В неврологическом отделении детской больницы стихли голоса́.
Никого не встретить в коридорах и игровых комнатах. До
четырёх часов дня здесь воцарился тихий час. В кабинете
заведующей отделением – Валентины Макаровны Лузгиной –
возле стола на стульчике сидит грустная женщина с потухшим
взором. Мать тринадцатилетнего Саши Пинчер тяжко вздыхает и
смущённо качает головой, общаясь с Лузгиной.
— Лена, хоть на дворе 2001-й год, – говорит Лузгина, — но
помимо современных методов исследования мы позволяем
себе и нетрадиционные подходы в диагностике.
Зазвонил телефон. Лузгина сбивчиво заговорила, с кем-то
споря и сердясь на незримого собеседника. В завершении
своего неистовства она швырнула трубку и продолжила:
— Лена! – свирепеет она, краснея лицом, и русая её чёлка
содрогается, — я настаиваю на нетрадиционном методе.
— Я понимаю, – вздыхает женщина, и низкий пучок смоля-
ных волос над напряжённой шеей качнулся. — Вы, Валентина
Макаровна, прежде уже́ убеждали меня в необходимости про-
ведения консультации этими… специалистами... – тут женщина
кашлянула и запнулась.
— Да-да, специалистами нетрадиционной диагностики. И
не надо смущаться, дорогая моя! – напирает на ссутулившуюся
женщину врач.
— Я не возражаю, в целом, – спотыкаясь мыслями, аккуратно
подбирает слова мать мальчика.
— Мы должны знать, что у Сашеньки. Будем разбираться с его
хромотой, деревянной походкой...
Вновь в разговор встрял телефонный звонок, и Лузгина отвлек-
лась. После беглого разговора на повышенных тонах и повтор-
ного броска трубки на аппарат, она продолжила:
— ...Почему ребёнок периодически целиком не опирается на
правую стопу при ходьбе? А разобраться с этим помогут они —
эксперты в области нетрадиционной...
Повторно разразился телефон. Лузгина вздрогнула, но, махнув
рукой, завершила мысль:
— ...До их консультации ни о каких таблетках речи быть не
может. Да и от чего лечить-то?! Мы должны знать.
Елена Васильевна Пинчер – молодая женщина с красными
глазами и землистым цветом лица – горестно вздыхает и
сморкается в карманную тряпицу.
— Стоимость подобной услуги вполне реальная, моя дорогая, –
картавит хозяйка отделения. — Будет восемь асов. Каждый из
них берёт по пятьдесят долларов, значит, на всё про всё —
пятьсот, – заключает она, снисходительно ухмыляясь. — Я беру
себе сто, разумеется. За организацию всего мероприятия.
А как же! И да, – уверенно продолжает наседать на Пинчер
сорокапятилетняя женщина с пылающим румянцем на одутло-
ватых щеках, — стол накрыть, конечно, чтоб выпить-закусить
в конце всего. Без пяти звёзд под отличную закуску не обойтись!
— Горячка белая, хоть пили много красного... – раздражённо
и себе под нос пробубнила Елена Пинчер.
Телефон не смолкал, и пальцы руки деловой заведующей,
украшенные перстнями, хищно вцепились в трубку.
Разговор, состоявшийся у Лузгиной, – посреди бесчисленных
её кактусов, примул и фикусов в горшочках с раскидистой
хамедоре́ей в большой кадке на полу, – казалось, могла
слышать даже постовая медсестра в дальнем крыле отделения.
Но той не было на месте. А Елена Пинчер, закончив тягостное
общение с врачом, проскользнула по отделению как тень.
Прошла по коридору словно лунатичка, смотря впереди себя
ничего не видящими впавшими глазами и, подойдя к палате,
вернулась к своему сыну.
В первой ординаторской «восьмёрки», как называют это
отделение сами врачи, присутствуют два сотрудника: один
из них — молодой врач-невролог в опрятной бородке и
галстуке-бабочке; другая — женщина в года́х,
кряжистая и медлительная невролог с убранными заколками
седыми прядями на маленькой головке.
— Макароновна хочет экспертам Сашку моего показать, –
сказала своему коллеге Ольга Николаевна, хмыкнув после
сло́ва «экспертам» и сузив без того маленькие глазки.
Лоб её сморщился и больше покрылся мелкой испари-
ной.
— Асам! Ценным специалистам, – уточнил с усмешкой в голосе
её напарник, который в последние месяцы помогал Немовой
осваивать компьютер, к ужасу пожилого врача ставший её
рабочим инструментом в ординаторской. И коллеги сдружились,
сообща осваивая технику, частенько пускаясь в доверитель-
ные разговоры.
— Обидно мне то, что я ничем помешать ей не могу. А будь
моя воля, гнала бы этих ценных из отделения к чёртовой матери! –
эмоционально выпалила пожилая врач.
— Разделяю ваше негодование, Ольга Николаевна, – соглаша-
ется с ней двадцативосьмилетний голубоглазый блондин с наивным
выражением лица. Он закурил и призадумался о чём-то.
— Константин Витальевич, как учёный человек я не понимаю
увлечённости всей этой белибердой, – ропщет Немова на свою
начальницу. — Валя пристрастилась к какой-то чертовщине,
честное слово! Этих, как вы говорите, асов – ближе, чем за сто
вёрст к больнице подпускать нельзя. Я не знаю, есть ли у них
хотя бы среднее медицинское образование.
— Это вряд ли! Но медицинские книги они наверняка штудируют.
— А что они в них понимают?
— Это другой вопрос. А если говорить о ребёнке, то мальчик
и впрямь — загадка, – рассудительно вещает Константин
Витальевич, выпускающий через нос табачный дым. И задумчиво
водит ложечкой в кофейной чашке. — У нас в больнице ребёнка
обследовали от головы до пят и ничего не обнаружили. Ни один
из современных методов диагностики не выявил никакой патологии.
Прямо и не знаю, что тут сказать! То бегает с мальчишками, ковыляя,
как козлоногий сатир, то ходит с девочками под руку абсолютно
нормально, опираясь целиком на всю стопу.
Закончив, сопя и ворча, вминать клавиши, Немова продолжила:
— И на хирургическом совете мы о нём докладывали, –
потряхивая головой, жуёт губы Ольга Николаевна. — Все
хирурги-ортопеды нашей больницы ребёнка видели. Каждый
вынес своё заключение, сделав, однако же, небесспорные выводы.
— Да-да, всё верно, – допивает кофеёк Константин Лукин
и стряхивает пепел в бумажный стаканчик. — Так и было. Ильин –
наш ведущий ортопед – подозревает асептический артрит голено-
стопного сустава. Вислоухов – наш профессор – разглядел на
снимках опущение таранной кости, с чем и увязал хромоту.
— Слушайте, Константин Витальевич, – Немова стучит костяш-
ками пальцев по столу, — а ведь мальчик далеко не загадка!
У мужчины дёрнулись брови.
— Знаете, – продолжает она, — в практике описаны подобные
случаи, когда болезнь начинается с изменений в движениях
суставов. Скажем, в одном — в голеностопном. Как у моего
Саши. Эти нарушения предшествуют одной из грозных патологий,
которая спустя годы приводит к инвалидности.
— Вы про дистонию? Про нарушение мышечного тонуса? –
подхватывает сообразительный молодой человек. — Почему, в
таком случае, об этом не сказать самой Лузгиной? – удивляется
вчерашний интерн, пока мало чего понимающий в сложных
взаимоотношениях в его коллективе.
— Про дистонию Сега́вы? Вы серьёзно?
— Абсолютно! – не отлипает Лукин.
— Бесполезно, Костя, и говорить с ней об этом. Валя слушать
ничего не хочет. Я было заикнулась, да и ушла ни с чем. Она,
рассвирепев, просто выставила меня из кабинета, как девчонку.
Едва ли не пинком.
— Понимаю, – с усмешкой протянул Костя Лукин, — здесь
коммерческий интерес… в отношениях с асами.
— Как знать, как знать…
Оба посмотрели в окно, за которым расцветала весна.
— А вы, Костя, поступили бы вы в ординатуру. Правда, пока вы
молодой и здоровый, а!
— А сами куды? На покой?
— Нет, солнце моё. С внуками не усижу, Костенька! Да и
скучно до́ма. Правда, коллега, шли бы в ординатуру. Весна —
время подавать документы. Эх, я бы ещё поучилась, честное слово!
А вы, поднаберётесь академических знаний… А то здесь – среди
нас – вы окончательно обрастёте мхом, как старый пень. Смотри́те! –
женщина семидесяти пяти лет дружески подмигнула молодому врачу, —
состаритесь тут с нами, одичаете. Книги перестанете читать и начнёте
верить не пойми во что... Кстати, – вздрогнула плечами Немова,
вспомнив, — медицинский совет с участием экспертов состоится
на днях. Буквально послезавтра!
***
В назначенный день около одиннадцати часов утра́ в прос-
торном кабинете Лузгиной вокруг ребёнка, усаженного
на пластиковый табурет, расположились приглашённые гости,
восседающие в креслах на колёсиках. Эти мягкие кресла с
высокими спинками Валентина Макаровна свезла в свой
кабинет отовсюду. Каждый раз с подобной услужливостью
она принимала у себя дорогих гостей, привычно заимствуя
офисную мебель в ординаторских других отделений. Ради
кого Лузгина так старается, сама она никому и никогда не
говорила. Но вся больница знала…
Хозяйка расположилась у себя за столом. Теперь она сидит,
сцепив пальцы рук. Подле неё стоит в тёмном углу мать
мальчика, скрытая по плечи перистыми листьями бамбуковой
пальмы. Окно предусмотрительно зашторили, спрятавшись от
солнечных лучей и создав правильную атмосферу. Отчего в
кабинете стало неуютно сумрачно. Телефон предусмотрительно
отключили.
— Начнём, пожалуй, братья и сёстры, – произнёс сухой
очкарик преклонных лет.
Помимо него здесь – в кабинетной тьме – присутствуют
четверо мужчин и три женщины. Все они люди зрелых лет с
подчёркнуто строгими и чем-то озабоченными лицами.
Мальчишка заёрзал на табурете.
— Ничего, миленький, не бойся и не сутулься, – предложила
ребёнку заведующая в тот самый момент, когда с улицы в
кабинет влетели звуки весёлой песни и чей-то пронзительный
смех. За окном – в одной из припаркованных машин – играла
музыка, и оживлённо общались люди.
— Я рядом, Сашенька, не волнуйся! – успокаивала сына Лена
Пинчер, подавая голос из мрачного угла.
— Хорошо бы окошко закрыть, – просипела одна из диагностов.
Лузгина, в прыжке метнувшись к окну, выполнила приказ. И
напряжённая тишина повисла в сумерках. Но, не смотря на все
предпринятые усилия не впускать внешний шум в кабинет вто-
рого этажа, приглушённые смех и музыка всё же своевольно
просачивались с улицы. Отчего лица приглашённых экспертов
кривились и морщились.
— Приступаем, братья и сёстры. Нынче полнолуние. Венера
разместилась в третьем доме. Меркурий встал в седьмом
градусе Водолея.
— Прошу прощения, – вклинилась Лузгина, — уже как полчаса
Меркурий в восьмом градусе Стрельца…
— Перескочил, значит. Успел-таки, – раздосадовано произнёс
тучный обладатель лысины в родимых пятнах. — Провозились
мы, братья-сёстры.
— Это делу не помеха, – металлическим голосом отчеканила
маленькая рыжеволосая женщина в фиолетово-синем костюме,
похожем на больничную пижаму в которой гайдаевский кино-
герой Шурик совершил побег из психиатрической лечебницы.
Мальчик втянул голову в плечи, съёжившись.
— Теперь пробьём ауру пациента, – предложил лысый в
пятнах, — и взломаем коллективным прозрением тайну его
недуга.
— Делаем пасы на выдохе, братья-сёстры, – скомандовала
«Шурик».
Люди протянули руки впереди себя, растопырив пальцы
рук и, встав со своих мест, монотонно зажужжали, будто
рой пчёл: «Ом!»
— Стоп, стоп! Минуточку! – опомнилась субтильная дамочка
в серебристом парике. — А в каком месте пробиваем? В
Солнечном сплетении или лупим по голове?
— Спасибо за
