Корсунь-шаг первый

« Я не имел притязания совершенно рассеять туман, покрывающий наши отношения к Византии при Владимире Святом. На событиях 988 и 989 гг. все еще лежит печать тайны, которую едва ли в состоянии раскрыть историк при настоящих научных средствах. Потребовалась бы немалая доля воображения и поэтического чутья, чтобы облечь в реальные образы те указания и намеки, которые пробегают кое-где как тени. Вот, по моему мнению, самое реальное изображение условий, при которых произошло обращение Руси к христианству….»
Федор Иванович Успенский

История Византийской империи. Македонская династия.


                                                            Часть I
                                       Корсунь-шаг первый



                                                         Пролог
Солнце клонилось к закату, тихо шелестела молодая  зеленая трава. Где -то высоко в небе кружил степной орел, высматривая добычу. А может я и есть его добыча? И только пока  шевелю еще раненной рукой, сгибая и разгибая пальцы на рукояти меча, он и кружит так высоко, опасаясь пока подлетать слишком близко. Левая рука не движется, черное оперение стрелы   колышется при каждом моем вздохе, поднимаясь и опускаясь.
Струйка крови стекает из раны вниз по легким доспехам восточной ковки, переливающимся в лучах заходящего солнца. Красивые, но не прочные, как и все, что делали на востоке. Половецкая стрела пробила их насквозь, вошла чуть пониже горла, в  районе ключицы, хотя странная стрела, слишком коротка и толста, надо б разобраться, что там за стрелы такие у них  и где же они сами. Почему не добили сразу. Чего ждут?
Хотя зачем уже, и кому это будет нужно. Еще пару тройку часов, то если не истечь кровью, свое дело доделает зверье. Раненому одному в степи не жить. Сколько сам видел таких смертей, сколько друзей умерло на руках, скольких врагов отправил к их праотцам. И как обидно, что всего один полет стрелы оставался до спасительного леска. Успей, и ищи свищи меня в лесу. Не успел, чуть-чуть не успел.
А теперь какому богу молиться? Да я уже и забыл, как это делать. Столько богов, сколько народов. И у каждого своя вера, а какая у тебя?  Кто ты, сын северного ветра и восточной зари? Кто твой бог, и есть ли он у воина, иступившего не один меч? Мои руки в крови даже не по локоть. Теперь просто пришел мой черед, а жаль. Жаль, что не успел исполнить все то, что поручил князь, только я знал человека в Корсуни, который ждет своего часа, чтобы сообщить, как нам взять этот город. Жаль, если поляжет под стенами дружинный люд. Горячи русские войны, храбры безумной отвагой и гневом, рассержен князь, сила за ним велика, молод он  разобижен на ромеев, а город снаскоку не взять и стрела в груди тому подтверждение. Ждут князя в Корсуни, ох и ждут. Надо отдать должное хитрым грекам, лазутчиков у них много. И у самого князя в дружине они, наверное, есть. Греческое золото творит чудеса. Вычислить бы мерзавцев и на кол, хотя на их место обязательно придут новые. Любят византийское золото на Руси,  ох и  любят, сволочи. Греки хитры, но и мы не промах, хотя мне уже видно не судьба, и если есть бог на небе и на земле, то я вольный воин дружины русской князя Владимира Киевского, сын рабыни и варяжского конуга, прошу, дай мне жизнь, чтобы не погибли товарищи мои безвинно под стенами города. Дай увидеть, как воссияет слава оружия русского, не оставь неправду и обман царей ромейских неотомщенными, слава которых омыта и оплачена русской кровью.
Не дай свершиться несправедливости. И если ты есть и слышишь меня, помоги.
Холодно к вечеру, или просто я холодею от потери крови. Вот уже наверно и все. Солнце уходит за горизонт, последняя попытка приподняться и встать.
Нет, тело, как ватное и не слушается. И боль ушла. Наверное, все – это конец. Где-то рядом всхрапнул, пасущийся на свежей апрельской траве конь. Уходил бы дурашка, мне ты уже не поможешь, я уже почти мертв и бога нет, раз он не слышит меня. Глаза закрываются, пальцы  рук не слушаются, уже не чувствую рукояти меча, орел кружит все ниже и ниже, но я его больше не вижу, перед глазами пелена, последняя судорога, последний вздох. Ну вот и   мой час пришел. Прости князь, мне оставался всего один конный переход до города, не уберегся……
                                                   


                                                   
                                                      Глава I
                                                       Осада

   Год 989 н.э.  Князь Киевский Владимир Святославович, высадившись под Корсунью (Херсонесом), самой западной колонией Византийской империи на Крымском полуострове с 6000 дружиной, осадил город. Сходу взять его не удалось. Русские войска были отброшены. Потери убитыми и раненными составили до 500 человек. Городская крепость была сильно укреплена. Двойной ряд толстых стен окружал ее, как с моря, так и с суши. Крепкий ромейский гарнизон, оснащенный катапультами, баллистами и прочими греческими хитростями защищал ее. Продовольственные припасы, сделанные на случай войны и запасенные дополнительно перед осадой русских по доносу из Киева, могли позволить продержать осаду почти год.
Владимир этого не знал, но волчье военное чутье и чувство грозящей ему опасности, заставило его прекратить попытки штурма и осадить город со всех сторон, отправив отряд в Сурожь за подмогой. Князь был зол. Сидя в шатре, в трех полетах стрелы от города, и сжимая в руке серебряную походную чашу, наполненную неразбавленным греческим вином, думал. Все пошло не так. Где же он? Продался, предал, как те многие,  кто его предавали за последний десяток лет и зим? Или что-то случилось в дороге? Все пошло не так. Возвращаться обратно нельзя. Как говорил отец: «Мертвые срама не имут». Но умирать князь не собирался. Выпив вино из чаши и поставив ее на пень, выполнявший роль походного стола, поднялся и вышел из шатра, на ходу плотнее запахнувшись в подбитый соболями плащ. Свежий, полный сил откормившийся на  весенней траве конь приветливо кивнул, узнав, хозяина даже в ночной тьме.
«Тихо, тихо. Застоялся, сейчас разомнемся»,- вымолвил князь, поставив ногу в стремя и привычным движением садясь в седло. Тронув коня спокойным шагом,  двинулся навстречу свежему морскому ветру, на свет костров, которые палили русичи, сидевшие в осаде под городскими стенами. За князем словно тени, беззвучно скользнули в ночь дружинники  его личной охраны.
На городской стене при свете факелов сменялась очередная сотня караула. Центурионы передавали друг другу смену крепким рукопожатием. Лучники деловито пересчитывали запас стрел, в бронзовые жаровни подбрасывались дрова, часовые занимали свои места у бойниц крепостных стен, здесь же шлифовались лезвия мечей, затачивались наконечники стрел и метательных копий. Горожане  по очереди подносили на стену воду и продовольствие. Центурионы кивнули друг другу, раздалась отрывистая команда и сменившаяся сотня строем, приглушенно гремя амуницией, покинула западный сектор стены. Сменившись с караула, солдаты могли расслабиться, и не смотря на жестокую дисциплину, многие предпочитали тратить полученное двойное на период войны жалование в портовых кабаках, где всегда за свои деньги можно было найти вино и любовь продажных  девок. Кто знает, что будет завтра. Век солдата империи  короток. Когда тебя найдет варварская стрела? Или срубит кривая сабля правоверного мусульманина? Все жили одним днем.  И только по воскресеньям  солдаты -  христиане проводили время на воскресной службе в центральном соборе Херсонеса. Город жил своей жизнью, запасы продовольствия пока не оскудели, хоть и стали расходоваться экономнее. Постоянный запас питьевой воды в три тысячи ведер,  круглосуточно охранялся, хотя вода жителям города давалась пока без ограничений. Резервы  продовольствия и воды находились под надежной охраной военных и лично контролировались стратигом Херсонеса. И даже вороватые чинуши городского совета  боялись запускать туда свои лапы. Стратиг  Андроник  был крут и скор на расправу. За то, что на склады продовольственного резерва богатейший купец города Никифор поставил сырое и  уже прелое зерно, лично ослепил его на площади, дом продал, а весь товар и деньги купца по счету были переданы в городскую казну.  Купцы попытались роптать, но грозный вид стратига и  4000 копий верного ему  гарнизона отбили враз всю охоту к бунту.  Да и понимали, что войди Русь в город, не поздоровится никому,  отнимут все вместе с жизнью. И ходили слухи по Херсонесу о скорой помощи от Базивлевса  Василия, которая уже грузится в порту Константинополя и молились монахи и попы Херсонеса денно и нощно о победе греческого оружия и чтобы сниспослал Господь всякую порчу и вред на варваров, осаждающих город.
         Тьма над Херсонесом  сгущалась, наступала вторая половина ночи. Стратиг встал с ложа, поцеловал спящую жену, надел одежду и доспехи, вышел во внутренний двор своего дома, где уже суетились слуги, и стоял оседланный конь. Конная стража стратига  ждала его у ворот. И вот уже через несколько минут конские копыта застучали по мостовой Херсонеса по направлению к западной стене крепости. Стратиг Андроник понимал, что войска Владимира не готовы к длительной осаде, в их составе нет инженеров и мастеровых для изготовления осадных орудий и проведения фортификационных работ. И вся эта разношерстная слабо, по византийским меркам, организованная вольница русских варваров, понятия не имеющих о военной науке, которой его обучали с самого детства, молящихся деревянным истуканам, внушала ему не скрываемое от всех презрение к ним и их варварскому предводителю кагану Владимиру. Но опыт многих булгарских войн империи показал, что от этих людей можно ждать в любой момент, чего угодно, не укладывающегося в греческое понимание войны и вообще самой жизни. И все это внушало какой-то смутный ужас и непонятное беспокойство, постоянное предчувствие беды, страх за судьбу своей жены и дочери царапал  его душу.
Он ждал известия из Константинополя. Голубиной почтой и двумя гонцами были отправлены сообщения о нападении русских на Херсонес. Одно официально е- Базивлевсам, а другое – старому другу, по военным булгарским компаниям Цхимиссия, близкому ко двору нынешних императоров.
Так стратиг хотел узнать правду о положении в империи и с чего бы это варвары решили захватить Херсонес. Кое-какие сведения он уже имел от своих людей в Киеве. За многие годы службы в имперской армии он понял, что если хочешь выжить со своим отрядом, нужно вести постоянную разведку, не доверяя никому. Базивлевсы, меняют друг друга, идет не прекращающаяся ни на минуту борьба за трон. Интересы империи очень часто круто разворачиваются абсолютно  в противоположную сторону. Еще недавние враги становятся союзниками и друзьями, а друзья - врагами. И в этой каше политических интриг, бесконечных внутренних и внешних войн и стычек между правящими партиями, солдату ,для того что бы выжить, надо было стать политиком, а политику - солдатом. Стратиг считал себя хитрым политиком, держался подальше от императорского двора, имел свои торговые интересы в Константинополе, Генуе и, конечно, Херсонесе, где ни один корабль не мог войти и выйти из гавани, без его ведома и разрешения. И это сосредоточение военной и административной власти в городе, являющимся торговыми