«Любовная романтика» 1-й тур 2-я группа 2-й поединок

конечно, не сгинула, а продолжала все так же торчать в оконном проеме, не двигаясь, не дыша и не меняя позы. А слева и справа от нее, сверху и снизу, во всех окнах, за каждой занавеской притаились ей подобные. Деревянные, каучуковые, фарфоровые. Я не мог на них смотреть и побрел дальше, низко опустив голову. Безлюдная улица хрустела ослепительной белизной. Тротуары, словно свежевыстиранные и накрахмаленные бинты, размотались бесконечными рулонами и тянулись через весь город. От них веяло морозом и одиночеством. Я возвращался домой – в единственное в мире теплое и надежное место. И в то же время, чудилось мне, с каждым шагом удалялся от него.
Не помню точно, когда все это началось, но думаю, что полтора года назад, в самый разгар лета. Я имею в виду дурацкую моду на заоконных манекенов. Поначалу я не обращал на них внимания. Куклы и куклы. Они сидели или стояли, щеголяли в зной мехами, капюшонами, разноцветными шарфиками или выставляли напоказ бледную пластиковую наготу.
Асфальт дышал раскаленным гудроном. Над ним, словно прозрачный пар, поднималось дрожащее марево. Утомленные жарой, люди сидели по домам. Машины – и те попрятались в душные гаражи. В один из таких июльских дней я и встретил Таю.
Я участвовал в литературных чтениях. Декламировал свои стихи со сцены нашего маленького клуба. Народу собралось человек десять, и большинство сгрудились на галерке. Я даже не понял, зачем эти люди пришли, потому что выступающих они не слушали. А она сидела в первом ряду – очень красивая блондинка в чем-то шелковом, серебристо-голубом, наверное, как и все мы, взмокшая от пота. Но об этом как-то не думалось, наоборот, в складках ее струящейся блузки взгляд отдыхал, словно погружаясь в прохладную воду. А впрочем, мне было не до нее. Я волновался и жалел, что не взял с собой листка со стихами. И пусть всем безразлично, никто бы и не заметил пропущенных слов или сбитого ритма – я не хотел заикаться и краснеть, стоя на сцене. А кроме того смутно ощущал, что это не просто выступление, что еще немного – и случится чудо.
Она вздрогнула, когда я представился, а ее глаза словно вцепились в меня и не отпускали до самого последнего слова. Она ловила каждую мою интонацию, как меломаны ловят, должно быть, каждую ноту любимой мелодии.  А после чтений подошла ко мне.
- Здравствуй, Алекс, - сказала она, запросто, точно старому приятелю. И добавила со счастливой улыбкой. – Я всегда знала, что в душе ты – поэт.
Странное начало знакомства, не правда ли? Я стоял на ступенях клуба, подставив лицо заходящему солнцу и жмурясь на его зыбкую огненную корону. В голове еще звучали свои и чужие стихи, мысли скакали и до дурноты хотелось пить. Так что она застала меня врасплох.
- А вы... ты...  – пробормотал я, потирая ладонями пылающие щеки.
- Это же я – Тая! – засмеялась она.
- Тая? – повторил я оторопело.
- Ну да!
Удивительное имя, подумал я. Как будто тает на языке. И в то же время есть в нем что-то дерзкое. А может, и не в имени вовсе, а в осанке, во взгляде, в повороте головы. В том, как Тая со мной заговорила? Мне понравилась ее открытость и сердечность, и та легкость, с которой шикарная белокурая красавица стирала границы между нами.
Помню, когда-то давно, наверное, еще в пору незрелой юности, отец дал мне мудрый совет. Всегда слушай, с чем человек к тебе подходит. Вникай и запоминай. После может быть много патоки, тумана, сказок, блуждания по кривым дорожкам, обмана и самообмана. Но самая первая фраза – это почти всегда правда. Но я не слушал. Я видел только восхищение в ярких серо-голубых глазах и сахарную прядь, пронизанную солнцем, распавшуюся на отдельные волоски – и каждый сверкал, будто нить накаливания. Тая была словно вся окутана светом и радостью. Так сияет небо погожим майским днем. Я не мог отвести от нее взгляда, очарованный и польщенный ее искренним восторгом, настолько, что и сам внутри потихоньку начинал светиться. Неловкость моего выступления забылась. Я почувствовал себя если не гениальным, то во всяком случае, очень талантливым. А главное – понятым и принятым.
- Пойдем куда-нибудь? – предложила Тая и взяла меня за руку.
Мы медленно побрели по раскаленной улице, беседуя о моих стихах. Я и не догадывался прежде, что в них можно отыскать столько смысла. Писал, что Бог на душу положит, то есть, что попало. И даже не всегда в рифму. Но слушая Таю, я верил, что стихи приходят с небес. Как дождь, как ветер, как солнечный свет... Все, что посылает нам природа, исполнено глубочайшей истины, думалось мне. Огнедышащий закат лил нам под ноги прозрачную кровь, отчего тротуар казался мокрым и скользким.
- Давай уедем куда-нибудь, - предложила она, когда мы оба сидели за столиком в маленьком летнем кафе. Тая – с бокалом апельсинового сока. А я – со стаканом минералки. Мы заказали и сэндвичи, но есть не хотелось. – Туда, где нет этих адских закатов. Каждый – как предвестник страшной беды.
Она поежилась.
- Знамение? – переспросил я рассеянно. – Да ладно тебе. Вечер, как вечер. Это из-за жары солнце такое красное. Вот увидишь, все будет хорошо.
Мне хотелось снова поговорить о стихах, и я старался побыстрее заболтать ее страхи.
- Ненавижу это место, - сказала Тая. – Здесь всегда или слишком жарко, или слишком холодно.  Этот город не приспособлен для жизни. Он, как огромный дракон, пожирает наши души.
В странном закатном свете ее волосы казались оранжево-алыми, а голубая блуза, напротив, пожухла, как осенний лист, стала невзрачной и серой. Бледное лицо раскраснелось.
- Кто из нас двоих поэт? – усмехнулся я. И, желая перевести разговор на другую тему, спросил. – Как ты думаешь, почему на чтения пришло так мало народу?
- Мало? – она тревожно огляделась. – А где ты видишь людей, Алекс? Или ты еще не понял?
- Что я должен понять?
- Что здесь давно уже никого нет.
- Куда же все подевались? – спросил я, скорее в шутку, чем серьезно.
Но улицы и в самом деле оставались пустынны. Никто, кроме нас, не сидел за столиками в кафе. Никто не проходил мимо. Только слабый горячий ветер мел по мостовой красноватую пыль, окурки и мелкие бумажки, и далеко, в чьем-то дворе, хрипло лаяла собака.
Тая пожала плечами.
- Разъехались. Умерли. Впали в летаргический сон. Я не знаю! Давай и мы с тобой уедем – пока еще живы!
Что ж, наверное, именно в эту минуту я почувствовал, что готов уехать с ней хоть на край света. Не раздумывая, налегке, оставив прошлое позади. То была, пожалуй, не любовь – скорее, предвосхищение любви, хрупкое и нежное, как цветочный бутон. Чувство, еще не набравшее силу. Но обещание этой силы уже струилось по жилам, сверкало в каждом глотке воды, в брызгах солнца на ресницах Таи.
Мне часто снится один и тот же сон. Я прихожу на вокзал и сажусь в первый попавшийся поезд. И еду, вернее, собираюсь доехать до станции «Счастье». Но ее никак не объявляют. Поезд несется сквозь поля и лес, и незнакомые, чужие города. И кончается день, за окнами вагона темнеет, и, как звезды в ночи, в сплошной черноте загораются огни. Потом и они гаснут... Я просыпаюсь, разочарованный, и понимаю, что такой станции просто нет на свете. Нет ни поселка, ни города с похожим названием. Ни даже крошечной деревеньки или одинокой фермы. А если и есть, то там не останавливаются поезда.
Настойчивое желание новой подруги куда-нибудь уехать пробудило во мне нечто тайное, какую-то едва осознанную тоску из моего сна. И даже подумалось, что, может быть, если отправиться в путь вдвоем, поезд не проскочит мимо станции? Да, я почти поверил, что счастье возможно. Опасная иллюзия.
- В этих манекенах есть что-то зловещее, да? – сказала она в другой раз.
Это случилось три недели спустя после нашей встречи в литературном клубе. Мы только что провели вместе восхитительный день, а вслед за ним – восхитительную ночь, полную тепла и ласки, и новых, потрясающих откровений. А утром, позавтракав с моей любимой вдвоем, я пошел провожать ее домой. Нам обоим нужно было на работу, но, отправляясь ко мне накануне, Тая забыла захватить с собой какие-то документы.
- В манекенах? – переспросил я озадаченно. – А что в них такого?
- Ты ходишь как будто с закрытыми глазами и ничего не видишь, - сказала Тая и тихо вздохнула. – Посмотри вокруг, Алекс. Наш город, как осиротевший дом, полный детских игрушек. А играть в них некому.
- Как же некому? А мы? – улыбнулся я, пытаясь перевести все в шутку.
Я был счастлив и не замечал ни дурацких кукол в окнах, ни жары, ни удушливой пыли, ни мусора под ногами. Но Тая смотрела серьезно и строго.
- Не смешно, Алекс. Ты просто не понимаешь.
- Чего я не понимаю?
- Ничего.
Может, она и хотела в тот раз что-то объяснить, но мы оба торопились. И разговор прервался. Еще одна дверь закрылась перед нами. Совсем крошечная дверка, за которой, возможно, и не находилось ничего важного. Но недомолвок становилось все больше. Оборванного, недосказанного, серым дымком повисшего в воздухе между нами.
- Обними меня, - жарко шептала Тая мне в ухо, когда мы оба лежали, тесно прижавшись друг к другу на моем узком диванчике под простым байковым одеялом. – Вот так, крепче... Еще крепче. Я так когда-то об этом мечтала...
- Я так много раз представляла себе нашу встречу, - говорила она, невесомыми пальцами касаясь моей щеки. – Из года в год... В мельчайших подробностях. Я столько раз тебя встретила, что, кажется, мы и не расставались никогда.
О чем это она, думал я лениво, погружаясь в благостный сон. Мы знакомы без году неделя. Вероятно, Тая следила за моими публикациями в сети. И представляла себе – меня, мой образ, склеенный из метафор и рифм, из лирики, философской поэзии и пейзажных зарисовок. Из страданий и радости. Надо же... А я и не знал. Это странное чувство, когда кто-то ходит за тобой, как тень, считывает твои мысли, болеет твоей болью, плачет твоими слезами. Нет, я вовсе не самоуверенный графоман и цену своим стихам знаю. Они не плохи, но не так уж и хороши. Не настолько, чтобы сразу влюбиться. Но ведь бывает и так, что между двумя душами натягиваются невидимые струны, тонкие и чувствительные, как паутинки. Каждое новое слово, каждая строка заставляет их содрогаться и трепетать. И рождается музыка. Ее слышат лишь двое, те, что связаны и сонастроены. А порой – только один, а другой – и ведать не ведает, что кому-то он свет в окошке, разве что во сне ловит замирающие отголоски чьего-то соло. Это небесная гармония. Мелодия любви.
Воспоминания плывут, как листья по реке. Их не остановить, не сгрести к берегу, не выловить из воды сачком. А если утонут, я знаю – станет только хуже. Они лягут на дно, и это будет уже навсегда. Вся твоя жизнь прокатится над ними, темнея с каждым годом, теряя прозрачность и свет. Нет, пусть лучше уплывут, пусть их унесет вода.
Осень укутала мир серыми тучами, а зима подсластила хрустким морозом, забелила, как сахарной пудрой, мелким, колючим снегом. Самый убогий домишко, еще неделю назад сырой и темный, превратился в хрустальный дворец. Обросший ледяными сталактитами город выглядел сказочно, и мы с Таей гуляли по нему до темноты, до золотых фонарей. Нас не смущало, что улицы пусты.
Кажется, не далее, чем в прошлом году, с ледяной горки у моего дома катались малыши – неуклюжие в своих меховых шубках, похожие на пушистых зверят. Их озябшие мамы прятали подбородки в теплые шарфы