очередной серии, дабы никто, не дай бог, не помешал… Потом густо пошли российские дурные ки-ношки, типа «Тайны следствия», в конце концов эта дорожка привела их в объятия «Моей прекрасной няни».
- Какие одарённые актёры! – с восхищением цокали языком роди-тели.
- Да-а-а? – поражалась я. – И как вы это заметили вот в таком ки-но?
- Это ви-и-идно! Очень одарённые!
- Поэтому вы и смотрите это?
- А что? Вполне ничего. Такая развлекаловка…
«…для дебилов», - мысленно договаривала я.
Не обходили они вниманием и расчудесные юмористические пере-дачи, такие как, например, «Маски-шоу». В конечном счёте дело дошло и до «Комеди-клаба»…
- Во вчерашнем выпуске была такая дивная шутка, - мама заранее лукаво улыбается в предвкушении моего радостного хохота – я же, ду-рочка, не смотрела их любимую передачу. - Ведущий спрашивает: а Трахтенберг – это фамилия или ваши планы на вечер? – и они с папой закатились, довольные. Я не знала, под какую мебель мне спрятаться от неловкости… Видимо, это им на самом деле казалось остроумным и, наверное, даже тонким.
Они стали одними из самых ярых поклонников «Комеди-клаба». В разговорах с ними я старалась не касаться этих тем никогда. Ведь я не могла пристыдить их и сказать: «Родители, вы уже совсем дошли до ручки». Я вынуждена была молчать.
Я не понимала своих родителей, которых прежде, ещё совсем не-давно, хотя, возможно, всё-таки по инерции, считала людьми образо-ванными и даже культурными. Всё более навязчивой и любимой стано-вились у них темы «зелёных человечков в нашей жизни», «заряженной информацией воды», излюбленных болванами «энергетик» и «бараба-шек вокруг нас». А также тайн Христа с плащаницей, благодатного огня и прочей чепухи из любимого набора мракобесной публики.
Ну что ж… Много лет мои родители не видели ничего, кроме сво-ей квартиры и телевизора. Они как бы закрыли себя в душной, прово-нявшей портянками казарме, куда давно не прорывался свежий воздух. Я вообще не понимаю, где, как и откуда они по сей день черпают хоть какие-то впечатления и представления о мире? Впрочем, они и не чер-пают… Их мнения и представления застыли в одной точке полвека на-зад, не претерпевая никаких изменений. По крайней мере, мне так ка-жется. И в творчестве матери давно не было ни свежих мыслей, ни но-вых образов.
…Уже лет десять я не знала, как мне высказывать матери своё мнение о её новых книгах. Они перестали мне нравиться, но я скорее откусила бы себе язык, чем обидела маму. Поэтому каждый раз повто-ряла примерно следующее:
- Ну, как всегда, мамуль, всё отлично, я получила громадное удо-вольствие, ты – молодец.
Ей этого было достаточно, к счастью. Когда я встретила Женю, он не знал писательницы Галины Щербаковой. Я была смущена, но просто дала ему почитать её книги. Я уже упоминала его мнение:
- Сейчас она пишет плохо. А когда-то давно у неё, безусловно, был талант, когда-то был дар. Но кроме таланта, прости, другого маловато – знаний, культуры, а порой и ума. Увы!
- И что получается у нас в сухом остатке? – спросила я. Я знала от-вет, но мне было важно услышать эти мысли от Жени и таким образом убедиться в правильности собственной оценки.
- Раньше твоя мать на чистом таланте создавала хорошие вещи. Но она уже давно всё сказала, что могла, что в ней было, а больше ей пове-дать миру не о чем, она нигде не бывает, ничего не видит. У неё чисто умозрительные представления обо всём – о людях, об их отношениях, о жизни вокруг. А в конъюнктурно-бытовой литературе (именно в этом жанре она работает) несоответствие сегодняшнему дню видно сразу же, его не спрячешь. Хождение же по старым кругам уже никому не инте-ресно.
Вот и я так думала все последние годы.
У моих родителей всегда была патологически активная жизненная позиция в политике. Правда, всё чаще и чаще они стали поддерживать то, что, на мой взгляд, умные и порядочные люди должны бы, как ми-нимум, осуждать. Например, мама и папа активничали на митингах про-тив увольнения Киселёва с НТВ (когда он оставил без работы большую часть своих сотрудников, мои родители молчали) или в поддержку тре-бований чеченских террористов во время захвата заложников на Дуб-ровке.
«Норд-Ост», такая боль… Я обожала этот мюзикл, считала его ве-ликолепным, ходила на него трижды, и ещё и поэтому горько плакала во время всей той жуткой истории. Когда узнала о том, на какой митинг пошли мои родители, я с ними поругалась.
- А что остаётся делать этим несчастным женщинам-шахидкам, у которых убили всех родных? – патетически восклицали мама с папой.
- Да вы сами-то себя слышите? – зло орала я. – Действительно, что им, бедным, остаётся, кроме как убивать ни в чём не повинных людей!
Я на самом деле уже совсем не понимала родителей, недоумевала, что творится в их якобы умных и образованных головах. Я просто чув-ствовала, что отдаляюсь, отдаляюсь, отдаляюсь… от них, от мужа… от всей своей прежней жизни. Просто не знала – куда плыву, с кем буду, кто рядом со мной останется, кроме дочери. Оказалось, что Женя…
Когда появился он, я вдруг узнала, какой может и должен быть ум, как могут красиво и правильно «укладываться» в голове знания, образо-вание, информация; как прекрасна и удобна логика, и как это здорово и просто – жить по элементарным человеческим заповедям: надо больше всех любить своих родных и близких, надо заботиться о тех, кого при-ручил, надо быть чистым и честным, надо уметь любить и уважать себя, а заодно и заботиться о себе, не только о других, надо помнить добро, но совершенно не обязательно прощать зло… И самое смешное (самое-пресамое!), что все эти заповеди и простые человеческие правила жизни отнюдь не противоречат высокому уровню начитанности и образова-ния! А с лицемерием, показушничеством и провинциальным мещанст-вом (ну-ка играй, дочка, на фортепьянах, играй до посинения, ужо мы сотворим из тебя Проню Прокоповну!) человеческие отношения совер-шенно несовместимы. Потому что, либо люди ведут себя как человеки, либо живут некую жизнь напоказ, того же требуя от своих малых детей, легко ломая их через коленку в случае малейшего сопротивления. Эх, хорошо, когда к горам прочитанной литературы и дипломам о «верх-нем» образовании ещё прилагается мозг с извилинами. Но вот когда его нет…
СТРАДАЛЕЦ ШУРИЧЕК
Но вернёмся в лето 2002-го года.
- Я искал тебя всю жизнь, - очень скоро скажет он мне вроде бы такие банальные слова.
- А я так долго тебя ждала, - отвечу я ему вроде бы не меньшей ба-нальностью. Но в данном случае за этими клише – стопроцентная прав-да, обоими выстраданная истина, большой кусок непростых наших жиз-ней и часто горького опыта.
Через месяц мне всё было ясно: случайно, через Интернет, моя жизнь изменилась полностью и навсегда. Я встретила единственного, я люблю и любима. Жизнь никогда больше не станет прежней. Чувство-вала я себя как-то странно, нереально. По вечерам возвращалась вроде бы в свой дом, вокруг всё было прежнее, но у меня будто изменился угол зрения, что-то случилось с глазами, с восприятием. Так бывает в странных снах, когда вроде бы всё знаешь, но при этом ничего не узна-ёшь… Я с удивлением смотрела на свою квартиру, на предметы, на му-жа: всё знаю, помню, но не узнаю. Всё своё, но – чужое.
И с каждым вечером мне труднее и труднее было возвращаться домой: я не могла видеть мужа, не могла быть с ним рядом, да и Женя мой страдал ужасно.
- Я не хочу больше отпускать тебя туда, - с дикой мýкой в голосе и с совершенно больными глазами он хватал мои руки, прижимал к своей груди и крепко держал, не отпуская из машины. – Не уходи… нет… то есть уходи оттуда прямо сейчас, мы поедем ко мне, ты останешься со мной навсегда!
- А Алиса? – дрожащим голосом спрашивала я, оттягивая минуту расставания, понимая, что сейчас всё-таки не решусь на правильный шаг.
- И Алиса. Хоть сейчас, хоть завтра, когда скажешь, пусть переез-жает ко мне… к нам!
- Милый… - я начинала тихонько плакать.
Что удерживало меня в давно постылой квартире? Что держало рядом с давно постылым мужем?
Не буду лукавить: конечно, мне было немножко страшно менять всю свою жизнь – такую грустную, такую неудавшуюся, серую и убо-гую, но – привычную, мою, знакомую до последней минутки и понят-ную до каждого мелкого события. Так что, не только Шурик боялся что-то менять. Это было. И всё же не было главным. А главным чувством была… бабья жалость. Эта гнусная, гадкая жалость к мужу, к его тоск-ливым собачьим глазам, которыми он смотрел на меня каждый вечер, когда я приходила домой. А я с трудом выносила его присутствие. Он ведь всё уже знал, я не скрыла. Не скрыла и то, что происходящее – серьёзно, надолго, возможно, навсегда.
- Ка-а-атенька, - жалобно блеял он. – Ты хочешь покушать? Я мя-со пожарил, как ты любишь… Давай вместе поедим, я кофе сварю, - и искательно пытался заглянуть мне в глаза откуда-то снизу, хоть и был высоким, здоровенным мужиком. А потом начинал плакать… Моё сердце разрывалось, я на самом деле хотела сигануть с нашего 17-го этажа, чтобы не видеть его страданий. Шуричек плакал каждый день. Он капал себе валокордин, просил у меня транквилизаторы, и руки у не-го всё время подрагивали, и губы, и нос, а ещё часто моргали глаза, в общем, налицо были все признаки огромного страдания. По моей вине.
Возникает вопрос: почему же я сейчас так жестоко, так не по-доброму обо всём этом пишу? Откуда и почему столько желчи и на-смешек? Рассказываю дальше, приглашаю к чтению, может, станет по-нятно, и я не буду выглядеть бездушным чудовищем и злобной стервой.
Итак, Шуричек страдал, мучился, был несчастен и жалок. Меня это убивало. Я не могла уехать к Жене только лишь по этой причине. Женя дико переживал и стал терять и терпение, и хладнокровие: он просто не в силах был отпускать меня к другому мужчине, хоть у меня и не было с ним давно никаких «отношений». А я умирала от жалости к мужу, не раз ревела из-за неё на плече Жени и… не могла к нему уйти.
Однажды мы гуляли в дивном осеннем парке, любовались сен-тябрьской листвой и друг другом, кормили в пруду уток, и вдруг затрез-вонил мой мобильный. Это был муж.
- Только что на работе мне вызвали «скорую». Я потерял сознание, - трагически-торжественным голосом сообщил он. – Сейчас я еду до-мой, мне уже лучше… Приходи, пожалуйста… домой.
Я помертвела. Чувство вины навалилось на меня с такой силой, что я думала – задохнусь.
- Что случилось? – Женя с ужасом смотрел на моё лицо. – Что-то с Алисой? – он схватил меня за руку.
- Нет. Мужу на работе стало плохо. Была «скорая»… - деревянны-ми губами почти шёпотом ответила я.
- Он в больнице? Что с ним?
- Нет, он сам звонил, он едет домой. Просил прийти…
- Ничтожество, какое же он ничтожество! – закричал Женя. – Не мужик он, а баба, тряпка и слабак!
- Не надо, не надо! – шептала я. – Я должна идти домой, мне надо к нему…
- Да ты что, не понимаешь, что ли? Он же специально это делает, дешёвый шантаж! Он любой ценой хочет тебя удержать, даже такими вот гнусными трюками! Дурочка, не поддавайся!
- Нет, это всё из-за меня, - твердила я упрямо, глядя перед собой остекленевшими глазами и решительно шагая к машине. – Мне нужно быть рядом с ним, ему плохо…
- Да чёрт бы его побрал! Что же это такое! – кричал Женя, пытаясь меня остановить. Видя мою решительность, он всё же достал ключи от машины из
