глоточку, задерживая воду во рту.
Теперь уже подолгу приходилось отдыхать. По пути встречались вражеские трупы. Бой даже и не смотрел в их сторону, отползал подальше. Ползти по прямой не получалось из-за воронок, заваленных деревьев и различных ям. Полз потихоньку, ощупывая каждый кустик и каждую травинку, чтобы опять не напороться на мину. Время от времени слышал, как пролетали дроны «баба яга», а значит, где-то они мин подсыпали.
... «Во всяком деле не следует торопиться, – любила приговаривать бабуля. – Ты вот давеча на контрольной поспешил тетрадку сдать, а надо было еще пару раз внимательно проверить написанное. Небось, нашел бы все эти свои дурацкие ошибки. Не зря же говорят, «что поспешишь - людей насмешишь».
«А что же теперь делать?»
«Мотай на ус науку. Да прислушивайся, что люди добрые советуют, да не надейся на «авось». Знаешь, мой дорогой, «понадеешься на авось, а потом, хоть брось». Бабуля любила вставлять в свою речь всякие поговорки и пословицы.
Почему «любила»? Она и теперь любит, потому что живет еще и ждет. Нет, вернее, ждет, потому и живет. А ведь она уже совсем старенькая. Когда провожала своего любимца, ей было уже 88. «Если я на передовой уже семь месяцев, еще плюс 3 недели в учебке на полигоне, вот ей уже теперь 89 лет. Это возраст! Зато как держится! Молодым еще даст фору».
Борис ни разу не видел её хмурой, чем-то недовольной или гневной. Все с шуточками да прибауточками. И никогда не жалуется на всякие невзгоды и болячки. А еще не любит хвастать своими достижениями и наградами. У бабули много всяких медалей.
«И что, бабуль, все твои?»
«А чьи же еще? Да настоящих-то у меня всего две: вот эта, боевая, «За отвагу», да еще «Ветеран труда». А остальные все юбилейные».
«Как это юбилейные?»
«Ну, правительство вручало в честь очередного юбилея. Я же считаюсь ветераном войны, да еще ребенком войны».
«А ты что, воевала?»
«Да как тебе сказать? Когда война началась, мне было всего 6 лет. Мы жили на Курщине, ну, то есть, в Курской области. Отец ушел на фронт. В 42 наш дом разбомбило. В доме как раз мама была. А я у подружки в гостях была. Ну, потом с этой подружкой и ее мамой мы пошли на восток, а по дороге потеряли друг друга. А в 43-м под Сталинградом меня подобрали наши артиллеристы. Сначала я просто на кухне помогала. Ну и так, всякие мелкие поручения выполняла. Перевязывать раны научилась, накладывать жгуты. Так наш батальон дошел до реки Оскол. Ну, вот перед форсированием речки был жуткий бой. Немцы с того берега просто головы поднять не давали. Но и наша артиллерия крошила их, словно капусту. Потерь много у нас было. Мы с Надей, медсестрой, едва успевали перевязывать да приводить в чувство наших солдатушек. И всего одна пушка осталась. Старший лейтенант Горбань от нее не отходил. А тут немецкий снаряд прямо в пушку попал и лейтенанта ранило. Ну я его давай тащить подальше от огня. Сил нет, плачу и тащу еле-еле. Маленько оттащила, второй снаряд опять в пушку. Но мы с Горбанем уже в стороне были. А потом Надюха мне на помощь пришла. Мы вдвоем старшего лейтенанта к блиндажу подтащили. А там его уже солдаты на повозку погрузили и увезли в тыл. И меня тоже в тыл отправили. Хотя я очень просила оставить с моими артиллеристами. На том моя война и закончилась. Вот за старшего лейтенанта мне медаль и вручили».
Теперь Бой как никогда зримо представил, как маленькая, щупленькая девчушка из последних сил тащила по земле взрослого мужика и плакала. Ведь и страшно было и тяжело, а тащила. А ему, Бою, намного легче: он сам себя тащит. Подумаешь, ноги! Руки-то целы. «Потихоньку все-таки куда-нибудь доползу. Вот только, возможно, зря я в эту сторону потащился: и далеко, и никто там меня не ждет, да и искать не будут. А в деревне всех жителей, скорее всего, эвакуировали. Ну, да ладно, Бог не выдаст, свинья не съест».
...В восьмом классе как-то Бориска влип в историю. В туалете пацаны из десятого курили какую-то травку. Ну, там были ребята еще из других классов. Десятиклассники предлагали попробовать курнуть всем желающим. Бориске тоже. Но он отказался. Всю компанию застукали на месте «преступления». Когда стали разбираться, старшеклассники уговорили Бориску взять всю вину на себя. Дескать, это он принес травку и всех угощал. «Тебе же все равно ничего не будет. Так, поругают немного – и все, потому что ты еще малолетка». Борис так и сделал. Но просто поруганием не обошлось. Грозил поход в инспекцию по делам несовершеннолетних. Родители метали гром и молнии. А бабуля надела свой парадный костюм со всеми медалями, взяла внука за руку и пошла с ним к директору. Никто не знает, о чем она там с директором разговаривала, а только вывел он самым учтивым образом за ручку бабулю из кабинета и сказал дрожавшему под дверью Бориске: «Скажи спасибо своей героической бабушке! Только из уважения к ней и её подвигам прощаю тебе все». По дороге бабуля сердито высказала внуку: «Мне было жутко стыдно. Никогда в жизни ни перед кем не оправдывалась, а теперь пришлось, потому что люблю тебя и верю, что больше никогда в жизни не придется мне за тебя стыдиться».
Не пришлось. Бориска на всю жизнь запомнил эти бабушкины слова. А внука бабуля частенько выручала. То домашку за него решит, то денег на кино выдаст. Родители постоянно ворчали: «Зачем ты мальчишке потакаешь? Вырастет какой-нибудь оболтус». «Не вырастет, – уверенно твердила бабуля. – А у всякого человека непременно должна быть тихая родная гавань».
В лесу ползти было легче и безопаснее. Маскировка хорошая, да и мин практически не было. Утром можно было слизать с листьев росу. Никогда не думал, что роса может быть такой вкусной. Теперь в открытом поле Бой двигался совсем медленно и очень осторожно. Да и то, только по утрам и на закате, когда на земле расстилался туман. Днем и ночью отдыхал, накрывшись термоодеялом..
Наконец, увидел на рассвете дорогу. Метрах в пятистах. Сначала не поверил своим глазам. Сверился по навигатору: действительно, здесь должна быть дорога. Стало быть, шанс есть! Ведь если есть дорога, то когда-нибудь по ней кто-нибудь и проедет, или пройдет. Надо только поближе подползти, укрыться и ждать.
Дорога приличная оказалась, даже покрытая гравием. И кюветы, хоть и небольшие, но есть. Целый день прождал, и ни одной души. Видимо, надо переползти дорогу и самому до деревни добираться, пока еще светло. А если ждать с моря погоды, то и дуба можно дать: ни еды, ни воды, ни сил не осталось. Хотя силы все-таки как-то надо собрать. «Еще два поворота осталось», – сказала бабуля.
И тут Бою почудился то ли слабый рокот, то ли жужжание. Причем, со всех сторон. Приподнялся на локтях, повертел головой, прислушался, всмотрелся. Елки-палки! С одной стороны по дороге что-то вроде машины летит, а с другой – прямо из-за леса «баба яга» нарисовалась. Низко-низко летит навстречу машине и жужжит противно.
«Ах, ты, зараза! – рассердился Бой. – Погоди, сволочь, сейчас я тебя встречу!» Перевернулся на бок и поднял свой «калаш» дулом кверху. В политехе на стрельбах Бой всегда призовые места занимал...
-Слушай, Арзамас! Мы тут вашего Боя, потеряшку, возле трассы обнаружили. Вы его возле речки искали, а он тут оказался. Нет, живой, но совсем плох. Да уже везем в эвакопункт. Сейчас без сознания. Похоже, гангрена у него началась. Одну ступню оторвало, а другая перебита. Как добрался? Да ползком, не иначе.
Не-е, мы гуманитарку местным отвозили. Едем назад, а он тут с «бабой ягой» сражается. Расстрелял из «калаша» вдребезги. Подъезжаем, а он в отключке. Совсем. Как он в неё попал, хрен его знает. Да нет здесь больше никого на десяток километров. Не могла же она сама расстреляться. К тому же, почти у нас на глазах. Во парень! Настоящий Бой!
Обсмотрели, нашли в кармане карточку с позывным «Бой», вот теперь тебе и звоню.
«... все, бабуля, прошел сто путей и сто дорог. С Чудо-юдом расквитался, Бабу Ягу расстрелял... теперь уже домой возвращаюсь».
-Чего это он там бормочет?
-Да в бреду, видать, с кем-то из родных разговаривает. Говорит, что домой возвращается.
-А-а, это да! Теперь уж он точно скоро дома будет, как только на ноги поставят...
