замечаю, и не так уж редко, вещи, которые совсем не красят нашу жизнь…
- Мир никогда и не будет идеальным. Как ты себе представляешь это: несколько миллиардов жителей, и никто никому не доставляет беспокойства! Лучше или хуже – зависит от каждого из нас. Для нас лучше то, что человеку больше не приходиться заниматься тяжёлым трудом. Но политики и люди в некоторых странах уверены, что этот путь приведёт нас в хаос: люди не могут ни в чём себя найти, не знают, к чему приложить силы – кто-то толстеет, кто-то тупеет, кто-то сходит с ума. Для нас лучше то, что воспитание детей – не исключительное право их родителей, что общества развитых стран, имеют теперь достаточно средств и времени для того, чтобы вопросами воспитания и образования заниматься как действительно основной своей задачей. Однако многие считают, что дети обязательно должны жить в семьях, а не воспитываться в институтах воспитания. Кто-то думает: человеку для его развития и обретения счастья необходимы страдания. Мы говорим: сама жизнь есть страдание, страдание от невозможности быть самим собой здесь и сейчас, быть свободным, счастливым. И для того, чтобы обрести эту возможность, нужно преодолеть многие трудности. У нас есть основание считать себя правыми, - ведь никто не желает страданий своим детям, - мы желаем, чтобы они смогли преодолеть естественные трудности. Кто-то верит, что человека создаёт труд. Мы верим, что для того, чтобы реализовать себя, необходимо в первую очередь трудиться над собой. Мы полагаем, что молодым людям прежде, чем зачать и родить ребёнка, необходимо получить на это благословение врачей и психологов. Но где-то люди по-прежнему считают, что это прерогатива молодых людей, и излишнее внимание государства к данному вопросу ведёт к вмешательству в их личную жизнь, лишению их права свободного выбора. Они считают применение штрафных санкций за невыполнение данного требования явным признаком притеснения свободы. Но при этом не учитывают, либо не придают достаточно значения тому обстоятельству, что штрафные санкции в подобных случаях могут примениться, а могут и не примениться, либо примениться частично – поскольку институтом рождения каждый случай несогласованного зачатия рассматривается индивидуально, в результате чего правило нередко допускает исключение.
- Эти люди, похоже, не очень-то хотят учитывать и другие обстоятельства, например, то, что в странах содружества процент абортов сведён до абсолютного минимума, редкостью является и рождение неполноценного ребёнка, нет брошенных детей. Эти люди скорее готовы искать панацею от своих болезней вечно, чем признать то, что она уже найдена и успешно работает на благо людей.
- Панацея – не что иное, как понимание самих себя, сути простых фундаментальных вещей, на которых строиться наша жизнь.
Признать это – значит признать нашу правоту или собственное поражение. Политикам это не выгодно. Они лишатся власти. Оставшимся религиозным институтам это тоже не выгодно. Следом за политиками лишаться власти и они. Говоря, что мы притесняем свободу человека, они не сознают, что сами боятся этой свободы.
На какое-то время воцарилось молчание.
- Вин, когда ты говоришь, всё кажется простым и доступным. Возникает вопрос: «Как можно не знать таких простых вещей?»
Недавно я слышал, как один деятель науки говорил: «Очень может быть, что не за горами новый глобальный кризис, - не экономический и, слава богу, не экологический, - но такой, который возникнет в истории человечества впервые. Это кризис познания. За каких-то двести лет мы преодолели такой отрезок в научном развитии, который наша цивилизация, идя темпом предыдущих столетий, преодолела бы, в лучшем случае, веков за десять. Возможно, скоро будет просто нечего изучать. Многим из нас жить станет уже не так интересно, как прежде». Что ты думаешь об этом, Вин? Ведь, и вправду, порой создаётся впечатление, что перед человеческим гением скоро не будет закрытых дверей…
- Этот учёный напоминает голодного человека, который долгое время мечтал о еде. Так вышло, что судьба ему благоволила – он очутился за банкетным столом. И с радостью принялся воплощать свою мечту. И всё бы хорошо, да в минуты удовольствия вдруг закрадывается мысль о том, что очень скоро, когда он насытится, ему станет неинтересно. Еда утратит для него прежний смысл. Точно также этот человек боится потерять смысл жизни, потерять пищу для ума. Скорее всего, в душе он материалист и скептик, для которого смысл заключён в познавании мира. С позиции таких людей то, что они познают, лишено божественной искры, и обладает тайнами, которые к нам, людям имеют лишь косвенное отношение. Жить в изображаемом ими мире заведомо неинтересно. Все наши вопросы и ответы, в конечном счёте, имели бы мало смысла. Если бы природа была слепа, то нам тоже следовало бы родиться слепыми. В противном случае наше существование было бы каким-то большим недоразумением.
- Но в настоящее время наука говорит об обратном…
- Однако некоторые учёные чувствуют, что скорее вынуждены принять её открытия. В душе они по-прежнему скептики. Изменить это не так-то просто. Нужен опыт, глубокое личное переживание, - только таким образом, - без ломки существующих убеждений, без борьбы с устоявшимися мыслями и настроениями, - можно повлиять на чьё-то мировоззрение.
Но даже если предположить, что произойдёт то, о чём он говорит, - перед человечеством больше не будет закрытых дверей, - мы-то знаем: там, где заканчиваются слова, начинается музыка. Что бы ни случилось, жизнь ни на чём не останавливается. Напротив, если ты заглянешь в глубину, всякий раз она будто только начинается. Она только начинается, когда мы приходим в этот мир, но также и с нашим уходом из него – она только начинается.
Наши чувства, наш разум – это живое. И поэтому они создают, и будут создавать. Общение разумов будет продолжаться на протяжении всего отрезка интенсивности Вселенной. Это фундаментальность. И для кризиса познания в ней просто нет места. Речь в действительности не о кризисе, а о том, что мировоззрение определённых людей заводит их в тупик. Самый большой интерес ведь не в том, чтобы изучать устройство дома, а в том, чтобы в нём жить и учиться жить осознанно в каждый момент времени. Снаружи мы можем всё увидеть, но это не даст нам прозрения, не заполнит нашу внутреннюю пустоту. И поэтому кризис…
Последние слова Вина и последние глотки чая вдохновили меня на новый труд. В спешке, дорожа каждой секундой вдохновения, я достал планшет и самозабвенно принялся рисовать. Первым делом изобразил то, что видел перед собой: столик с тарелками, чашками и вазой с цветами, нас двоих, сидящих вполоборота, лицом к окну. Но вместо окна и продолжения комнаты вдаль и вширь простёрлось бледное бугристое поле, то самое, которое окружает наш посёлок. В нём я разместил несколько сюрреалистических образов, в виде которых представил наш с Вином разговор. Получилось, что передний план картины – это реализм, но такой, который отличается от повседневности вдохновлённостью персонажей. И особую роль в нём играют руки, - поскольку лиц наших практически не видно, они должны рассказать о нас вместо них. Задний план – сюрреализм, но такой, который от обычного сюрреализма отличается тем, что его образы читаемы главными персонажами. Обе эти части, как я чувствовал, следовало слить воедино. Передняя линия поля (либо задняя линия комнаты) расплылась, и пески лёгкой прибрежной волной коснулись наших ног. Последним штрихом вазу со стола пришлось убрать, так как она частично загораживала вид на поле. Теперь осталось только показать свою работу Вину.
- Ну как, что ты думаешь об этом? Получится из этого наброска что-нибудь стоящее?
Вин долго и пристально изучал рисунок. Настолько долго и пристально, что его серьёзность стала уже казаться мне неуместной. Наконец он сказал:
- Прости, я потерял много времени, разбираясь с управлением. Даже не верится, что мы только что говорили об этом!
- Говорил в основном ты, - напомнил ему я, - а я был лишь слушателем. Так как тебе?
- Кажется, что мы говорили о чём-то… дух захватывающем…
- Ну… для меня всё так и было.
- Как ты назовёшь это?
- Так и назову: «Мысли, воспоминания».
- Но ведь в нашей беседе, кажется, не было воспоминаний…
- Да?.. Мне почему-то показалось, что были… Ну, тогда нужно будет ещё подумать над названием…
- Всё в порядке, оставляй так, - неожиданно вернул мне уверенность Вин.
Он встал и жестом руки предложил сесть в кресла у камина. Мне понравился этот жест: то, что он чувствовал себя хозяином в моём доме, оказывало только положительное влияние на мои ощущения.
Я погрузился в своё кресло, а Вин в кресло моего отца. Долгое время мы молчали, наблюдая за тем, как горят поленья в топке. Перед моим внутренним взором то и дело возникали образы из только что написанной картины.
- Всё же… - нарушил тишину я, не будучи уверен в том, что правильно поступаю, - мне не понятна одна вещь… Ты говоришь о прошлом, как о настоящем… вдобавок, твоя внешность, вернее что-то в твоей внешности напоминает человека из прошлого… Ты знаешь, я откровенен, и когда какой-то вопрос не даёт мне покоя… Если ответ не лежит в плоскости твоего увлечения историей и классической литературой, то каков ответ?
- Как ты относишься к путешествиям? – задал мне Вин встречный вопрос.
- К путешествиям?.. – пожал я плечами, - чтоб без лишних слов: это моя вторая страсть.
- Тогда я предлагаю тебе совершить одно небольшое.
- Прямо сейчас?
- Нет, не прямо сейчас. Через неделю, на следующих выходных. Идёт?
- Идёт.
- Только одно условие…
- Какое?
- Всю неделю ты будешь практиковать динамическую медитацию.
Пока я подбирал слова, чтобы выразить возникшие во мне чувства и мысли по этому поводу, Вин спокойно меня опередил:
- Я тоже откровенен и хочу, чтобы ты знал, что понадобиться тебе для путешествия и ответа на твой вопрос. Весь Роберт Галахен, который у тебя есть!
Такого поворота я не ожидал. Мне нередко доводилось повергать людей в состояние лёгкого шока, но чтобы кто-то поверг в шок меня – подобного случая на моей памяти не было. Вин улыбался и одновременно был очень серьёзен.
- Периодически у тебя, как и почти у всех людей, случаются застои энергии. Ты чувствуешь вялость, не знаешь, чем заняться и всё такое прочее…
- Я считал, что это в порядке вещей… все люди периодически испытывают… а многие вообще… Хотя, конечно, не хотелось бы, что бы в мою жизнь вторгались подобные состояния. Они явно указывают на то, что мне чего-то не хватает.
- Поэтому я заговорил о динамической медитации. С её помощью ты будешь собранным в любое время дня, не исключая час полуденной хандры. Но это вовсе не означает, что ты должен постоянно писать картины, что ты и так делаешь…
- В таком случае, - нашёлся я, - почему ты даёшь мне только одну неделю? Может быть, если это путешествие так важно, мне стоит попрактиковаться в динамической медитации немного дольше?
- Сознавая, что время работает против нас, мы учимся всему быстрее.
И от слов мы тут же перешли к «дыхательным
