– Нет, нет, и ещё раз нет! Вам ни в коем случае не нужно являться в суд. Во-первых, как вы себе это представляете? – Моран смотрел на меня с искренним возмущением, а мне с не меньшей искренностью хотелось впиться ему в горло. Что плохого в том, что я явлюсь на заседание? В конце концов, меня туда приг-ла-ша-ют! Вон, и повестка имеется. – Во-вторых, вы не сдержитесь…
Моран нервно хмыкнул, провёл пальцами по своей шее, показывая, что может случиться. Я оскалилась.
– Полагаете, за века я не научилась владеть собой?
Моран испугался. Каким бы он ни был замечательным доверенным лицом, услугами которого мы время от времени пользовались в этом веке, всё-таки он был всего лишь человеком.
– Я просто не хочу подвергать вас стрессу! – нашёлся Моран.
– Ах! Стрессу! – я почувствовала как давно забытая ярость хлестанула через край моей души, взметнулась змеёй по струнам всего мертвого естества и лишила меня звонкого голоса. – Стрессу? Думаете, когда судьи не дали мне и слова сказать в свою защиту, у меня не было стресса? Или когда мои слуги, подкупленные и наученные, начали лгать обо мне, пересказывая слухи…
– Госпожа! – взмолился Моран, но было уже поздно. Меня несло так, как может нести обиженного вампира.
– Когда моему королю, да будет вам известно хоть что-то про Матьяша Второго, желал аннулировать свой долг перед моей семьёй…
– Беснуешься? – голос был знакомым, насмешливым, но в насмешке отозвалась и дружба. Я отвела взгляд от перепуганного доверенного, и взглянула на уже стоявшего на пороге.
– Здравствуй, Влад.
– Пригласишь?
Я много раз его приглашала и не разу не отозвала своего приглашения назад, но он упорно, всякий раз возникая на моём пороге и легко проходя его незамеченным, всё равно спрашивал. Как он сам объяснял:
– Я не могу войти к даме без спроса. В моём веке за это могли и оскопить. В лучшем случае…
Про худший он не уточнял и я не рвалась спрашивать.
– Входи, Влад. Да, беснуюсь. Этот человек, этот аперитив двуногий…
Я в шутку замахнулась на Морана. Ему смешно не стало, зато Влад ухмыльнулся, точно ждал чего-то подобного.
– Он запрещает мне идти в суд!
– И?
Как у него всё просто! Что значит «и»? я госпожа! Я имею право сама распоряжаться своей жизнью. Нет, не жизнью, но право-то моё! Моё! И ни одно посмертие не в силе его отнять.
– На кой тебе это, Эржебет? – поинтересовался Влад, – ну вот честно? Тебе не хватило судов в жизни? тебе хочется людского общества? Хочется слушать их чёртовых присяжных? А так просто – он сходит от твоего людского имени, которое ты, моя дорогая, постоянно забываешь, решит вопрос и получишь ты свои земли в аренду.
– Земли, сад и руины дома! – огрызнулась я, но уверенность сама собой уходила. Ну что же, в словах Влада был резон. Мне и правда хватило свары при жизни. теперь же, когда мой когда-то родовой дом, овеянный легендами обо мне же, о ком ещё, уходил в ничто, в разорение, и муниципалитет не мог о нём позаботиться…
– От них нет проку, – Влад вообще поражал меня своим равнодушием. Его замки, поместье, его имя – всё истрепала история. Тут и там шныряли туристы, и некоторых, особенно приставучих, он, надо сказать, всё-таки подпивал. – Нашей родине это полезнее. Мы уже ничем не поможем им открыто, а так хоть на именах наших наживутся. Чёрная легенда – кажется, они называют это так.
– Это мои земли! Мои дома! – он снова уколол меня. он, равнодушный, жалкий, не мог понять что значит терять свои родовые гнезда. Да, у меня уже лет двести нет официальных потомков. Но это же не значит, что я позволю им, всем этим двуногим, завладеть тем, что строили мои предки?
– Ещё раз подтверждаешь наше с Мораном мнение, – Влад оставался спокоен, – тебе нельзя в суд.
– Моран? – я уже успела забыть про несчастного доверенного, хитрость которого привела его на службу к живым мертвецам. Да, опасно, зато конкуренции никакой! – Да, Моран!
Он стоял напуганный и нетерпеливый одновременно. у людей вообще хорошо получается смешивать эмоции. Мы, вампиры, перестаем так уметь. Мы забываем в посмертии чувства, учимся притворяться, и притворство не доводит нас до естественности. От того среди людей мы очень быстро раскроемся.
– Он же человек!
– И? – нет, Влад, конечно, бесценен, но иногда я понимаю того, кто сотворил с ним эту вампирскую кару – воистину, он бывает невыносим. – У людей не может быть своего мнения? У людей, что сотворили с тобой, живой ещё, суд, было мнение.
Понимаю, определенно понимаю!
– Эржебет, – Влад что-то угадал в моём настроении, почувствовал, наконец, моё раздражение, испугался ли? Нет, вряд ли, просто расстроился от того, что я не понимаю очевидного. С ним такое расстройство постоянно – многие вещи, оставшиеся с нами, он воспринимает совсем не так как я. Когда я орала как безумная от ужаса, услышав первый гудок парохода, Влад, например, уговаривал меня пойти и посмотреть как такой большой корабль не утонет! – Дорогая, каждый должен заниматься своим делом. Помнишь свою жизнь? Разве позволила бы ты своей кухарке чистить твою замечательную кровавую ванную?
Я делала вещи и хуже. Я заставляла людей страдать, когда не могла унять своего вампирского, ещё нераспознанного, но уже страшного желания пить людскую кровь.
– Каждый должен заниматься своим делом, – Влад взглянул на меня, пытаясь угадать мои мысли. Он ждал ответа, но я отмолчалась, и он не стал выяснять причину этого. Он принял моё молчание за тот самый ответ. – Каждый! И поскольку ни ты, ни я, ни кто-либо из нас не дипломат и не знает нынешних законов, лучше отдать это дело тем, кто что-то ведает, верно? ну пойдёшь ты в суд, ну испортишь всю суть правосудия скандалом или нападением, не выдержишь… кому лучше-то? кому?
Влад был прав. Он всегда как-то опасно прав и умеет убедить в своей правоте. Так он убедил меня скрыться под новым именем и разорвать откровенную связь со своим родом.
– Ты уже мертва, не порочь памяти о себе, ты другая, – объяснил мне тогда Влад, – к прежней ты уже не имеешь отношения. Ты жила людскую жизнь по людским законам, но мир людей позади. Это как прошлый день, в который уже не вернуться.
– Ну хорошо, – я кивнула, – я не представляю что сейчас носят женщины. как себя ведут? Пусть будет доверенный. Что нужно сделать?
– Ничего, госпожа, совсем ничего, – Моран перехватил ситуацию и мы, два вампира, стихли под натиском его настоящих речей. – У меня есть образец, мне нужно только переписать данные из вашего паспорта…
Паспорт…да, где-то он есть. Такая маленькая книжечка. Красная. Или синяя? По ней я живу как человек. То есть, притворяюсь человеком. Получаю какие-то пособия, на которые живу в своей лачужке, оказывается, в современном мире нельзя просто жить. Даже если ты вампир. Надо жить где-то! надо создавать себе личину! Надо ее менять, ведь люди умирают.
Сплошной недостаток в этих людях!
– Хорошо, я поищу, – сдался Моран, угадав во мне беспомощность перед бюрократией. Влад только отмахнулся от моего снова занявшегося возмущения:
– Успокойся, каждый должен заниматься своим делом. Тем более, Моран и правда может помочь. Мне помог. За совершенно зверскую, конечно, сумму…
Влад сделал внушительную паузу, глянув на Морана, тот, однако, не смутился:
– Господин, я объяснял вам, что нам нужно было заключение эксперта о том, что интересующий вас участок земли не пригоден для выращивания каких-либо иных культур. Потом нужна была ещё одна независимая проверка, чтобы подтвердить, что участок безопасен для выра…
– Знаю, – перебил Влад спокойно, – не мучайся, просто как-то дорого стало всё в мире смертных. Но да ладно, за качество всегда надо платить.
– От того и дорого, что в мире смертных, – парировал Моран спокойно, – куда нам! Госпожа, поставьте подпись.
Он услужливо, даже как-то заискивающе, точно очень старался мне понравиться, показал на галочку в документе.
– Фамилию только, госпожа, ставьте людскую, – напомнил он, указывая на мою глупую нелепую смертную фамилию.
Я сдалась. По документу ничего страшного не выходило, только Моран назначался моим представителем, то есть представителем той людской личины, которую я носила, и перечислялась какая-то куча непонятных статей и частей к ним.
– Рутина! – вздохнул Моран, когда мои пальцы, непривычные к ручкам, взялись за подпись. Эх, где перья? Где они, родные, любимые, привычные? Пока напишешь, каждое слово взвесишь, подумаешь – стоит ли слово чернил? Каждое слово вес придавало, своё значение имело, а такой ручкой любой дурак напишет что угодно. Другие вампиры говорят, да и я сама видела, что расплодилось ныне и писателей, и поэтов всяких нелепых, а я вот и причину знаю – писать им легко, вот и не ценят, каждый, кто во что горазд, изощряется!
***
На улице стало спокойнее. Некоторое время Моран шёл ещё привычным твёрдым шагом, но когда опасность окончательно миновала, пошёл легко и весело. Жизнь удалась! А его родители уже, было, поставили на нем крест. Еще бы! Далеко не преуспевающий ни в школе, ни в колледже, ни на курсах права – что мог он дать семье, кроме разочарования? Но всё изменил случай. Профессор Энрике в сердцах завопил как-то раз на смороженную им глупость:
– Тебе бы только мертвецов защищать в судах, они хоть от стыда не покраснеют!
«А действительно!» – ободрился Моран и почти полгода убил на то, чтобы найти своего первого клиента – живого мертвеца. Надо сказать, нашёл. Дело было пустяковым: вампиру крайне не нравилась соседская собака, которая лаяла на него всякий раз, встречая его. чуяла, бедная, неладное! Моран и обратился от своего представителя в суд, и суд, весьма гуманный и удивительно заботливый, постановил, что собака должна выходить через проходы и подъезды в наморднике – дабы не смущать своим лаем никаких добродетельных граждан.
Дело было сделано с какой-то идиотской легкостью, а Моран вдруг открыл в себе талант настоящего актёра и оратора. Он долго и отчаянно распинался перед клиентом о трудностях этого дела, о подкупах коварным соседом присяжных, и о том, что закон будет совсем не на стороне его дражайшего клиента! Придумал и экспертизу (к слову, в дальнейшем он будет придумывать её по поводу и без) по громкости лая, и – о чудо-чудо! Вампир, не знавший течения современной жизни, заплатил ему за все придуманные расходы смешную для себя, но безумную для него – законника-неудачника, сумму.
Моран аж зазаикался от переизбытка чувств, начисто опозорив свое красноречие. А вампир спокойно порекомендовал его своим соратникам по посмертию.
Правда потом пришлось попотеть. И порыться в
