убил его.
А в колодце жили джинны, и они подхватили внушившего зависть и мало-помалу спустили его и посадили на камень и спросили один другого: «Знаете ли вы, кто это?» — «Нет», — ответили джинны. И тогда один из них сказал: «Это человек, внушивший зависть, который бежал от завистника и поселился в нашем городе. Он воздвиг ту келью и развлекал нас своими молитвами и чтением Корана, а завистник пришел к нему и встретился с ним и ухитрился сбросить его к нам. А весть о нем дошла в сегодняшний вечер до султана этого города, и он решил Завтра посетить его ради своей дочери». — «А что с его дочерью?» — спросил кто-то из них. И говоривший сказал: «Она одержимая; в нее влюбился джинн Маймун ибн Дамдам, и если бы старец знал для нее лекарство, он бы наверное ее исцелил. А лекарство для нее самая пустая вещь». — «А какое же это лекарство?» — спросил кто-то из джиннов. И говоривший ответил: «У черного кота, что у него в келье, есть на конце хвоста белая точка величиною с дирхем. Пусть возьмет семь волосков из этих белых волос и окурит ими царевну, и марид уйдет у нее из головы и никогда не воротится к пей, и она тотчас же вылечится».
И все это происходило, о ифрит, а внушавший зависть слушал. Когда же настало утро и взошла заря и Заблистала, нищие пришли к старцу и увидели, что он поднимается из колодца, и он стал великим в их глазах. А у внушившего зависть не было другого лекарства, кроме черного кота, и он взял из белой точки, что была у него на хвосте, семь волосков и спрятал их у себя. И едва взошло солнце, как прибыл царь со своими вельможами, а остальной свите приказал стоять. Когда царь вошел к возбудившему зависть, тот сказал: «Добро пожаловать!» — и, велев ему подойти ближе, спросил: «Хочешь, я открою тебе, для чего ты ко мне прибыл?» — «Хорошо», — ответил царь. И старец сказал: «Ты прибыл, чтобы посетить меня, а в душе хочешь меня спросить о своей дочери». — «Да, праведный старец!» воскликнул царь. И внушивший зависть сказал: «Пошли кого-нибудь привести се, и я надеюсь, что, если захочет Аллах великий, она сию же минуту исцелится».
И царь обрадовался и послал своих телохранителей, и они принесли царевну со скрученными руками, закованную в цепи, и возбудивший зависть посадил со и покрыл ее покрывалом и, вынув волоса, окурил ее ими. И тот, кто был над ее головой, испустил крик и покинул ее, а девушка пришла в разум и закрыла себе лицо и спросила: «Что это происходит и кто привел меня в это место?» И султан обрадовался радостью, которой нет сильнее, и поцеловал ее в глаза и поцеловал руки у старца, возбудившего зависть, а после того он обернулся к вельможам своего царства и спросил их: «Что вы скажете? Чего заслуживает тот, кто исцелил мою дочь?» — «Жениться на пей», — отвечали они. И царь воскликнул: «Вы сказали правду!» Потом он выдал дочь замуж за внушившего зависть, и тот сделался зятем царя. А спустя немного умер везирь, и царь спросил: «Кого сделаем везирем?» — и ему сказали: «Твоего зятя». И ею сделали везирем, и еще немного спустя умер султан, и когда спросили: «Кого сделаем царем?» — ответили: «Везиря». И везиря сделали султаном, и он стал царем и правителем.
Однажды царь сел на коня, и завистник проходил по его дороге, и вдруг видит: тот, кому он завидовал, в царственном великолепии, среди эмиров, везирей и вельмож своего царства! И взор царя упал на завистника, и он повернулся и сказал одному из своих везирей: «Приведи ко мне этого человека и не устрашай его». И везирь пошел и привел его соседа, завистника. А царь сказал: «Дайте ему тысячу москалей из моей казны и принесите ему двадцать тюков товаров и пошлите с ним стражника, чтобы он доставил его в город», — и потом он простился с ним и уехал, не наказавши его за то, что он сделал с ним.
Посмотри же, ифрит, как возбудивший зависть простил завистника и как тот сначала завидовал ему, потом причинил ему вред и отправился к нему и довел до того, что бросил его в колодец, и хотел его убить, но он не воздал ему за его это, а простил ему и отпустил«.
И я заплакал, о госпожа, перед ифритом горьким плачем, которого нет сильнее, и произнес:
«Отпускай преступным: всегда мужи разумные
Одаряли злого прощением за зло его.
Я объял проступки все полностью и сверил их все,
Обоими же ты все виды прощенья — будь милостив.
И пусть тот, кто ждет себе милости от высшего,
Отпускает низшим проступки их и прощает их«.
«Чтобы тебя убить или простить, — сказал ифрит, — Я непременно заколдую тебя!» И он оторвал меня от земли и взлетел со мною на воздух, так что я увидел под собой землю, как чашку посреди воды. Потом он поставил меня на гору и, взяв немного земли, побормотал над нею и поколдовал и, осыпав меня ею, воскликнул: «Перемени этот образ на образ обезьяны!»
С того времени я сделался обезьяной столетнего возраста. И, увидев себя в этом гадком образа я заплакал ко самом себе, но был стоек против несправедливости судьбы, ибо знал, что время не благоволит никому. И я спустился с горы вниз и увидел широкую равнину и шел до конца месяца, и путь мой привел меня к берегу соленого моря. И я простоял некоторое время и вдруг вижу — корабль посреди моря, и ветер благоприятствует ему, и он идет к берегу. И я скрылся за камнем на краю берега и подождал, пока пришел корабль, и взошел на него, и один из едущих воскликнул: «Уведите от нас этого злосчастного!» — «Мы его убьем», — сказал капитан. А тот, другой, вскричал: «Я убью его вот этим мечом!» Но я схватил капитана за полу и заплакал, и мои слезы потекли, и капитан сжалился надо мною и сказал: «О купцы, эта обезьяна прибегла к моей защите, и я защищу ее. Она под моим покровительством, и пусть никто ее не беспокоит и не досаждает ей». И капитан стал обращаться со мной милостиво, и, что бы он ни говорил мне, я понимал и исполнял все его дела и служил ему на корабле, и он полюбил меня. Ветер благоприятствовал кораблю в течение пятидесяти дней, и мы пристали к большому городу, где было множество людей, сосчитать число которых может только Аллах.
И в тот час, когда мы прибыли, наш корабль остановился, и вдруг к нам явились невольники от царя города и поднялись на наше судно и поздравили купцов с благополучием и сказали: «Наш царь поздравляет вас с благополучием и посылает вам этот свиток бумаги, — пусть каждый из вас напишет на нем одну строчку». Дело в том, что у царя был везирь-чистописец, и он умер, и султан поклялся и дал великие клятвы, что с дела с везирем лишь того, кто пишет так, как он. И они подали купцам бумажный свиток длиной в десять локтей и шириной в локоть, и каждый, кто умел писать, написал, до последнего. И тогда я поднялся, будучи в образе обезьяны, и вырвал свиток у них из рук, и они испугались, что я порву его, и стали меня гнать криками, но я сделал им знак: «Я умею писать!» И капитан знаками сказал им: «Пусть пишет; если он станет царапать, мы его прогоним от нас, а если напишет хорошо, я сделаю его своим сыном. Я не видел обезьяны понятливее, чем эта». И я взял калам и, набрав из чернильницы чернил, написал почерком рика такое двустишие:
Судьбою записаны милости знатных,
Твоя ж не написана милость досель.
Так пусть же Аллах не лишит нас тебя
Ведь милостей всех ты и мать и отец.
И я написал почерком рейхани:
Перо его милостью объемлет все области,
И все охватил миры своею он щедростью.
Нельзя Нил египетский сравнить с твоей милостью,
Что тянется к странам всем рукой с пятью пальцами.
И почерком сульс я написал:
Всяк пишущий когда-нибудь погибнет,
Но все, что пишут руки его, то вечно.
Не вздумай же ты своею писать рукою
Другого, чем то, что рад ты, воскреснув, видеть.
И еще я написал почерком несхи:
И когда пришла о разлуке весть, нам назначенной
Переменой дней и судьбой, всегда превратной,
Обратились мы ко устам чернильниц, чтоб сетовать
На разлуки тяжесть концами острых перьев.
И дальше я написал почерком тумар:
Халифат не вечен для правящих, поистине,
А коль споришь ты, скажи же мне, где первые?
Благих поступков сажай посевы в делах своих;
Коль низложен будешь, посевы эти останутся
И почерком мухаккик я написал:
Открывши чернильницы величья и милостей,
Налей в них чернила ты щедрот и достойных дел.
Пиши же всегда добром, когда точно можешь ты,
Тогда вознесешься ты высоко пером своим.
Потом я подал им свиток, и они написали каждый по строчке, а после этого невольники взяли свиток и отнесли его к парю.
И когда царь посмотрел на свиток, ему ни понравился ничей почерк, кроме моего, и он сказал присутствующим: «Отправляйтесь к обладателю этого почерка, посадите его на мула и доставьте его с музыкой. Наденьте на него драгоценную одежду и приведите его ко мне». И, услышав слова царя, все улыбнулись, а царь разгневался и сказал: «О, проклятые, я отдаю вам приказание, а вы надо мной смеетесь!» — «О царь, — отвечали они, нашему смеху есть причина». — «Какая же?» — спросил царь, и они сказали: «О царь, ты велел нам доставить к тебе того, кто написал этим почерком, но дело в том, что это написала обезьяна, а не человек, и она у капитана корабля». — «Правда ли то, что вы говорите?» — спросил царь, и они ответил: «Да, клянемся твой милостью!» И царь удивился их словам и затрясся от восторга и воскликнул: «Я хочу купить эту обезьяну у капитана!»
Потом он послал на корабль гонца и с ним мула, одежду и музыку, и сказал: «Непременно наденьте на него эту одежду, посадите его на мула и доставьте его с корабля!» И они пришли на корабль и взяли меня у каштана и, надев на меня одежду, посадили меня на мула, и люди оторопели, и город перевернулся из-за меня вверх дном, и все стали на меня смотреть.
И когда меня привели к царю и он меня встретил, я поцеловал трижды землю меж его рук, а потом он приказал мне сесть, и я присел на колени, и все присутствующие люди удивились моей вежливости, и больше всех изумился царь. Потом царь приказал народу уйти, и все удалились, и остался только я, его величество царь, евнухи и маленький невольник. И царь приказал, и подали скатерть кушаний, и на пей было все, что скачет, летает и спаривается в гнездах: куропатки, перепелки и прочие виды птиц. И царь сделал мне знак, чтобы я ел с ним, и я поднялся и поцеловал перед ним землю, а потом я сел и принялся есть, и затем скатерть убрали, и я семь раз вымыл руки и, взяв чернильницу и калам, написал такие стихи:
Постой хоть недолго ты у табора мисок,
И плачь об утрате ты жаркого и дичи.
Поплачь, о ката, со мной, — о них вечно плачу я
О жареных курочках с размолотым мясом!
О горесть души моей о двух рыбных кушаньях!
Я ел на лепешке их из плотного теста.
Аллаха достоин вид жаркого! Прекрасен он,
Когда обмакнешь ты жир в разбавленный уксус.
Коль голод трясет меня, всегда поглощаю я
С почтеньем пирог мясной — изделье искусных
Когда развлекаюсь я и ем, я смущен всегда
Убранством и сменами столов и посуды.
Терпенье, душа! Судьба приносит диковины,
И если стеснит она, то даст облегченье.
Потом я поднялся и сел поодаль, и царь посмотрел на то, что я написал, и, прочтя это, удивился и воскликнул; «О диво! Это обезьяна, и у нее такое красноречие и почерк! Клянусь Аллахом, это самое диковинное диво!» Затем царю подали особый напиток в стеклянном сосуде, и царь выпил и протянул мне, и я поцеловал землю и выпил и написал на
