ценное уточнение, Василиса Фердинандовна, –
одобрительно отозвалась Лузгина. — Вскрывайте голову,
господа. Бейте по голове, товарищи!
— А я зашёл с пяток, – рассердился кто-то в малиновом
пиджаке.
— О-ом! – дружно заревели асы.
На улице повторно прозвенел смех. И всем присутствующим
показалось, что громче хлопнула весёлая музыка за занавешенным
окном.
***
Прошли годы, а в больнице, как положено, в определённое
время в отделениях стихают детские голоса́. В коридорах
бесследно испаряются пациенты, и в игровых комнатах, – где
наступает тишина, – игрушки и куклы до поры́ остаются
брошенными. Обитатели больницы погружены в целебный после-
обеденный сон: дети и их родители. Кажется, что даже медперсонал
спит. До четырёх часов дня по устоявшейся традиции здесь царит
тихий час.
В кабинете заведующей отделением – Жанны Валерьевны Опря-
хиной – прямо напротив врача в кресле у журнального столика
сидит печальная старушка — бабушка веснушчатой семиклассни-
цы, проходящей лечение в неврологическом отделении. Пожилая
женщина томно вздыхает, расспрашивая о дозировке лекарств.
Она, далёкая от медицины, хоть по слогам, но с ошибками записы-
вает их названия в свою записную книжку.
В одной из ординаторских «восьмёрки», как по сей день называют
это отделение местные врачи, находятся двое: молодая доктори́ца
и пожилая врач-невролог. Тридцатилетнюю Оксану Владимировну
здесь со спины примечают по сероватой длинной косе «Рыбий хвост».
Лоснящиеся щёки врача в мелком про́се прыщей.
А немолодая Ольга Николаевна свою плешивую голову скрывает
под белой косынкой. Желтушное лицо старушки испещрено глубо-
кими морщинами. Беспрестанная дрожь её головы и рук заметны
всем. Доктору несколько лет назад всей больницей отпраздновали
восьмидесятилетний юбилей, но, давно уйдя на пенсию, она здесь
продолжает служить науке, получая жалкую зарплату.
— С внуками не усидишь, – обыкновенно отвечает она коллегам
на один и тот же вопрос, касающийся того, почему продолжает
работать. — Что мне до́ма делать? С невесткой ругаться?!
Да, к тому же я не персональный пенсионер и не герой-космонавт.
Пенсия у меня маленькая, а внуков поднимать нужно, – «падымать»
произносит она. — Приходится бедствовать, но с бо́льшим
размахом. Нет уж, я лучше поработаю. Да и память пока что меня
не подводит.
— Правильно, Ольга Николаевна, – в очередной раз её подбадри-
вает молодая врач. — Не́чего дома околевать. Трудиться
никому не вредно!
— Да и с вами, дорогие, не состаришься, – приободряется
старушка, шамкая, — в отделении только молодые врачи. Время
молодости… – говорит врач едва разборчиво, — и начальница наша
молодая. Свежая кровь! Больница преобразилась: сплошь юные лица.
А какие мужчины работают в нашей больнице!.. – мечтательно про-
тянула старушка в конце своего откровения.
— А прежде, ещё до меня, здесь работала Лузина… Лузгова? –
силится вспомнить Оксана Владимировна.
— А в мои лета́ проще всего быть целомудренной...
— Кто до Опряхиной заведовал отделением?
— ...Эх, где моя молодость!
— Лузгова?
— Лузгина, – опомнилась Немова. — Макароновна, как мы её звали.
Валентина Макаровна грамотным врачом была, но только приохо-
тилась в своё время, стыдно сказать к чему: к экстрасенсорике.
Любила приглашать к нам разношёрстных асов в этой сфере, –
стукнув вставными челюстями, пожилая врач хмыкнула на слове
«асов».
— Да ну! А чуть подробнее!
— Да, было такое. Вот здесь, до вас ещё, работал со мной Констан-
тин Витальевич. Молодой в ту пору – ваших лет, Оксаночка, доктор.
А наблюдала я одного сложного мальчика Сашеньку... забыла, как
бишь его фамилия... Пинь... Пин... Пинкертон, что ли. У любого из
нас своя стезя к склерозу, Оксаночка... Зато мамашу его я очень
хорошо запомнила — высокую такую худющую блондинку! Мы
её мальчишке никак диагноз поставить не могли. Он как-то ходил
затейливо: то хромая и приплясывая, как хоббит, – здесь старушка
произнесла «хобот», — будто ему мышцы ног сводило, то, опус-
кая правую ногу целиком на стопу, как все нормальные детишки.
Каких только обследований здесь у нас мы ему не провели!.. И Мака-
роновна – ну, Лузгина, значит, – решила в очередной раз устроить
консилиум с участием этих… экстрасенсов.
— Интересно! И что? – любопытничала Оксана Владимировна,
прыская со́ смеху так, что казалось, будто родинка вот-вот
отпадёт с её крючковатого птичьего носа под высоким
лбом.
— Мы тут с Константином Витальевичем удивлялись. И смеялись,
как вы. И возмущались, милая моя. Как мы только не реагировали
на диагноз этих деятелей. А вынесли они следующий вердикт:
формирующееся поражение левой передней центральной изви-
лины…
— Ну да, ну да! Мальчик же, с ваших слов, на правую ногу хромал.
Понимаю…
— Эти, с позволения сказать, эксперты, Оксаночка, читали
медицинскую литературу. И глубоко зарывались в темы топи-
ческой диагностики нервной системы, имея лишь самые поверх-
ностные представления о ней.
— Ага, как сапёры – копали глубоко, но высоко взлетели.
— О-очень высоко. Внушили нашей Валентине доверие.
— А каким был медицинский диагноз мальчика?
— Об этом мне и поведал сам Константин Витальевич, в
своё время проходивший обучение в ординатуре. В Тушинской
больнице он и встретил Сашу Пин… как его, ёлки-палки, Сашеньку
моего, – вымахавшего под потолок парня. Маму его хорошо помню —
невысокую, кривую на один глаз толстуху…
— И с каким диагнозом он там находился?
— В последний раз он мог пребывать в отделении детской больницы
в таком-то возрасте. Сашке тогда, – в 2004-м, что ли, – исполнилось
шестнадцать годочков, вот... Там-то ему и был поставлен окончательный
диагноз.
— Какой?
— Бедный Саша…
— Диагноз, Ольга Николаевна!
— Я не сказала? Всё тот же, о котором я сама Константину
Витальевичу прежде говорила, когда он вот прямо на вашем месте
за столом у окна сидел… Любила я с ним поговорить, помню! Милый
Константин Витальевич. Славный был доктор.
— Диагноз!
— Ах, извините, Оксаночка. Торсионная дистония или синдром Сега́вы.
С ним-то Сашка и был госпитализирован в довольно плачевном
состоянии. Упустили мы Сашеньку. Прозевали мальчика.
Немова в задумчивости вздохнула и произнесла как-то отстранённо:
— Да, Оксаночка, всем нам стоило уделять больше внимания
научным книгам. Опираться на приобретённые знания, основанные
на клинической практике… И сами знания приобретать вовремя.
Приободрившись, бодро произнесла, шамкая:
— Правда, Оксаночка, пока вы молодая, шли бы, моя милая,
в ординатуру! Учиться — это такое удовольствие!..
— Мне бы пойти двумя годами раньше. Не в тридцать же идти!
— Подумаешь, тридцать... И в тридцать пять можно.
— Ну, не знаю... А в этой истории чем всё кончилось?
— Чем? Ничем хорошим для Макароновны. Валентина наша
увлеклась в своё время чёрт знает чем, за что и поплатилась
местом; её же уволили за все художества! Ведь она проворонила
с подбором правильного и своевременного лечения.
И помолчав, добавила, тряся головой:
— Говорят, что жалобу в Горздрав на неё написала мать мальчика.
Как бишь её звали… Помню хорошо её внешность: огненно-рыжая
ведьма с раскосыми зелёными глазами.
