался. Наехал на какого-то парня. А мне их разнимать.
— Ты... — она задыхалась от смеха, — И что потом?
— Закатила ему истерику, — продолжала вторая, — Сказала, что он грубый невежественный мужлан.
— Кошмар...
— Сколько раз я ему говорила вести себя прилично на людях. А он мне: «Веду себя как хочу, ты мне не указ» — передразнила она, изящным движением поправляя прическу. Затем повернула голову, и поймала взгляд мужчины. Он отвернулся, потеряв к ним всякий интерес.
Он уставился на мутные стремительные строчки в раскрытом меню. Доносилась легкая ненавязчивая музыка. Мысли в голове лениво сменяли друг друга, кружась в зыбком дурманящем вальсе. Жизнь казалось приятной — как будто секунды, отсчитывавшие агонию увядающей на костях плоти, могут доставлять хоть какое-то удовольствие.
Смерти не существует — равно как холода, темноты и смысла в
