не так юна и глупа, чтоб не понять, что вся твоя сдержанность и равнодушие к смерти – просто маска. Да и не может быть по-другому! Тот, кто таков на самом деле, никогда бы так себя с захваченной в плен женщиной, пытавшейся его убить, не повёл бы. Уж он постарался бы своего не упустить – потому что считал бы, что во-первых, имеет полное моральное право отомстить, а во-вторых… Во-вторых он прекрасно понимал бы, даже своими крохотными пропитыми остатками мозгов, что «завтра» для него может не наступить. И нужно прямо сейчас брать, или использовать всё, до чего могут достать загребущие ручонки! И другие места.
– А быстро ты вычислила. Тонкости работы наёмников. Только вот должен тебя огорчить: ни в пираты, ни в наёмники не идут те, кто реально дорожит своей жизнью. Такие идут в землепашцы и скотоводы. Если они из простого народа. Ну, или уж в казначеи или вазиры султана – если родовитые. Или в торговцы – если папа, или там – дядя, был таковым. А простолюдины вроде меня, но – с определённым складом характера, да ещё и в силу жизненных обстоятельств лишившиеся семьи, и овладевшие кое-какими боевыми навыками, могут зарабатывать, лишь продавая эти самые навыки. Так что выбор невелик – или в пираты, бандиты и грабители… Или – в наёмники! Впрочем, разница непринципиальна. И простому человеку часто незаметна – при случае ни те, ни те не упускают вот именно – возможности.
– Пограбить! – она возвела очи горе, и вздохнула, – Ладно, твоя правда. Неправильно, наверное, судить о вас, солдатах удачи, только по слухам, сплетням, да тебе.
Конан, во время их разговора успевший скатать одеяла, и собрать и навьючить на своего коня всё остальное добро, и собиравшийся уже сесть в седло, кинул на неё взор через плечо:
– Хе-хе. Я заценил юмор. Ладно, мы будем разговаривать, или всё-таки двинемся?
– Двинемся, конечно! Но… Разве мы не похороним тех, кого ты убил?
– Почему – похороним? Я лично никого хоронить не собираюсь. А ты, если хочешь – копай себе, я никого не держу. Правда, меч не дам. А больше копать нечем. Разве что их же зубочистками-кинжалами. Так что? Остаёшься?
– Н-нет… Нет. Но Конан… Разреши, я хотя бы схожу – попрощаюсь!
– Сходи. Пять минут нам погоды не сделают.
Спустя действительно пять минут его новая напарница вернулась. Серое лицо и трясущиеся губы сказали варвару о том, что женщина и правда – понимает, что отрезана от корней. И никого из близких у неё на этом свете не осталось. И во всей её деревне теперь пусто, как в ласточкином гнезде зимой. И так же тихо. Правда, варвар почуял, что грустила она всё-таки не об этом. Не о том, что очень скоро соломенные крыши сгниют, глинобитные мазанки оплывут без надлежащего ухода, превратятся в глинистые холмики на поверхности земли, а чуть погодя дожди да ветры сотрут и эти следы человеческого поселения.
А о тех, к кому была привязана, и кого знала всю жизнь…
Но в тоне, когда женщина заговорила, звучала только равнодушная деловитость:
– Ну что, поехали?
– Поехали-то мы – поехали… Только вот интересно, куда это ты собираешься ехать в таком наряде?
– Бэл его раздери! Твоя правда: в такой одежде на меня только слепые не будут показывать пальцем!
– У тебя нормальная-то, женская, или походная, одежда есть?
– Есть, конечно. Потому что вот чего твари в отличии от банд разбойников не делают, так это – не грабят подчистую всё добро из домов. Им это добро…
– Не нужно. – докончил её немудрёную мысль варвар, – Я уже понял. Кстати, хотел спросить на досуге. Вы почему обосновались на этой дороге, а не на главной? Вот там-то вы уж точно могли бы «привлечь внимание путешественников»! И султанов.
– Мы… – она вновь покусала тонкие губы, – Сам видел: нас оставалось всего пятеро. Ну, мужчин. У нас не было достаточно сил, чтоб нападать там! Потому что не путешествуют сейчас к нам в Порбессию купцы без солидного отряда охраны. Вот именно – наёмников. Ну, или своих вооружённых слуг. Почти профессионалов. А самое главное – тогда нам негде было бы жить. Потому что наша деревня… Наша бывшая деревня – всего в двух часах ходьбы быстрым шагом. А на коне – час.
– Ладно. Залезай. – Конан, уже сидевший в седле, подал руку, – Поедешь спереди. Чтоб лучше указывать дорогу.
– Ага, хи-итрый, да? Думаешь, если буду сидеть спереди, я, чтоб не оборачиваться каждый раз, буду меньше говорить?!
Конан, не думавший, что его маленькую невинную хитрость раскусят так быстро, усмехнулся:
– Похоже, сработаемся. Ладно, давай руку.
Через примерно полчаса езды то ли жаркое летнее солнце, то ли усталость, то ли ровный и неторопливый шаг коня подействовали на Резеду усыпляющее. Она, вначале ёрзавшая, и ворчащая то на «неудобное седло», то на слепящее солнце, то на жар от груди варвара, теперь мирно откинулась на эту самую грудь, и нагло пользуясь тем, что руки Конана, держащие поводья, одновременно удерживали и её хрупкое тело, словно в коконе, расслабилась, будто и правда – спала в привычной с детства, и мягкой, постели. Нижняя челюсть трогательно отклячилась, и женщина даже похрапывала, а туловище чуть прогибалось в такт шагам коня. Миниатюрная головка, повёрнутая чуть боком, и покоящаяся сейчас как раз между грудных мышц Конана, тоже слегка раскачивалась – в такт шагам. Было и правда похоже, что Резеда доверяет киммерийцу.
А ведь только вчера хотела убить!
Ох, женщины…
Конан понимал, конечно, что чем дольше они будут общаться, тем больше проблем у него может возникнуть позже. Уже после завершения этой «миссии».
Потому что он волей-неволей привыкнет к женщине. И она и её дальнейшая судьба станут ему небезразличны.
Он не слишком любил такие взаимоотношения.
Наёмник должен быть свободен!
Если у него есть какие-то привязанности, связи, или родственники и близкие – он сильно рискует. Что в критический момент этих самых родственников, или близких людей враги могут взять, например, в заложники. И использовать в нужный момент как весьма весомый аргумент. Заставив колебаться. Сомневаться. Бояться за чужие жизни, вместо того, чтоб рубиться без оглядки!
А колеблющийся или сомневающийся воин – мёртвый воин.
Киммерийцу вовсе не улыбалось, чтоб у кого бы то ни было появилось орудие, с помощью которого можно было бы влиять на его поступки и решения. Правда, он пока не сомневался, что женщина просто хочет привязать его к себе – для себя.
Потому что думает, как обычно, с чисто женским коварством и нелогичностью: «Ага! Если эта волосатая обезьяна влюбится в меня, я смогу его заставить отомстить за моих родных и земляков даже если чёртов султан не захочет заплатить столько, сколько этот наглый сволочь заломит!»
Разумеется, в таких раскладках есть и доля истины: Конан привык исполнять дело, за которое ему – не важно, заплатили, или нет, но – которое он обещал исполнить. И исполнить с максимальной точностью. И ответственностью. Иначе кто бы доверял ему?!
И – главное! – платил?!
Он действительно не сомневался: его репутация сейчас работает на него! И раз молва о нём дошла и сюда, значит, не зря он старался. И такая слава наверняка позволит…
Хорошо поторговаться!
Деревню Резеды варвар увидал с холма.
В том, что она или покинута, или вот именно – вырезана до последнего человека, усомниться было невозможно. Потому что запустение и атмосфера безлюдности проступали во всём: тут не нужны были наблюдательность Конана, и его внимание к деталям.
Проезжая по чуть видной тропке к крайним домам, Конан успел рассмотреть всё.
Действительно, тут когда-то росли неплохие сады, от которых сейчас остались только брёвна корявых стволов с обломанной кроной и остатками бурых комьев на корявых, беспомощно лежащих на поверхности, корнях. Кто-то явно не поленился вырвать из земли все эти старые, и наверняка неплохо плодоносившие фруктовые деревья, да так, чтоб они уж наверняка погибли. А для гарантии пообрубали с них всю крону. Которую, похоже, сожгли – Конан видел несколько пепелищ больших костров на пустырях у окраин.
Окна домиков, словно бельмами, смотрели на главную улицу пустотой маленьких квадратов и прямоугольников – похоже, зимой здесь холодно, и тогда их, как и на родине варвара, просто затыкают пробками-затычками из тряпья… На дороге между домами валялись какие-то тряпки – вещи и их обрывки, осколки битой посуды, части сбруи и разных хозяйственных вещей и предметов: похоже, грабежом тут не пахло, а вот ожесточённым, но неравным сопротивлением…
Садики и огородики у домиков выглядели ничуть не лучше: даже бурьян, которым заросло всё то, что было высажено на грядках, пожелтел и сморщился – да оно и понятно: без постоянного полива тут наверняка ничего расти и не могло. Нужно будет спросить Резеду, откуда бралась вода – ни арыков, ни родников Конан в округе не видел.
Впрочем, откуда вода, он догадался быстро: в центре посёлка, куда он вскоре прибыл, имелся колодец. Вернее, то, что когда-то было овальной формы колодцем: кладка из неотёсанных каменных блоков, когда-то скреплённых известью, была разбита, и осколки и обломки явно сброшены вниз.
– Резеда. Резеда, говорю! Проснись. Приехали.
Женщина у него на груди вскинулась было, но быстро оглядевшись, почему-то не поспешила слезть, а снова кинулась на эту самую грудь, разрыдавшись уже в голос, и
