Воскресение

Вдалеке лилась непрерывным течением степь, не знающая себе края. Она была бесподобно равна и свободна, даруя искреннюю легкость. Я несся по ней на своем коне. Ветер ступал мне препятствием и сильными порывами омывал лицо, освежая утренней прохладой. 

Я особо ни о чем не думал, давая себе вольность забыться, утонув в прекрасных чувствах, одолевающих меня все сильнее и сильнее. Я не обращал времени на время, кое текло сквозь пальцы и даже не старалось сказать о себе. 

Небосвод был светел и чист, словно в сказке. Яркое солнце кругом обходили длинные лучи, шелковой лентой падающие где-то на горизонте и растворяющиеся в вольной степи и пестрых цветах. 

Мои волосы и одежды развивались, трепеща. А я не смел останавливаться и терять это великое мгновение, в которое моя душа наполнялась палитрой неведомых ранее ею чувств и восходила к небесам, задыхаясь от счастья. Конь мой, как и хозяин, учуявший свободу, рвался вперед. 

Сжатые в кулаки руки на поводьях неожиданно дали слабину, в голове моей появился странный туман, и всего на короткий миг картина перед глазами помутнела и смешалась. Меня схватил страх упасть, и я сразу же пришел в себя, крепче хватаясь за ремень. Туман отступил из сознания, но грозил вернуться. 

У меня возникла скорая мысль остановить коня, но замелькавшие впереди до смеху маленькие точки домиков заставили меня принять другое решение – ехать к ним. И пусть оно было глупым и опасным, ведь припадок мог повториться, я посчитал его правильным. 

Тело мое стало странно слабеть, но я держался, как делал всегда, устремив взгляд к иногда близкой, часто далекой цели. Я гнал коня, а тот был не против, безоговорочно поддаваясь мне. 

Дома приближались, их было не более дюжины, поселение было больно маленьким. Было бы не удивительно узнать, что каждый здесь знает друг друга и приходится, может и далеким, но родственником. 

Я стал осматриваться, пока приближался, чтобы решить, в какой дом попробовать постучаться первым. Все же я не определился и сошел к самому первому, чуть пошатнувшись, но удержавшись на ногах. Лошадь я привязал к низкому кусту не так далеко и не слишком твердой походкой прошел к двери, после постучался. 

Когда я уже решил, что хозяев дома нет и я ошибся, дверь отворилась, и мне показался юноша с недовольным лицом. Я подумал, что лучше бы это действительно была ошибка и я постучался в пустой дом, заместо подобной и вполне понятной реакции на незваного гостя. 

Юноша облокотился на косяк двери и скрестил руки на груди, ожидая, когда я заговорю. Я же неловко улыбнулся, осознав, что уже слишком долго молчу:

— Прошу прощения, нельзя ли было временно остановиться у вас? 

Незнакомец оценивающе окинул меня взглядом, что по чину должно было вызвать у меня возмущение, но я был человеком простым и приземленным, потому понимал оправданное недоверие к своей персоне, покорно ожидая ответа. 

— Проходите, Ваше Сиятельство, — выдержав паузу, сказал он, уходя обратно. 

Я опешил от того, что ко мне обратились официально, ведь не рассчитывал на знание моей персоны людьми, отрезанными от крупных городов или хотя бы больших деревень. Взглянув на свой внешний вид, я заключил, что и по одежде решить, что я граф он не мог, так как та была слишком проста. Я зашел за юношей, закрывая за собой дверь и попутно произнося: 

— Зовите меня по имени Август — а после спросил: — Как мне к вам обращаться? 

— Серафим, — было ответом. — Присаживайтесь на диван, вам, верно, нездоровится? 

Я снова потупился, но сопротивляться не стал и сел на стоящий под окнами диван, откуда хорошо была видна вся небольшая комната. Я заметил, что Серафим что-то стал делать на столе у стены напротив, но вмешиваться в чужие дела не стал, так как то меня не касалось, да и вид мне наполовину загораживал стол со стульями, стоящий посредине. 

— С чего вы взяли? — в недоумении спросил я, думая, что состояние мое не должно быть столь заметно для глаз.

Он обернулся ко мне через плечо: 

— Вы же даже на ногах стоять не можете, — голос его был строг. 

— У вас цепкий взгляд. Работаете с людьми? 

Я попытался начать разговор, развивая эту тему. Было также интересно узнать что-либо о новом знакомом, с которым мы, скорее всего, более и не встретимся и наше сегодняшнее общение будет первым и последним. 

Он был ко мне спиной, потому я даже не мог угадать выражение его лица, судя о его настрое лишь по интонации: 

— Да, я лекарь, считайте, вам повезло зайти ко мне. Моя работа и заключается только в том, чтобы помогать людям, потому не удивляйтесь, что я одним взглядом могу прочесть вас. 

Я откинулся на спинку, запрокинул голову, вздохнув. Мне, как казалось, не становилось ни хуже, ни лучше. Возможно, я всего-то устал, но спать отчего-то не тянуло, и бодрствование не отпускало, будто сама душа и тело стали терять связь, потому и последнее перестало в полной мере подчиняться. 

— Мне действительно повезло, — согласился я с его словами. — Вы ведь здесь живете?

По звукам я различил, что Серафим стал что-то резать, а после будто растирать. 

— Да, а вы куда путь держите? 

Я впал в задумчивость. Сколько бы я не повторял его вопрос в голове, ничего не приходило на ум. Полная пустота и тишина стали пугать меня. Вновь пробудился страх, а с ним и тревога, засевшая в груди, готовясь выйти чем угодно наружу. 

— Из головы совсем вылетело, не могу вспомнить, — честно признался я. 

Юноша, пока я копался в мыслях, разжег угли и поставил на подставку сверху чашу с водой, после чего наконец повернулся, подойдя и сев на стул предо мной. На всё он реагировал спокойно, лишь едва заметен был слегка хмурый взгляд, по-видимому, привычный Серафиму, так как хмурость, кажется, и вовсе не сходила с его лица. 

— В этом ничего страшного нет, отдохнете и вспомните всё. Бывает. 

Только сейчас я заметил, что глаза у нового знакомого были столь светлыми, что легко можно было решить, что они слепы, ведь такой цвет имели лишь ослепшие люди. Но зрачки двигались, останавливались, и видно было, что движения осознаны и обдуманны, а взгляд способен фокусироваться на чем-либо. Так сейчас он напряженно глядел на меня. 

— Может, вы и правы, — вздохнул я, ничуть не смущаясь его взора.

Он прищурился, сдвинув одну бровь к переносице. 

— Не забывайте дышать, а-то слабое у вас дыхание, будто вот-вот оборвется. 

Его замечание вызвало у меня неподдельное удивление. Я сосредоточился и действительно осознал, что вдыхаю кратко и поверхностно, а выдыхаю более того. И как я еще не задохнулся? – появился вопрос. 

Продолжая смотреть прямо в глаза, он снова укорил меня: 

— И сердце у вас слабо бьется. Вправду на тот свет хотите отправиться, неужто?

Я слегка нахмурился, решив, что эти слова юноши были уже бредом, но промолчал. Он встал со вздохом со стула: 

— Ну да, конечно, не верите. 

И прошёл обратно к уже кипящей воде, став класть в неё что-то зелёное, нарезанное им до того. Я различил в этом травы, и у меня зародилась мысль, что Серафим готовит лекарство именно для меня. 

По дому пошёл приятный, сладковатый запах. Мне резко поплохело, и я стал совсем обессиленным, будто не спал всю ночь и пахал целый день на жаре в поле, собирая рис. 

— Вам бы отдохнуть, поспать. Как думаете? — вновь заговорил Серафим. 

Я отвёл глаза от его спины куда-то в пол и, помедлив, ответил: 

— Наверное. 

Мне было тревожно спать в чужом доме, ведь никогда не знаешь, что на самом деле в голове у его хозяина, да и после я бы чувствовал бы вину, сам не зная за что. 

Юноша снял с подставки чашу и помазал над ней тканью, разгоняя пар. 

— Но для начала советую вам выпить это, — он перелил содержимое в другую чашку и принёс мне. 

Как я мог предполагать, это был отвар, только вот из чего он был и чему содействовал? Я был недоверчив к подобным вещам даже в своём имении, а теперь должен был довериться незнакомцу? А вдруг это яд? Но он, будто уже не в первый раз читая мои мысли, стал заверять, всё ещё держа чашу: 

— Это никакой не яд, травы все примитивные, хуже вам уж точно не станет, — и протянул мне её. — Пейте. 

Я вздохнул и взял чашу за края, которые ещё не успели нагреться от содержимого. Я взглянул на жидкость и неуверенно поднёс её к губам, затем выпив залпом. Горечь растеклась по рту, и я поморщился, возвращая чашку Серафиму. 

— Спасибо, — всё же произнёс я. 

Он мне не ответил, отставив переданное мной на стол. Какое-то время между нами встала тишина. Юноша стоял напротив и смотрел в окно, задумавшись. Мне же неожиданно стало спокойней, не знаю, подействовал ли так отвар, или до сих пор во мне всё равно таящийся страх с тревогой, к которым я за время привык, отступили. 

Серафим вернул взгляд небесных глаз обратно на меня и, словно только сейчас утвердившись в этой мысли, повторил недавние слова: 

— Да, лучше отдохните. Ложитесь, я всё же лекарь, не вор, не убийца, моё дело помогать, а не губить. 

Его слова не произвели на меня особого впечатления: 

— За помощь тоже денег берут. 

— Я не беру, — сказал он, будто отрезал. 

Я неуверенно, держась за спинку, лёг. На меня будто свалился тяжёлый валун, прижавший к дивану. Я закрыл глаза, дыхание моё стало более глубоким, и сам не заметив как, я провалился в сон, но, будто очнувшись, резко открыл глаза, и над головой моей уже был знакомый потолок моего имения. 

Слух стали прорезать крики знакомого голоса моего помощника Маила: 

— Да что ты можешь ещё сделать!? Верно, сгубишь его более! Он не дышит даже! 

Появился второй, тоже смутно знакомый голос: 

— Дышит! И сердце бьётся! Если вы сейчас же не пустите меня, то гибель графа будет на вашей совести! 

Маил возмутился более, совсем озверев, он воскликнул, срывая голос: 

— Да как ты смеешь!