Баллада о посторонних предметах

Нюмана в гостинице "Карлтон" воцарилась атмосфера, которую можно было бы назвать "напряженно-абсурдной". Новость о том, что судьи турнира устроили такую проверку, разлетелась по залу со скоростью слухов на деревенском рынке. Шахматисты, зрители и даже обслуживающий персонал шептались, переглядывались и показывали пальцами в сторону комнаты, где всё произошло. Александр Шиманцев, который всё ещё был бледен и слегка дрожал, пытался продолжать комментировать партии, но его голос звучал неуверенно, а взгляд постоянно блуждал в сторону коридора, где его вырвало.

В этот момент в зал вошел Александр Бух. Он был одет в дорогой костюм, который, несмотря на все усилия, всё ещё сохранял следы недавнего "инцидента". Его лицо, обычно спокойное и уверенное, теперь было искажено гневом. Он шёл с такой решимостью, что люди инстинктивно расступались перед ним, как перед торнадо. В руках он сжимал папку с документами, которую, казалось, вот-вот разорвёт на части.

— Где эти идиоты? — прошипел Бух, обращаясь к первому попавшемуся организатору. — Где Старотортов и Ткаченко?

Организатор, молодой парень в очках, испуганно указал на комнату, где судьи всё ещё разбирались с последствиями обыска. Бух, не сказав ни слова, направился туда. Его шаги гулко отдавались в коридоре, а взгляд был настолько яростным, что казалось, он может прожечь дверь.

В комнате Старотортов и Ткаченко сидели за столом, обсуждая, как лучше оформить отчет о проверке. На столе всё ещё лежали те самые анальные шарики, которые теперь казались им проклятием. Когда дверь распахнулась, и в комнату ворвался Бух, оба судьи вскочили со своих мест, как школьники, пойманные на шалости.

— Что это за цирк?! — закричал Бух, хлопнув папкой по столу. — Вы совсем с ума сошли? Анальный обыск? В середине турнира? Вы хоть понимаете, какой скандал это вызовет?

Старотортов, пытаясь сохранить остатки достоинства, начал оправдываться:

— Александр Иванович, мы просто следовали процедуре. У нас были основания подозревать...

— Основания?! — перебил его Бух. — Какие ещё основания? Вы знаете, что этот американец уже стал звездой турнира? А теперь он ещё и жертва вашего самодурства! Вы представляете, что скажут СМИ? Что скажут в ФИДЕ?

Ткаченко, который обычно предпочитал молчать, на этот раз попытался вступиться:

— Мы просто хотели убедиться, что всё честно. Турнир должен быть чистым.

— Чистым? — Бух засмеялся, но в его смехе не было ни капли веселья. — Вы превратили его в балаган! Если хоть одна газета напишет об этом, я вас обоих сгною в "Матросской тишине". Вы поняли меня? В тюрьме!

Старотортов побледнел, а Ткаченко опустил глаза. Бух, видя их реакцию, немного успокоился, но его голос всё ещё дрожал от ярости:

— Сейчас же уберите эту... эту штуку со стола и забудьте, что она вообще существовала. И если я ещё раз услышу о ваших "процедурах", вы оба полетите в отставку. Быстро!

Судьи, не говоря ни слова, начали суетиться. Старотортов схватил шарики и сунул их в карман, а Ткаченко начал собирать бумаги со стола. Бух, всё ещё фыркая от гнева, вышел из комнаты, хлопнув дверью так, что стены задрожали.

В коридоре его ждал Шиманцев, который, услышав крики, решил подойти поближе. Он выглядел так, будто только что пережил землетрясение.

— Александр Гиршевич, — начал он осторожно, — всё в порядке?

— Всё в порядке? — Бух повернулся к нему, и Шиманцев отшатнулся. — Нет, не в порядке! Этот турнир превратился в клоунаду, и я не знаю, как это исправить.

Шиманцев, не зная, что сказать, просто кивнул. Бух, вздохнув, поправил галстук и направился к выходу. Ему нужно было срочно придумать, как замять этот скандал, пока он не вышел из-под контроля.

А в это время Ханс Нюман, уже приняв душ и переодевшись, сидел в своём номере и смотрел в окно. Он всё ещё улыбался, но теперь его улыбка была немного задумчивой. "Ну что ж, Москва, — подумал он, — ты точно не перестаёшь удивлять."

5.

Вечер в гостинице "Карлтон" выдался тихим, но напряженным. После скандала с анальным обыском и гневного выступления Буха вся атмосфера, связанная с турниром, была накалена до предела. Ханс Нюман, однако, казался совершенно невозмутимым. Он сидел в баре, потягивая коктейль и наблюдая за происходящим вокруг. Его ярко-желтая ветровка, как всегда, выделялась среди строгих костюмов и платьев.

В этот момент к нему подошли Старотортов и Ткаченко. Оба выглядели слегка нервными, но старались сохранять достоинство. Старотортов, в своём мешковатом костюме, пригладил волосы и произнес:

— Мистер Нюман, мы хотели бы извиниться за сегодняшний инцидент. Это было... недоразумение.

— Да, — подхватил Ткаченко, одетый в строгий пиджак, — мы понимаем, что это могло вызвать у вас дискомфорт. Поэтому мы хотели бы пригласить вас на ужин. В качестве извинения.

Ханс, улыбаясь, поднял бокал:
- Ну, если это будет хороший ужин, то почему бы и нет?

Через час они сидели в уютном ресторане неподалёку от гостиницы. Интерьер был выполнен в классическом стиле: тёмное дерево, мягкое освещение и белые скатерти. На столе стояли блюда с традиционной русской кухней: борщ, пельмени, селёдка под шубой. Ханс, который уже успел попробовать борщ в гостинице, с интересом изучал меню.

— Попробуйте пельмени, — предложил Старотортов, наливая себе рюмку водки. — Это наше национальное блюдо.

— С удовольствием, — ответил Ханс, беря вилку.

Ужин начался с неловкого молчания. Старотортов и Ткаченко переглядывались, как будто решая, кто начнёт разговор. Наконец, Ткаченко, сделав глоток вина, произнес:

— Мистер Нюман, мы хотели бы ещё раз извиниться за сегодняшний день. Мы понимаем, что это было... не совсем профессионально.

— Да уж, — усмехнулся Ханс. — Анальный обыск — это, конечно, новый уровень.

Старотортов покраснел, но попытался сохранить лицо:

— Мы просто хотели убедиться, что всё честно. Но, возможно, перестарались.

— Возможно? — Ханс поднял бровь. — Ну, ладно, я не держу зла. В конце концов, у всех есть свои странности.

Это замечание, казалось, развязало язык Старотортову. Он вздохнул и, опустив глаза, произнес:

— Вы знаете, мистер Нюман, у нас тоже есть свои... особенности. Мы не часто об этом говорим, но, возможно, это поможет вам понять нас лучше.

Ханс, заинтересованный, отложил вилку:
- Ну, теперь вы меня заинтриговали.

Старотортов, немного помявшись, начал:

— Видите ли, я... эээ... можно сказать, с вами на одной волне, так как иногда использую капустную кочерыжку. Для... расслабления.

Ханс, не ожидавший такого поворота, чуть не поперхнулся пельменем. Он посмотрел на Старотортова, пытаясь понять, шутит ли тот. Но судья выглядел совершенно серьёзно.

— Капустную кочерыжку? — переспросил Ханс. — Серьёзно?

— Да, — кивнул Старотортов. — Это... помогает снять стресс.

Ткаченко, видя, что разговор пошёл в неожиданное русло, решил поддержать коллегу:

— А я... эээ... использую для этих целей ножку от кресла. У меня дома есть старое кресло, и однажды я... ну, вы поняли.

Ханс, который уже начал привыкать к странностям этого турнира, рассмеялся:

— Ну, ребята, вы точно умеете удивлять. Капустная кочерыжка и ножка от кресла? Это уже уровень мастерства.

Старотортов и Ткаченко, видя, что Ханс не осуждает их, немного расслабились. Они начали рассказывать о своих "увлечениях" с такой откровенностью, что Ханс едва успевал следить за разговором. В какой-то момент он даже начал делать заметки в смартфоне, как будто собирался написать об этом в своём блоге.

К концу ужина атмосфера стала почти дружеской. Ханс, который изначально воспринимал этот ужин как формальность, теперь с интересом слушал истории своих новых знакомых. Старотортов и Ткаченко, в свою очередь, почувствовали, что нашли в нём понимающего слушателя.

Когда они вышли из ресторана, ночной воздух был прохладным и свежим. Ханс, глядя на звёздное небо, подумал: "Ну что ж, Москва, я потрясен тобой." А Старотортов и Ткаченко, идя рядом, тихо обсуждали, достаточно ли они были откровенны с гостем.

6.

Через пару дней после ужина с откровениями Ханс Нюман сидел в своём номере гостиницы и размышлял о странностях, которые преследовали его на этом турнире. После рассказов Старотортова и Ткаченко о их "увлечениях" он решил, что тоже хочет попробовать что-то новое. Взгляд его упал на кресло в углу комнаты. Оно было старомодным, с деревянными ножками и бархатной обивкой. "Почему бы и нет?" — подумал он, улыбаясь.

Ханс подошёл к креслу и, без лишних церемоний, начал откручивать одну из ножек. Это оказалось не так просто, как он думал, но через несколько минут ножка была в его руках. Он осмотрел её с любопытством, как будто держал в руках какой-то древний артефакт. "Ну, Ткаченко говорил, что это работает," — подумал он, направляясь в ванную.

В ванной Ханс закрыл дверь и начал экспериментировать с ножкой. Он был полностью погружён в процесс, когда вдруг услышал стук в дверь номера. "Кто бы это мог быть?" — подумал он. Затем вспомнил, что днём договорился с Бухом о встрече. Тот сказал, что зайдёт "на кофе" для важного разговора.

— Минуточку! — крикнул Ханс из ванной, стараясь не выдать своего положения. — Садитесь, пожалуйста, кофе на столе! Я сейчас подойду! — потянувшись, он открыл замок.

Бух, стоявший за дверью и в совершенстве владевший английским, услышал это и, слегка нахмурившись, вошёл в номер. Он был одет в свой обычный строгий костюм, а в руках держал конверт с приглашением на летний кубок Карпова. Его взгляд упал на стол, где стоял кофейник и две чашки. "Ну, хоть кофе приготовил," — подумал он, наливая себе чашку.

Бух взял чашку и, оглядев комнату, решил присесть в кресло. Он не заметил, что одна из ножек отсутствует, и, как только опустился в кресло, оно с грохотом рухнуло под ним. Александр Гиршевич упал на пол, а горячий кофе выплеснулся ему на брюки и рубашку.

— Ааа! — закричал он, вскакивая на ноги. — Что за чертовщина?!

Ханс, услышав крики, резко обернулся в ванной. От неожиданности он поскользнулся на мокром полу и упал. Ножка от кресла, которую он держал в руке, проскользнула в его задний проход.

— Ой! — вскрикнул Ханс, чувствуя резкую боль. — Что за...?!

В номере тем временем Бух, всё ещё крича от боли, пытался стряхнуть с себя кофе. Его брюки были мокрыми и горячими, а на лице читалась смесь ярости и недоумения. Он бросил взгляд на развалившееся кресло, затем на дверь ванной, откуда доносились стоны Ханса.

— Мистер Нюман! — закричал Бух. — Что тут происходит?!

— Эээ... — Ханс, пытаясь подняться, чувствовал, что ножка застряла в его прямой кишке. — У меня небольшая проблема!

Бух, не в силах больше терпеть, распахнул дверь ванной. Его взгляд упал на Ханса, который сидел на полу, держась за задницу, и на кончик ножки от кресла, торчавший между его ягодиц.

— Что... что это?! — прошептал Бух, его лицо исказилось от шока.

— Эээ... — Ханс попытался улыбнуться, но боль сделала его улыбку больше похожей на гримасу. — Это... длинная история.

Бух, не зная, что сказать, просто схватил телефон и набрал номер скорой помощи. Через несколько минут в номер ворвались медики. Они, увидев сцену, сначала замерли, но потом, собравшись, начали