очень много, при этом, обращая внимание своё (во всяком случае – сам Ванька) на то важное действо, что свершалось вокруг. И напрасно.
Ванька по неопытности своей в делах житейских подобного рода, как-то не обратил внимания на то, где была жена друга его. И, полагал он, что с другой стороны от Сявы сидела Люда. Но как-то услышал вдруг он краем уха недовольное «кудахтанье» заботливой мамы о том, что, мол, «муж должен чинно сидеть с женою»[6] и т.д., и т.п. В общем, судя по всему, именно с этого и начали здесь, почему-то, «разгораться» какие-то, совершенно непонятные для Ваньки, страсти-мордасти.
Когда вышли они на улицу для перекура, Сява предложил Ваньке вспомнить его прошлое с гитарой. Типа того, что «ты же у нас «менестрелем» был». Взявшись за гитару и побренчав малость, понял, однако, Ванька, что он не только не «в ударе», а и в самом этом деле, похоже, у него сегодня вообще ничего не получится. Не было как-то у него не только настроения, а и вдохновения тоже. И, соответственно, отложил он тихо гитару в сторону…
Славка пошёл в дом. При возвращении же друга его с улицы в квартиру, перед ним вдруг резко распахнулась дверь. А оттуда как будто вырвалась (от кого-то или от чего-то) жена Сявы Люда. И «подлетела» она в явно растрёпанных чувствах к идущему навстречу Ваньке. А он почему-то подумал сам себе: сейчас ударит. И как-то нелепо, совершенно по-дурацки, словно защищаясь, выпалил какую-то чушь несусветную: «Ну ударь, ударь!». Люда же в ответ выдохнула только раздражённое: «Уходи!..».
Ваньке-то, дурню малоразумному, повернуться бы тихо-мирно, распрощаться спокойно, да и уйти. Так нет же. «Закусило», вишь ты, его. Амбиции взыграли: с чего, мол, это? «Нет, не уйду!», – упёрся он, словно бычок несмышлёный (как же: к другу пришёл, по приглашению его, а тут почему-то гонят?).
И всё-таки, совершенно ничего не понимая о том, что произошло тут или происходит (помимо самого факта свадьбы), решил обескураженный Ванька про себя: «Всё. Хватит с меня такого празднества. Хорошего – понемножку». Попрощался он с «виновником» торжества сего – женихом Серёжкой. А тот назвал создавшуюся (а скорее – созданную) ситуацию и саму атмосферу, фантасмагорическую несколько, коротко и ясно: «Дурдом какой-то!..».
Повернулся гость сей, не особо удачливый, да и пошёл себе восвояси. И, ведь, хорошо же заметно было ему, как Сява буквально разрывался меж двух, совершенно разных огней – другом и родичами. Причём, невооружённым глазом видно было, что родители его (особенно мама) совершенно откровенно, хотя и с некоторой долей мимикрии ханжеской, весьма и весьма негативное отношение имели к Ваньке.
И даже Люда втянута была в «терзания» эти интрижные свекрови своей. Причём, Ванька-то хорошо знал весьма расположенное к нему её отношение. Ведь запомнилась же ему и первоначальная её со Славкой «половая» жизнь. К которой и сам он, будучи в гостях у молодожёнов, вынужден был присоединиться. Поскольку в новом деревенском Славкином доме не было тогда ещё даже и одной кровати...
По дороге к остановке транспорта догнал его друг любезный. С желанием, как явно было это видно, сгладить, хоть как-нибудь, странноватости и непонятные какие-то страсти вечера этого. Но как-то не очень приятно разочарованный Ванька, несколько обескураженный празднеством таковым, впал в недоумение некоторое. «Зачем же тогда меня-то зазывали сюда, коли уж я – столь явно очевидный для хозяев сих «персона нон-грата»?.. А говоря проще – по-русски: не вашего поля ягода. И при размышлениях таких встретил он догнавшего его друга, увы, с некоторым сарказмом.
«Я завтра приеду к тебе» – пообещал замотавшийся в неожиданных перипетиях, никак не запланированных ранее, в хлопотах и передрягах «праздничных» запыхавшийся и озадаченный нежданно Сява.
«А стоит ли?» – отвечал иронически Ванька …
И этот вот диалог, как стало ясно впоследствии, оказался «финальным аккордом» их Дружбы. Во всяком случае – самой последней их встречей (чего Ванька ожидать никак не мог). Поскольку назавтра Ванькин друг любезный так всё же и не приехал. Чего, в общем-то, и следовало ожидать. Ведь «семейный Совет»[7] – это вам не хухры-мухры, знаете ли, а мероприятие весьма значительное и влиятельно-важное…
Развели-таки, стало быть, настойчиво-упёртые родители Сявы в слишком уж разные стороны пути Ванькины и друга его – единственного и незабвенного в его жизни. Надо полагать, что удалось им убедить сына своего в ненужности ему, а то и опасности для него такого «дружка», как этот Ванька. И с чего бы это? А с того, наверное, что к тому времени «удалось» уже Ваньке «заработать» себе судимость за драку. Что ни для кого не было секретом.
Судя по всему, именно так оно и было. Ведь Славка-то ранее, в юные годы драчуном был ещё тем. Вот родители и заопасались, надо полагать, «тлетворного» влияния «хулигана» Ваньки. Правда, Сява-то давно уже был человеком семейным и отцом. Ну какие там могут быть гулянки-драки? И встречи их случались теперь уже крайне редко. Когда и где могли бы они происходить?..
Да и это, пожалуй, не самое главное, прямо скажем.
А главным, то есть вполне разъяснительным и поясняющим, вполне, наверное, мог бы стать следующий, гипотетический (и в чём-то даже – фантастический несколько) «диалог».
– «Ну а как же, там, «ум, честь и совесть» у самого-то подопытного (простите – сына)?» Раздался, вдруг, невесть откуда вопрос громогласно зычный. Откуда-то оттуда. Сверху чо ли?..
– Ну-у, с первым-то понятно: наследственность, понимашь ли, ёкарный бабай! Что ж тут поделашь?.. Второе – уже понятно не совсем: с чем же это едят? И что это вообще такое?? Донимают тут людей, заняты́х! А третье – эт уж самое, что ни на есть простое: наступил на горло, да и вся недолга́. Живи – не тужи. Знаем. Живали. И даже ха-живали (за моря)…
Через годы какие-то, во времена взбалмошно-пьянчужной вакханалии ельцинской, случалось несколько раз Ваньке встречать в том микрорайоне отца Сявы. С которым всегда здоровался он приветливо: «Здравствуйте, дядя Коля!», – и непременно справлялся о Сяве. А тот в ответ каждый раз держался явно неловко и натянуто, начинал как-то суетиться и, вроде, как бы торопиться куда-то. И при этом как-то «озабоченно» и не очень естественно бросал он традиционно в воздух: «А где же Файка-то?» (жена его и мать Сявы Фаина). С которой вместе в те времена торговали уже они на улице какой-то мелочёвкой.
Тогда-то Ваньке совсем ещё было невдомёк, что для торговцев этих уличных был он – не то, что друг их сына (почти, что брат и даже ближе), а как прокаженный какой-то. Примерно такой же, какими были для добропорядочных немецких обывателей-бургеров 45-го года советские воины, справедливо нанесшие ответный визит (вежливости) к их «фуреру». В понимании Ванькином были они уважаемыми им родителями его друга, а никак не жалкими плебейскими торгашами уличными. А вот в восприятии родителей этих самого его всё было как раз наоборот.
И это при том, что в те времена Ванька учился уже на гуманитарном факультете Университета. И вскоре окончил его. В отличие от всех членов благочестиво-порядочной их семьи. Только Сергей выучился в мореходной «вышке». В результате чего стал не матросом палубным, в отличие от своего отца, а старпомом капитана корабля (на тот момент)…
Лет, наверное, через тринадцать-четырнадцать зашёл как-то Ванька к нему домой. Тот возмужал уже, «ходил» по морям, за кордон: в Японию, Корею. В разговоре Ванька что-то заикнулся о друге своём. «Так он сейчас здесь», – отвечал Серёга. «Как здесь?!!..», – несказанно обрадовался Ванька. Тут же рассказал он, где живёт сейчас с женой и дочерью. И передал пламенный привет старому другу своему. Ваньке оптимистично подумалось о благонравном знакомстве семейств законных. Ан нет! Поскольку далее – всё было так, как в песне Владимира Высоцкого: «…а в ответ – тишина». То есть, совсем уж не то, что, там, радости встреча…
Вот тут-то и дошло до убогого сознания Ванькиного, что безповоротно предан он забвению старым своим Другом. Больше которого любил он только свою семью: жену и дочь. «Победил», стало быть, в безымянной какой-то «войне» сплочённый и добронравный «клан» родни Славкиной недостойного их Ваньку. «Ну что ж», – непредвзято и даже несколько отстранённо вынужден был констатировать он – «такова ла ви» («жизнь», то есть, по-французски). Каждому – своё (а это уже – мудрость Христова!)…
На старости лет своих (годков более чем через 40 после встречи той, пресёкшей их Дружбу) попробовал Ванька поискать бывшего друга своего в Интернете. «Забил» там полные инициалы его и (ого!) компъютер выдал в ответ частное предприятие в небольшом городке именно в той области, в которой осел бывший когда-то его друг. Название предприятия того и состояло именно из этих самых, полных инициалов.
Найдя телефон какого-то органа власти этого городка, Ванька позвонил туда. Там шло какое-то совещание, и ему посоветовали куда-то там перезвонить. Ванька перезвонил какому-то должностному лицу и сделал запрос («…из Москвы») относительно предприятия этого. Человек тот вежливо ответил, что справится по этому поводу и попросил перезвонить через какое-то время. Попозже Ванька перезвонил. Ответ был таков: «Предприятие такое было, но ликвидировано в …. году в связи со СМЕРТЬЮ»…
Ванька вежливо поблагодарил за информацию и положил потерянно трубку.
А в душе обомлел и, почти что, остолбенел: «Славка УМЕР?!!!!!.....»
Так, вот, и завершилась,[8]окончательно и безвозвратно, чудная Дружба малоразумного Ваньки с отзывчивым, беззаботным (даже легкомысленным несколько) и весёлым Славкой. Которою одарил его когда-то, по Милосердию Своему, Сам Господь.
Аминь!
Владимир Путник 01.01.2025. 12:10:05
[hr]
[1] Дружба (настоящая – с Большой буквы, а не мимикрия жалкая и лживо-фальшивая), по уБогому разумению моему, является одним из ярких проявлений Любви Божественной. Любви, дарованной венцу творения своего – человеку. Пусть бы даже сам «венец» таковой и не был достоин столь драгоценного дара от Отца своего, Творца неба и земли…
[2] Здесь, пожалуй, необходимо небольшое, но весьма значительное по нынешним времёнам замечание. А именно: гомосеки пущай успокоятся. Поскольку Мужчина (смею думать – настоящий) вполне может всей душою своей полюбить Мужчину другого. То есть, содержание внутреннее Души его безсмертной. А отнюдь не гениталии его, как это вытворяют в нынешние – последние – времена мерзкие извращенцы-гомосеки всех мастей. Аминь! А вернее – ТЬФУ!!!
[3] Лучше бы он этого не делал.
[4] Хотя Ванькин отец позитивно, серьёзно и уважительно воспринимал их Дружбу. Да и оказалось для Ваньки, по жизненным его наблюдениям, что – слава Богу! – только за то уже, что у самого него ник-когда не было мамы своей…
[5] Судя по всему, как-то неуместно, и даже
