(*)
Находиться рядом с сестрой Сигеру было невыносимо. Он недолюбливал её ещё при отце, а теперь и вовсе она казалась обузой. Но разум не позволял заточить её окончательно в глубинах моря, разум говорил, что надо играть в заботу, тем более, если сестра больна.
К слову – чем?
Внятного ответа целитель не дал. Водил над бледной Аланой руками, касался её лба, изучал глаза, и давал испить её серой мутной воды, но так и не нашёл, похоже, симптомов или объяснений им, хотя Алана и тряслась, и бледнела, и явно недужила.
– Ну что с ней? – в нетерпении спросил Сигер. Ему хотелось поскорее убраться их покоев сестры, но он понимал, что сейчас надо чтить репутацию и особенно проявить себя с лучших сторон. А для этого нужно хоть с чёртом морским сговориться!
– Сложно сказать, – целитель был беспросветно совестлив. Он не стал говорить, что с нею всё в порядке, поскольку видел бледность и испуг девушки. Да, именно испуг! Она была так юна, так напугана, и хотя физического недуга целитель указать не мог, у него возникло непреодолимое желание защитить царевну от беспокойства. Если бы он только мог сделать что-нибудь для неё! Но указать что она больна…
Как отреагирует на это Царь? Не сочтёт ли неладного? И не станет ли усугублять её состояния какими-нибудь словами или действиями?
Нет, Царь велик, Морской Царь грозен, но этот целитель помнил каким Сигер был в детстве и как любил задирать того же брата – полукровку Бардо.
– Полагаю, потрясение. Нужно немного времени, и организм восстановится. Беспокойства, бессонницы, – целитель выкручивался так, как дано только целителям.
– Но это опасно или нет? – допытывался Сигер, лишь мельком глянув на притихшую, желавшую оказаться как можно дальше отсюда Алану. Шарни, её служанка, обещавшая помочь, сказала, что Алане нужно притвориться больной, чтобы Сигер потерял всякое чувство опасности. Впрочем, Алану так трясло от ужаса, что сильно и притворяться не приходилось – долгое состояние разбитости и одиночества, утрата отца и изгнание любимой сестры Эвы, помноженное на растоптанное, закованное страхом и неопределенностью внутреннее море, заставляли Алану бледнеть и безо всякой болезни.
– Нет, не опасно, – заверил целитель, – немного покоя, немного времени, и будет прежней!
Нет, не быть Алане прежней. Прежней быть – это значит быть глупой и беспечной – Алана поняла на себе. Тогда был жив отец, тогда они были семьёй, и Алана могла позволить себе петь песни, плести венки из водорослей и мечтать о чём-то бескрайнем и лазурно-светлом, непонятном, увиденным где-то в детстве…
Но прежнего мира нет. И от мечты ничего не осталось и закровила светлая лазурь уже давно, а где не кровит, расходится пеною тех, кого Сигер подозревает в пособничестве или сочувствии царевне Эве.
Мятежной сестре их.
– Что ж, хорошо, – Сигер снова взглянул на Алану и даже попытался изобразить сочувствие: – поправляйся, сестрица.
– Спасибо, мой царь, – прошелестела Алана, с облегчением опускаясь на подушки. Как же она кляла себя! За слабость, за неумение быть более полезной, за то, что не может даже совладать с собою…
Почему кому-то дано, а ей нет? Эва вот сильная, ловкая, она владеет собой, и явно не будет лить слёзы и мрачнеть. Она не будет лить слёз на пустом месте. Она будет искать действия и найдёт его, а если не найдёт – соберёт всех вокруг себя сама!
Но Алана так не умеет. Склад у неё не такой. Нет в ней жестокости. Есть пустота и страх. И отчаяние. И запутанность собственных мыслей. Больше всего ей хочется закрыть глаза и провалиться в сладкий сон, где есть прежняя, знакомая жизнь.
– Дитя? Они ушли? – но стоит Алане закрыть глаза, как шёпот Шарни возвращает её в реальность. Старая верная служанка. Единственная надежда Аланы на то, что ей удастся сделать что-то стоящее.
Алана хочет спать, Алана не хочет открывать глаза и отвечать Шарни, хотя о самой возможности иметь хоть какого-то союзника она днями молилась в Храме Вод. Алана не хочет слышать самых страшных слов, не хочет интриговать, но понимает – она царевна, и сейчас на кону её море, и море нужно защитить, нужно встать, а для начала просто открыть глаза.
***
– Мой царь, – Варно вклинился в его мысли как и всегда осторожно, ласково-змеино, заискивающе. Не любил таких людей Сигер, но Варно был умён. И пока полезен. Но он всё равно вызывал у Сигера раздражение и даже отвращение. Недаром говорили, что Варно идёт от рода болотников, мол, спуталась однажды морская царевна…
Так или нет – неизвестно. Но кожа у Варно отливает неприятной зеленью, да и желтизна в глазах его неместная. Умом и держится. А без ума гнал бы его Сигер за три моря на болота.
– Что? – но Сигер учится сдерживать порывы. Когда-то ему казалось, что быть Царём – это делать то, что хочешь. Ради такого он был готов пойти на многое, и пошёл, чего уж скрывать, и свидетель его преступлению Океан. Отцеубийство или цареубийство – порой Сигер размышлял какое трактование будет страшнее. Но ответа не находил. Зато находил целую кучу забот. Ещё и Эва! Сидит в своих гиблых водах, плетёт своё!
– Я думаю, лучше не скрывать болезни царевны, сестры твоей, – Варно смотрит с неприятным смешком и даже не моргает, Сигер обводит взглядом его чужое лицо и впервые замечает какие у него жёлтые маленькие, но при этом треугольные зубы. Ну точно болотники водятся в его роду!
– Почему? – Сигер рассчитывал скрыть. Он понимал, что сокрытие – это не самое хорошее решение, всё равно пойдут слухи, но если открыто заявить о болезни сестры, то его, не ровен час, обвинят и назовут причиной. А народ и без того помнит Эву. Да и если дойдёт до Эвы! Нет, она сразу объявит – из-за брата, мол, моего, мятежника, отступника и цареубийцы…
– Не выйдет, у каждого замка есть свои уши. А у нас, под водою, слухи и вовсе не держатся, – Варно склонил голову в почтении, настолько это было нелепо и некрасиво, что у Сигера мелькнуло жгучее желание рвануть его зеленовато-серые волосы и оторвать его заискивающую голову. Но Сигер давно уже учился сдерживаться.
Он даже клял себя немного за прошлую несдержанность, понимая, что мог бы поступить иначе. Вот только тогда не хватило усилия над собой.
– Лучше сказать, что из-за преступлений сестры её, царевны Эвы, отступницы, царевна Алана впала в тоску и в недуг. Народ её жалеть начнёт. А отступницу возненавидит.
Это было первой здравой мыслью за сегодня. Сигер кивнул – хорошо, всё так. Пусть народу мало будет его слухов. Но дело тут, дело там, да и Эва далеко. Надо только повторять список её преступлений: клевета на брата и Царя, выдача сокровищницы морской сухопутному царству, отступление и побег из его вод в гиблые места, попытка оспорить его власть, убийство царевны Идии…
Последнее, конечно, не её рук дело, но народу об этом знать необязательно. Зато повторять и добавить к этому списку ещё нервный недуг царевны Аланы? Уже вырисовывается портрет!
– Это хорошо, – одобрил Сигер. Его вдруг охватило какое-то насмешливое чувство вдохновения. Давно он не чувствовал себя таким свободным и всемогущим, но тут что-то налетело на него, на миг, всего на миг, осветило будто бы изнутри, и отступило, точно не было, но осталась идея. – Дай знать, Варно, совету и народу, что я пошлю гонца к своей сестре-отступнице с предложением перемирия. Пусть явится и преклонит колено, позволит нам услышать свою версию событий и, может быть, мы пощадим её, решив, что это наше общее заблуждение.
Варно моргнул. Затем понимание сверкнуло в его чужих жёлтых глазах, заблестело радостью. Разумеется, Эва отвергнет перемирие, но это будет ещё один штрих, ещё одна деталь к её новому образу.
Она бежала. Она претендует на власть. Она отвергает перемирие! Так не враг ли она?
– Прекрасно, мой царь! Преклоняю колени перед вашим решением...
Он несёт что-то ещё такое же алчное и подобострастное, совершенно неискреннее, а Сигер ловит себя на том, что хочет, чтобы Эва и правда вернулась. Пусть придёт, пусть признает его Царём Морским и успокоится. Без неё его собственный мир как-то выцвел и стал неловким, нелепым. Всё-таки она умела и посоветовать, даже их отец ценил её советы, и сдержать где надо, порывы, и народ её любит.
Пусть вернётся, Сигер её простит за сокровищницу и попытку оспорить его власть. Она может ещё быть ему сестрой! Сколько дел они провернули вместе! Скольких своих братьев и сестёр оттолкнули от отца, выгрызая себе больше места вокруг него? Скольких подставили из тех же братьев и сестер, и сколько закончили свои дни в забвении, ссылке или раньше того, низведенные в пену морскую?
Совестились ли они? Нет. Они оба знали, что у них слишком много конкурентов и рвались расчистить себе место, прекрасно понимая, что однажды окажутся и друг против друга. Но это казалось таким далеким, таким нереальным.
И как быстро это всё-таки случилось.
Но Сигеру отчаянно захотелось, чтобы она вернулась. Странная была эта минута, похожая на помешательство, увеличенная тоской разрозненных кусочков моря, чем-то близких между собой, а чем-то и различных.
Пусть вернётся! Он даст ей место почёта. Даст ей водные наделы. Не обидит, не тронет. Нет, не выйдет, она сама полезет, не простит. Даже если будет в лицо улыбаться и действовать на благо Морского Царства, за спиною сплетёт свои сети. Только близ него. Не пожалеет, и будет права.
– Упрямица…– Сигер не сразу понял, что сказал это вслух и в присутствии Варно.
– Да пусть упрямится, мой царь! – подхватил Варно, – нам на руку. Народ, мой царь, увидит, что вы были милосердны и хотели позволить ей…
Скользит волною и новая мысль: к дьяволу морскому перемирие! Не надо. Это будет разрыв…
Отгоняет Сигер от себя это слабоволие. Нет, перемирие нужно. Эва должна его отвергнуть. Он должен показать себя мудрее и сильнее. Братья-сёстры…когда-то их обоих это не волновало. Наверное, их просто стало меньше, раз внутреннее море так тоскует по осколкам, что плещут, бунтуют и кровят в его последних близких.
Надо писать к ней, показать народу и, чего уж от себя самого таиться – себе самому, что он сделал всё возможное.
А когда откажется, а она откажется… что ж, воды морские долго терпели её предательство, пора им карать. Это последний шаг, последний шанс. Что, в сущности, у неё есть? несколько соратников? Жалкая горстка.
Каждому из них можно объявить: всем, кто склонит колени перед Царём Морским, отрекаясь от неё и её власти, он дарует прощение и обещает ничем не преследовать дальше, после победы и установления мира в морских водах.
