двадцать, но он преодолел это расстояние за десять.
Подойдя к подъезду, он быстро оглянулся по сторонам. Никого, кто бы в этот момент на него смотрел и мог запомнить, не было. Вбежав на нужный этаж, он подошел к двери Мишиной квартиры и позвонил.
Открывший Миша с недоумением уставился на визитера.
- Следователь уголовного розыска Фадеев, - сурово представился Семен. – Лисицкий Михаил Петрович – вы?
Миша выдавил из себя что-то невнятное и кивнул. Губы его тряслись, в глазах был отчетливо виден страх. Просто так следователи ни к кому домой не приходят. Вдруг на ранее судимого Мишу хотят наклеить какой-нибудь «висяк»? А возвращаться в колонию ему ох как не хотелось! Поэтому из-за страха Миша даже не обратил внимания на то, что «следователь» не предъявил ему удостоверения. А еще на перчатки на его руках, хотя на дворе стояло лето.
- Так и будем на пороге разговаривать? – с прежней суровостью в голосе спросил Семен.
- Да нет, конечно, проходите, - засуетился Миша и показал рукой в сторону комнаты.
В коридоре Семен незаметно вынул нож. Когда они зашли в комнату, он развернулся к Мише и заранее отработанным движением воткнул этот нож в грудь врага.
Миша даже вскрикнуть не успел. Умер он мгновенно.
Дальнейшие действия Семена выглядели бы со стороны довольно странно. Он ударил мертвое тело ножом еще в нескольких местах, а после этого, не снимая перчаток, подошел к телефону и набрал номер Герки. Тот почти сразу взял трубку.
- Банщиков Герман Андреевич?
- Да, - удивленно ответил голос на другом конце провода.
- Следователь уголовного розыска Фадеев. Вам ведь знаком Лисицкий Михаил Петрович?
- Да, а что? – заволновался собеседник.
- Адрес его знаете? Приходите прямо сейчас, я вас жду.
И Семен положил трубку. Он не сомневался, что Герка будет здесь через пять минут: его дом был рядом.
Когда раздался звонок в дверь, Семен открыл и молча сделал приглашающий жест в комнату Миши.
Зайдя туда, Герка остолбенело уставился на труп своего приятеля и окровавленный пол вокруг.
- Мишка… Кто это его?
- Ты, - сказал Семен и ударил Герку ножом в грудь. Но не тем, которым он убил Мишу, а вторым.
Хоть и в этом случае удар оказался смертельным, Семен повторил с трупом те же самые манипуляции, что и с Мишей, несколько раз ткнув и полоснув ножом второго мертвого врага.
Затем нож, которым он убил Мишу, парень вложил в руку Герки, а тот, который прервал жизнь самого Герки, бросил рядом с рукой Миши, предварительно вложив в нее на мгновение – ради отпечатков.
Теперь все выглядело так, будто два приятеля сцепились в схватке и нанесли друг другу смертельные ранения.
После этого Семен спокойно покинул квартиру, захлопнув за собой дверь. Вернувшись в рюмочную, он возобновил дружескую беседу с ее завсегдатаями. Если что, они ему понадобятся для алиби. Допустим, они и вспомнят, что он отлучался, но время и продолжительность отлучки не вспомнят точно: их мозги уже основательно подпорчены алкоголем. «Выходил на пять минут в туалет»– тоже проканает.
Ему не повезло сразу по нескольким причинам.
Первой было то, что в составе следственной группы, приехавшей на место двойного убийства, оказался тот самый опер Самохвалов, который шесть лет назад легко вычислил убийц деда, ныне самих ставших жертвами.
Осмотрев место преступления, Самохвалов присвистнул и сказал молодому стажеру Егору Чайкину:
- Нет, ну он нас с тобой точно за идиотов держит.
- Кто? – не понял Егор.
- Постановщик этой декорации. «Волки от испуга скушали друг друга». Дилетантизм полнейший.
Обоих убитых, фигурантов дела шестилетней давности, Самохвалов, конечно, помнил. Само дело тоже тогда стало резонансным. Люди не могли смириться с тем, что трое ублюдков, убивших ради забавы ветерана войны, получили какие-то несколько лет. Во время бурных обсуждений в семьях, компаниях и коллективах мало каких слов не прозвучало в адрес суда. Но суд-то был не виноват: по закону, независимо от совершенного преступления, пределом наказания для несовершеннолетних был срок шесть лет.
Опер тут же подумал, что подельников стараются не отправлять отбывать наказание в одной колонии. Значит, за последние шесть лет общего врага у Банщикова и Лисицкого появиться не могло.
Самохвалов вспомнил и близких утопленного старика. Среди них был его внук, ровесник малолетних убийц.
Мгновенно оперу стало все ясно. Искать придется не преступника, а доказательства.
Пока на месте преступления начали работать эксперт и фотограф, Самохвалов вышел покурить на улицу. И тут же возле парадной ему бросилась в глаза уже подсохшая на асфальте белесая лужа: кто-то несколько часов назад случайно разлил то ли кефир, то сметану, то ли белила. Но жильцы дома по ней спокойно проходили, потому что такие же белесые следы их подошв разбегались в разные стороны.
Скорее всего, не обратив внимания на подсохшую лужу, прошел по ней и убийца. Тогда на подошвах его ботинок, скорее всего, остались следы и сейчас.
Поднимаясь, Самохвалов обследовал лестницу. Лифта в пятиэтажной хрущевке быть не могло. На лестнице же белесых следов хватало, но один из них дотянулся и до квартиры Лисицкого. Вернувшись в нее, опер осмотрел пол и радостно воскликнул:
- Есть!
А еще через два часа Самохвалов знал, что Герману Банщикову звонил «следователь уголовного розыска Фадеев», который вызвал его в квартиру Михаила Лисицкого. Об этом Банщиков перед выходом из дома сообщил своей матери, когда она позвонила с работы, чего убийца предвидеть не мог.
А вот то, что его обувь оставляет белесые следы, он, скорее всего, заметил. Дальше логика должна была подсказать ему решение выкинуть ботинки. Но не отправился же он домой босиком! А впрочем… Преступник мог добраться до двора своего дома, бросить обувь в мусорный бак и быстренько добежать до своей парадной без нее.
Вместе с Егором Чайкиным Самохвалов отправился во двор Семена, адрес которого он уже успел уточнить. Там опер и стажер залезли в мусорный контейнер и принялись перерывать его содержимое импровизированными щупами, чувствуя спинами удивленные взгляды жильцов: на бомжей они точно не были похожи.
- Вот такая у нас работа, Егор, - по ходу дела поучал Чайкина Самохвалов. – Когда нужны вещдоки, то за ними не только в бак, но и в канализацию полезешь и не поморщишься.
- Нашел! – крикнул Егор и вытащил сначала один ботинок, потом другой.
Опер рассмотрел подошвы под лупой и сразу обнаружил в бороздках белесые следы.
- Сорок третий размер, - констатировал он. – Вези, Егорка, их к нам, а я скоро тоже приеду.
Чайкин отправился в отдел, а Самохвалов зашел в парадную Семена, поднялся на его этаж и нажал на звонок.
Дверь открыл Семен.
- Здравствуйте, товарищ следователь Фадеев, - приветствовал его Самохвалов. – Второй раз за шесть лет встречаемся, коллега.
- Как на меня вышли? – спокойно спросил Семен.
- Наследил ты и в переносном смысле, и в буквальном. Запачканные ботинки надо было не в своем дворе выбрасывать, а как можно дальше от него.
- Мне собираться?
- Погоди, это еще успеешь. Ты же видишь, я один пришел. Значит, просто поговорить хочу.
- Заходите, коли так, не через порог же разговаривать, - сделал приглашающий жест Семен.
- Только амбре от меня не одеколоновое, - предупредил опер. – Пришлось в помойке изрядно покопаться, прежде чем твои боты нашлись.
- Издержки вашей профессии, - посочувствовал Семен, посадив визитера за стол напротив себя. – Чаю, кофе?
- Не будем отвлекаться, разговор недолгий.
Возникла небольшая пауза, которую Самохвалов прервал довольно эмоционально:
- Вот смотрю я на тебя, Сема – ты же нормальный парень! По глазам вижу. Что же ты из-за каких-то подонков свою жизнь наперекос пустил?! Они что, этого стоят? Знаешь ведь наверняка, как третий из них жизнь закончил? И для двух других непременно когда-нибудь что-то похожее бы наступило. А ты орудием судьбы решил себя назначить, мститель хренов! И не жалко себя было?
Самохвалов замолчал, а через несколько мгновений продолжил:
- Короче, сейчас я уйду, а перед этим черкну тебе адрес отдела. Спокойно соберешься и через полтора часа ко мне придешь. Оформим явку с повинной и чистосердечным признанием. Значит, уже не вышка. Дальше будет задача отбиться от пожизненного. Тут еще хороший адвокат нужен. Если нет такого на примете, я кое-кого тебе порекомендую. С места работы обязательно надо на суд привести «общественного защитника», это само как факт действует, даже если он двух слов связать не может. Если удастся сбить срок хотя бы до пятнадцати – считай, что ты победил. Дальше существуют и амнистии, и условно-досрочное, да и пересмотр дела в сторону смягчения наказания – это тоже вариант, если общественность как следует взбудоражить через газету. Вообщем, уже не безнадега. Все понятно?
Следствие длилось недолго – благодаря тому, что Семен с этим следствием начал сотрудничать с первой минуты. Самохвалов постарался это подать в самом лучшем виде для обвиняемого. Он также убедил одного из лучших адвокатов Москвы – своего давнего приятеля – взять на себя защиту за довольно умеренный гонорар.
Адвокат сработал «на отлично». А «общественный защитник» Зина Булавина, сотрудница ОТК и комсорг цеха, тоже постаралась выставить Семена в лучшем свете. Зал был на стороне обвиняемого, если не считать родных Миши и Герки.
Да и было видно, что судья и народные заседатели тоже сочувствуют подсудимому. Конечно, виновным признают, но приговор будет максимально мягким.
Именно эта победная эйфория и сыграла с Семеном злую шутку. В своем последнем слове он начал с раскаяния в содеянном, но по мере выступления распалялся все больше и больше. В конце он уже не контролировал себя и высказался в том духе, что те, кто убил его деда, ветерана войны, являются фашистами. А фашистов нужно уничтожать всех до одного.
Такой концовкой выступления он свое раскаяние фактически сводил на нет. Когда Семен внезапно опомнился, он увидел, как окаменели лица судьи и заседателей и как в отчаянии всплеснул руками адвокат. Но было уже поздно.
Приговором стало пожизненное заключение.
После суда его привезли в СИЗО уже в одиночную камеру. То есть, условия заключения начали меняться уже сразу.
Семен вспомнил, как в прежней камере его соседом был пожилой зэк, у которого целых зубов осталось только два. Сокамерник утверждал, что пожизненное – это хуже, чем вышка. Ты замурован в каменном мешке, сдавлен стенами, любой день не отличается от прежнего, и этому нет конца. При этом знаешь, где-то по другую сторону стен жизнь бьет ключом, люди чему-то радуются, танцуют под музыку, гуляют по паркам, флиртуют, а мир вокруг них заполнен множеством красок и звуков. А у него больше никогда этого не будет. Никогда. А если захочешь сам уйти из жизни, то не дадут.
- Эдмон Дантес такое сравнивал с адом на Земле, - задумчиво произнес Семен.
- Вот угораздило-то его, а говорят, что евреи никогда по-крупному не палятся, - удивился сокамерник. – А по какой статье его на пожизненку закрыли?
- Ложно обвинили в бонапартизме и содействии в побеге узурпатора с острова Эльбы.
- Ох, беда, - вздохнул беззубый зэк. – Потом по
