«Любовная романтика» 1-й тур 2-я группа 2-й поединок

и лисьи воротники. А сейчас? На горке, нетронутый, лежит снег. Тротуары никто не посыпает ни песком, ни солью, потому что некому скользить и падать. И только мы с Таей идем и скользим, и хватаемся друг за друга, чтобы не упасть. Зима для нас двоих.
Судьба тонкой иглой вышивает на ткани бытия причудливые узоры. Один неверный стежок – и кто-то произнес неверное слово, кто-то не встретил кого-то, прошел мимо, посмотрел в другую сторону. Наша любовь, как яркая летняя бабочка, не пережила холодов. Оставалось два дня до рождества. Мы купили на базаре маленькую елочку, одну на двоих, и понесли ее ко мне домой - наряжать. Погода с утра стояла какая-то мутная, с линялого неба, не переставая, сеялась мелкая белая крупа, таяла на щеках и на шее, забиралась в рукава и под воротник. И таким же мутным было у меня настроение. Не знаю почему. Обычно я с нетерпением ждал зимних праздников. Сама природа в это время, казалось, наполнялась волшебством. Фонари светили мягче, и снег шел крупными, пушистыми хлопьями, похожими на бабочек, и ветер стихал – разве что пустит белую змейку по дороге или шевельнет обледенелую ветку. И та прозвенит робко, как хрустальный колокольчик. Я наслаждался этими чудесными днями, а еще больше – вечерами, морем разноцветных огней, перемигиванием елок в окнах и мерцанием рождественских гирлянд. Но только не в том году.
Меня мучила непонятная тревога. Возможно, виной тому были слова Таи. Я нес елочку на плече, упакованную в сетку, словно плененную красавицу, связанную по рукам и ногам.
- Подвесишь ее к потолку? – со смехом поинтересовалась Тая.
- Как это? – не понял я. – Зачем?
- Ну, как же... Как делали твои родители. В детстве. Ну, помнишь, ты мне рассказывал?
- Нет, - ответил я честно, - не помню. А для чего подвешивать елку к потолку?
- Ну, чтобы кошка не достала.
- Кошка?
- Это шутка, Алекс! Расслабься! – улыбнулась Тая и пихнула меня локтем в бок.
Но я видел, что она не шутит. Мы, до той минуты прекрасно понимавшие друг друга, как будто заговорили вдруг на разных языках. У меня не очень хорошая память. И от жизни в родительском доме в голове остались лишь какие-то обрывки разговоров, картинки, отдельные эпизоды. Одно я знал наверняка – у нас никогда не было домашних животных. А подвешенная к потолку елка – это, вообще, какой-то сюр. 
«Она сочинила меня, - билась в сознании глупая мысль. – Придумала мне прошлое, характер, привычки... Даже кошку!» И вроде бы, ничего особенного, мы все сочиняем друг друга, так или иначе. Но я любил Таю, а для любимого человека так хочется быть настоящим. Самим собой. А не выдумкой, не фантазией, не книжным героем.
К вечеру странный разговор почти забылся. Мы наряжали елку большими синими шарами – и каждый отражал наши тусклые, искаженные лица. Я заметил, что Тая смотрится в них с отвращением.
- Как меняются люди, - произнесла она задумчиво, цепляя на ветку очередной шар.
- Что ты говоришь? – удивился я.
- Ты был совсем другим, веселым, шебутным... Обожал розыгрыши, вечеринки, все яркое и блестящее. А на елку вешал, что попало. Разноцветные игрушки, лампочки, гирлянды, мишуру, серебряный дождик... И чем больше – тем лучше. Чтобы все светилось, переливалось и сверкало... А сейчас – эти скучные шары.
- Да что с тобой сегодня такое? – нахмурился я. – Чем ты не довольна? Не понимаю. Нарядить елку одинаковыми шарами – стильно. А мишура – это безвкусица. Мне такое никогда не нравилось.
«Ну что мы спорим из-за ерунды, - мелькнуло в голове. – Портим друг другу праздник. Глупо-то как. Ну какая в самом деле разница, чем украсить елку?»
Тая виновато пожала плечами.
- Да Бог с ними, с шариками. Не в них дело. Это просто деталь, мелкий штрих. Но... ты только не обижайся, милый...  иногда мне кажется, что ты не тот Алекс.
- Что значит – не тот? – спросил я растерянно.
Она подняла голову и посмотрела на меня – совсем иначе. Не как раньше. Внимательно и... как-то отчужденно, что ли, словно на незнакомца.
- Ты и внешне изменился. Конечно, почти двадцать лет прошло. Все меняются с возрастом. И я тоже. Но в тебе как будто вообще ничего не осталось от того мальчишки, с которым я дружила когда-то. От моей первой и единственной любви... – Тая отвела глаза, скользнула взглядом по злополучной елке и снова заговорила. – Когда мы впервые встретились после долгой разлуки, в тот день, в клубе, у меня и сомнений не возникло. Я просто очень обрадовалась. Ты ведь тогда как в воздухе растворился. Я думала, уехал из города. Или какая-то беда случилась. Чего я только не передумала. А тут – стоишь, живой, и читаешь стихи. Я еще вижу не очень хорошо, но очки не люблю носить. К чему эти стекла на глазах, когда зряче одно лишь сердце! И мое сердце потянулось к тебе, узнало. А все остальное уже не имело значения. Я была счастлива! Так счастлива, как, наверное, никогда в жизни. Но, - прошептала она, - чем дольше мы вместе, тем чаще у меня возникает очень странное чувство... Нет, прости, прости... это я себя накручиваю!
Моя рука застыла в воздухе. Я глубоко вздохнул и положил синий шар в коробку.
- Погоди, Тая... а разве мы с тобой дружили? Когда это было? – спросил я самое глупое, что только можно было спросить.
Ведь и сам понимал, что никогда. Ее зрачки расширились, так, что поглотили всю радужку. 
- Мы учились в одной школе, Алекс, - сказала она совсем тихо, - в гимназии, у старой водокачки. И жили по соседству. Я в левом крыле, а ты – в правом, и ходили друг к другу в гости через балкон. Ты забыл, да?
Я покачал головой.
- В детстве я жил за границей. Мой отец в то время работал в консульстве, в Норвегии. Там я и ходил в школу. А сюда приехал после ее окончания. Ты меня с кем-то спутала, Тая. С моим тезкой, очевидно.
Она отшатнулась. Отступила на шаг.
- Ты! – не сказала – выплюнула.
Никогда не забуду ее взгляд. Тая смотрела на меня, как на лжеца. Как будто это я обманывал ее, притворяясь кем-то из прошлого, а не она напридумывала вокруг моего имени Бог знает каких историй.
У меня внутри было пусто.
- Очнись! – произнес я резко. – Мне-то откуда знать, кем ты меня считала?
Тая вздрогнула.
- Да, прости. Ты прав... Алекс, мне надо подумать... – говорила она, пятясь к двери. – Я не могу сейчас... Мне надо побыть одной.
«Остановись, - хотелось мне крикнуть. – Скажи, что это было, но прошло. Скажи, что ты меня любишь. Меня! А не того, другого. Не эхо своих детских снов».
Тая наощупь, как слепая, ухватилась за дверную ручку, рванула ее на себя – и выбежала вон. Я не бросился за ней – в этом уже не было никакого смысла – а медленно и тщательно развесил на елке оставшиеся шары. Отряхнул ладони от налипшей хвои, убрал в шкаф пустые коробки, и только потом, накинув пальто, вышел на улицу.
Тускло горели фонари сквозь летящий снег. Подсвеченные желтым крупные морозные хлопья напоминали осенние листья, и снегопад казался листопадом. Я медленно брел по белой дороге, оставляя за собой зыбкую цепочку следов, которая, спустя пару минут, исчезала. И думал, что, может быть, Тая еще здесь – притаилась за снегом, за полумраком, стоит тихо, как цапля в тростниках, не двигаясь и едва смея дышать. Но сколько я ни вглядывался в туманное мелькание – дальше, чем на пару шагов ничего не мог рассмотреть.
«Кто сделал это со мной? - спросил я себя. - Кто превратил меня в призрак чужого прошлого? Ведь я живой, настоящий. У меня в груди не кусок льда, а теплое человеческое сердце. Оно хочет любить. Но вокруг совсем никого нет».
Я шел, не разбирая пути, сворачивая в незнакомые переулки, петляя, как заяц в зимнем лесу. Я, наверное, давно уже заблудился, а впереди все маячила тень Таи, и никак не получалось ее догнать. Я не чувствовал ни рук, ни ног. Мороз леденил щеки, жесткой снежной ладонью разглаживал лицо, превращая его в застывшую маску. Внутри усиливался холод – и снаружи усиливался холод. Вот тогда я, наконец и понял, почему в окнах так много манекенов, а на улицах так мало людей.