кармана…
- Ты его не знаешь, - глупо твердила я. - Он хороший, добрый, ме-ня любит…
- Так не любят! Так любят только себя! – пытался втолковать мне любимый. – Он махровый эгоист, а самое главное – трус и слабак. Давай я с ним поговорю!
У него была просто навязчивая идея поговорить с Шуричком и по-ставить все точки над «i». Я стояла намертво и стеной: во-первых, боя-лась неравного поединка (в интеллектуальном смысле, конечно); а во-вторых, опять-таки жалела мужа: ну как поплохеет ему от переживаний из-за такого разговора? Да и зачем мучить этого несчастного… Сейчас смешно даже… Зря я тогда не позволила им встретиться и поговорить, возможно, многих будущих неприятностей удалось бы избежать… Ну, что сделано – то сделано. Вернее – не сделано.
Несколько месяцев спустя, когда мой уже «бывший» с наслажде-нием издевался надо мной, настойчиво подталкивая меня к больничной койке, Женя, наконец, побеседовал с ним по телефону… Их разговор длился почти час. После Женя спросил меня с огромным изумлением:
- Как ты жила с ним столько лет? Он же дистиллированный дурак.
Приведу только один эпизод из того разговора. Женя, призывая Шуричка вести себя по-мужски и не мотать мне нервы, сказал:
- Вы же мужчина, вы по определению в этой ситуации сильный. Будьте милосердны и благородны.
«Бывший» на это ответил так:
- С чего это вы взяли, что я – сильный? – причём, с какой-то даже гордостью. Женя просто обомлел.
- Я впервые в своей жизни встретил мужчину, который с большим удовольствием признаётся, что он – слабый, и потому имеет право на любые гнусные поступки в отношении женщины. О чём можно гово-рить с таким… человеком?
Тогда это была одна из доминирующих тем наших с Женей разго-воров: какой он – мой бывший муж? С самого начала я горячо убеждала любимого, что Шурик – очень хороший, добрый, верный, дочку любит, а потому я не могу, не вправе делать ему больно. Он – порядочный, че-стный, заботливый… Не пьёт, по дому помогает, в магазины ходит, тя-жёлое таскает… Это я всё его достоинства до посинения перечисляла. Да, говорила, не везёт ему никак, ну, не очень умственно силён, но ведь старается!
- Ну-ну, - бурчал Женя в ответ, хмуря брови. То, что случилось по-том, после моего ухода от мужа, вывернуло всё наизнанку. Женя смот-рел на меня, как на врушку и чуть не каждый день восклицал:
- Ты описывала мне совершенно другого человека! Разве тот, о ком ты мне говорила, может так поступать?
Господи, а я буквально сходила с ума от того, что, оказывается, ни чуточки не знала человека, рядом с которым прожила двадцать лет! Впрочем, впрочем… Довольно быстро пришло понимание, точнее – знание, что же на самом деле происходило, какая муха вдруг так сильно укусила «бывшего». Я очень хорошо была знакома с этой мухой…
…Словом, поехала я тогда домой из осеннего парка «спасать» бед-ного, обиженного, хворающего мужчинку. Дома спектакль продолжил-ся: муж имел больной вид, держался за сердце, пил сердечные капли и, завернувшись в плед, всё время норовил прилечь. Я с виноватым видом ходила вокруг него, садилась поодаль и ежеминутно спрашивала:
- Ну, ты как? Ты что-нибудь хочешь? Тебе согреть чай? Тебе не плохо, нет?
Он вздыхал с драматичным видом и слабым голосом произносил:
- Да, мне надо… Тебя… Будь рядом… Посиди со мной…
Меня передёргивало. Но я шла к нему, садилась рядом, брала его за руку и, сжавшись в болезненный комок, терпела его прикосновения, столь теперь отвратные, невыносимые, тошнотворные…
А Женечка в эти часы бомбардировал мой компьютер в «аське», названивал каждые пять минут на мобильный, чуть не кричал от отчая-ния и заклинал меня сейчас же, немедленно выйти из дома на улицу, куда он приедет за мной через четверть часа и увезёт навсегда.
Я поворачивала голову к мужу, видела страдальческое лицо, глаза, полные слёз, руку, прижатую к сердцу…
- Не могу, милый, любимый! Прости, это невозможно, - выдыхала я в трубку и давала «отбой». В ушах звенело «Я больше не могу-у-у!» - то ли моим, то ли его голосом, колени тряслись, руки покрывались лип-ким холодным потом, а огромный, болючий ком в груди грозил разо-рваться, лопнуть к чёртовой матери, залить кровью, лимфой, желчью, затопить меня по самые уши, уже снаружи затечь в мой безмолвно ору-щий от боли рот, чтобы я, наконец, захлебнулась и подохла, чтобы ос-вободилась от этого кошмара, который я уже не могла больше выно-сить, совершенно не могла… Я хотела умереть, несмотря на счастье, ко-торое свалилось на меня – несмотря на Любовь. Я любила по-настоящему, я нашла своё счастье, но я была очень-очень несчастна.
…Где была моя дочь, моя Алиса? Помню точно, что в самые дра-матичные моменты её по счастью не бывало дома, не было рядом с на-ми. У неё уже вовсю клубилась подростковая жизнь, и она меньше и меньше обращала внимание на родителей. Тем более, что все последние годы картина в её глазах была неприглядной: мы с её отцом либо мол-чали, либо ругались. Вернее, я ругалась. В нашем доме было неуютно, невесело, скучно. Отчего же муж так не хотел отпускать меня? Отчего же он вцепился в меня мёртвой хваткой и не давал дышать? Отчего же грозил своей смертью, если я уйду? Эти вопросы мне не раз придётся задавать в последующие несколько лет Шуричку «и его команде», но ответа я так и не получу…
ЗАПИСКИ НЕЗДОРОВОЙ ЖЕНЩИНЫ
7 марта
Всё, кранты – сегодня совсем не смогла встать. То есть с утра за-ставила себя даже сделать зарядку – через силу. Помылась, намазалась кремами и – всё. Сил не осталось вообще. Легла и пролежала весь день, периодически засыпая. Тяжелое чувство внутри организма, голова со-вершенно дурная. Не способна ни на что. От истерики и воплей по это-му поводу меня спасло только Женино присутствие. Я в полном отчая-нии! Если завтра и послезавтра будет то же самое – соглашусь на боль-ницу.
Позвонила Алисе, там царит полный маразм. Шуричек приехал вчера в наш бывший дом, где теперь хозяйничает дочь, и поставил зам-ки на две комнаты. Она тут же научилась открывать их с помощью ободка для волос. Дал ей сто (!!!) рублей на жизнь, и она просится к нам поесть – у неё совершенно есть нечего. А он про это не знал? Дальше… Алиса едет на работу, берёт заработанные деньги и едет с работы до-мой… на такси, потому что был уже поздний вечер. Поэтому денег не остаётся на еду. Такое ощущение, что я попала в какой-то антимир, где всё делается в бреду и в большом маразме. Чем это кончится, одному богу известно. У меня самые нехорошие предчувствия. Только подальше от меня – чур меня, чур меня! Алиса, такая любимая и родная, стано-вится всё более чужой и непонятной. Мне кажется, что отцу она проща-ет всё, как бы ни жаловалась на него. Ну и слава богу! У меня не оста-лось сил ни на что. Я больна. У меня нет физической возможности да-же выйти из дома. Я боюсь завтрашнего утра. До ужаса боюсь…
Сегодня ночью меня насиловали – во сне. Их было много, и от-чего-то они были мне знакомы, кажется, кто-то из детства. Помню кровь, грязь… Было не так уж страшно, но весьма противно.
Бедный мой Женечка! Он сегодня плакал из-за меня. Ненавижу себя за это ещё больше. Господи, разве я многого прошу? Всего лишь сил, физических сил!
Немножко посидела за компом и смертельно уже устала. Всё, пойду… Не знаю, смогу ли спать (днём же много спала), но пойду лягу. Ужасный день…
10 марта
Всё-то я делаю неуклюже… Вот завтрашний визит к Олечке в больницу: как всё сделать, чтобы было удобно и правильно и для Олеч-ки, и для её мамы, и для меня? Казалось, придумала, а вроде всё вы-глядит как-то неуклюже. Будто я специально делаю не так, неправиль-но, нехорошо, как-то всех напрягаю… А ведь у меня самые лучшие на-мерения, но, конечно, с учётом моего поганого состояния. Вот это-то со-стояние и виновато: не объяснишь же каждому, что за полдня я поте-ряю все силы, и не будет возможности никого навещать… Ладно, как получится, так получится. В конце концов, главное, что я увижу Олеч-ку и покажу ей, как она мне дорога и как я её люблю. А то, что Женя не пойдёт со мной, может, и к лучшему: он смущал бы нас с Олей в наших разговорах и, кроме того, как мне кажется, он очень смущал бы Олю: какая нормальная женщина хочет, чтобы её видели мужчины в «больничном» виде после операции?
Интересный получился разговор с Женей, итогом которого стали следующие выводы: отец разлюбил меня, когда я выросла, мать, если и любила, то разлюбила некоторое время назад, брат не любил никогда, бывший муж после большой любви возненавидел, Алиса любит очень даже в меру, чуть-чуть, как умеет. Остался один Женя. Он, что, рад этому? Рад тому, что больше я никому не нужна? Грустно…
Женя прав: задница у меня стала жуткая. То есть он это вроде как шутит, повторяя всё время, что я очень красивая, но я-то вижу и пони-маю, что он тоже всё видит и понимает. Конечно, возраст, но ещё и аб-солютная гиподинамия. Никакой физкультуры, никакого плавания, вот вам и результат – ужас, ужас, ужас! Пока никак не нахожу сил на эле-ментарную зарядку. Неужели всё? Неужели я больше никогда не вер-нусь к своей вполне нормальной, подтянутой фигуре? Катастрофа.
Завтра Женя будет звонить врачу. Ну-ну… Это только без меня. Ничего не хочу слышать, ничего не хочу знать. Никаких больниц. В задницу.
…А почему, собственно, глупо подарить человеку, лежащему в больнице, добрую мягкую игрушку? Мне было бы приятно. Но в Жени-ных глазах я идиотка. Ну и ладно.
Ещё раз прошу, господи, на завтра сил. И на послезавтра. Дурдом: всё время надо выклянчивать элементарных сил на полужизнь. И если бы эти «моления» имели хоть какой-то смысл! Ну что за фигню Женя смотрит по телеку! Так, переключил… Боюсь, опять на дрянь. На бое-вик дурацкий. Или как он говорит – шпионский детектив. Хрен редьки не слаще. Глупые мужские игры. На уровне футбола. Всё бы ничего, ради бога, но только не надо выдавать это за достойное кино! А он по-чему-то именно этим и занимается. Ах, Ле Каре! Ах, Гришем! Тошни-ловка… Хи-хи! Ну, что – нарвался? По-моему, редкостная дрянь. Смот-ри, смотри… Переключил.
Надо идти спать. И хочется, и колется. Не хочется, чтобы насту-пило завтра. Не хочется, чтобы было утро. А вот спать уже хочется. Ус-тала я сегодня. От чего?
