Утром сам позвонил в приёмную губернатора. На этот раз ответа ждать не пришлось: «К сожалению, Георгий Валентинович в ближайшие дни очень занят, не сможет уделить вам время. Но он обязательно встретиться с сотрудником вашей газеты. Пусть редактор свяжется с нами через неделю».
«Понятно, не желает Даламонов с тобой разговаривать, Шестаков. Ну и ладушки — писать ничего не надо, гора с плеч».
- И что ты там три дня делал? С друзьями юности по кабакам шлялся? — Ванюшкин вздохнул, встал, прошёлся по кабинету. — Нет, посмотрите на него — ни строчки не привёз. Уж до чего тихая у тебя командировка получилась, прямо тишайшая: отдохнул в городе детства за счёт редакции.
- Никодимыч, я чем виноват? К Даламонову вопросы.
- Ладно, это я так… Слушай, Витя, а может скатаешься ещё раз? Договоримся с губернатором о времени встречи — и прямо к нему.
- Не хочу. Всё, нет больше журналиста Шестакова в редакции газеты «Вести», забудьте про него.
- Ну что, акула пера, выгнал тебя Ванюшкин, - засмеялась Галя, жена, встретив в прихожей.
- Выгнал, Галенька, ох выгнал, - Шестаков прошёл в комнату, плюхнулся на диван. — Уволить, говорит, и впредь не принимать.
- Бедненький… Давай я тебя пожалею, - Галя села рядом, обняла. — Только денежек, Витя, у нас маловато, долго не протянем.
- Чего-нибудь придумаю.
- Папка, а давай за границу уедем, - двенадцатилетняя дочка Лина обняла с другого бока. — Ты же такой знаменитый, тебя везде возьмут. Поехали во Францию, в Париж хочу.
- Так нас там и ждут, размечталась. Ты хотя бы пару слов знаешь по-французски, малявка?
- Пару знаю: мерси воку.
- А, ну тогда, конечно, едем… Ладно, подрастёшь — выдадим тебя за француза, поедешь в Париж. Ой, не щекочи…
Ночью проснулся и уже не уснул, накатило разное. Встал, заварил чай, выпил большую кружку. Сел за рабочий стол, достал письмо Анчикова, ещё раз прочитал. «А ты та ещё сволочь, Даламонов. Хитрая тварь… Что ты, что Калинин — два урода. Но достану я тебя. Вот только как… Думай, Шестаков, думай».
