-Нет, но ты посмотри на этого человека! Он опять собрался ТУДА ехать! – такими словами встретила меня Алена, моя давняя приятельница. Мы с ней знакомы тысячу лет, с тех пор, когда она еще в конце девяностых вышла замуж за краснодарца и переехала из родной луганщины сюда на постоянное местожительство.
-Вот скажи, чего ему здесь не живется-то? – продолжала она, указывая на своего отца, худого сморщенного старика, сидящего на стуле возле обеденного стола.– Чего ему здесь не хватает-то? Отдельная комната, питание – ешь – не хочу, одет, обут. Надо гулять? Пожалуйста, гуляй, где хочешь! Ну что, тебе плохо, что ли, у нас? – Это она уже к отцу обращается.
-Ни, дуже гарно! – тихо бормочет старик. – А все одно хОчу до дому!
-Ага! До дому! Где там твой дом? Одни стены с крышей остались да сарай. Кто там в твоем доме тебя ждет?
-Кошеня с кобелем остались. Хто там за йими приглядает? Воны же Божьи твари, их гудуваты трэба. Та ще картоплю сажаты трэба. Поиду до хаты! Вот як погода наладится, так и поиду.
-Послушай, – обращается она ко мне, – ну поговори хотя бы ты с ним! У меня уже слов не хватает. Вот зарядил: «поиду, поиду». «Картоплю» ему сажать надо! А ты забыл, батько, что с твоей картоплей прошлым разом эти проклятые бандеры сотворили?
-Ни, не забув. Та их вже, мабудь, там и нэма. Казалы же у телевизери, шо наши их там бьють.
-Может, и бьют. Там же ещё бои идут. Куда в самое пекло соваться?
-Пока доиду, наши и до Киеву усих фашистов добьють.
-А что там с картошкой у дедушки случилось? – спросила я, чтобы хотя бы на время остудить накал страстей.
-Ой, та целая канитель! Ну, как тебе известно, я в Старой Краснянке под Кременной не жила уже с конца 90-х. А в хате остались мать с отцом и сестра Катька. Она младше меня на пять лет. После майдана в Киеве мать с отцом и Катька поначалу жили вместе. Катька на почте работала, да еще пенсию отец и мать получали, да что в огороде вырастет. Когда Луганск с Донецком пошли против майдана в 14 году, наш район остался под Киевом, и бандеровцы его не трогали. Ну, то есть, боев там не было, как в Донецке и под Луганском. Но порядки свои установили сразу же. Молодых сельчан принялись заманивать к себе на Запад. Дескать, здесь работы для вас нет, а в Киеве да на Западной Украине для всех работа имеется. К тому же, и в Европу можно поехать на работу совершенно свободно. Новые власти закрыли школу и медпункт, специалистов всех переманили к себе, а кто не уехал, тех не брали на работу ни у нас, ни в Кременной. Катька тоже собрала вещички и умотала на Запад. Потом позвонила, что устроилась в Киеве рабочей на каком-то складе.
Поначалу при Порошенке мать с отцом еще получали пенсию, потом постепенно её урезали, а с 18 года власти вообще перестали выплачивать и пенсии, и пособия. Дескать, живите, как хотите, а нам дармоеды не нужны. А если не можете работать, то пусть вас содержат ваши дети. А кто мог работать, тех гоняли на работу в поле за буханку хлеба. Магазины-то опустошили, а новых продуктов и всяких товаров поставлять перестали. Еще понаехало много «западенцев», которые принялись отбирать у людей участки, скот, птицу и дома. Просто выгоняли – и все. Мол, подселяйтесь к родственникам или к соседям, меньше топлива расходовать будете. Ну, к нашим тоже соседи подселились. Куда деваться-то? Вместе легче огород обрабатывать, да всякую живность содержать.
А когда к власти пришел этот клоун со своей бандой, то вообще беспредел пошел. Понаехавшие внаглую принялись обдирать местных. Вот заходят в дом люди в камуфляже с оружием и требуют выдать им «налог» за землю или за дом. Ему говорят, что в этом году все налоги уже выплатили. А они и слушать не хотят. «Не заплатите, отберем все имущество». Жаловаться некому, да и бесполезно. Постояльцев, которые у родителей моих жили, просто взяли и расстреляли за то, что не захотели платить «налог» за детей. Еще и сопротивляться принялись. Жену с мужем расстреляли, а детей куда-то увезли.
Мать от такой жизни скоропостижно умерла. Сердце схватило, а врачей-то нет, лекарств тоже. В общем, остался отец один. Я не могла чем-нибудь помочь, поскольку границу на въезд тогда уже совсем закрыли. Выехать можно, а въехать нельзя. Звоню ему по телефону, чтоб немедленно ехал к нам, в Краснодар. Он отвечает, что надо картошку на огороде собрать, а то некому. Это вот как раз в 2020-м было. Из местной рады «западенцы» прознали, что у старика дочка в России живет (а, может, кто из местных рассказал), принялись выгонять деда из дома. «Выметайся, – приказывают, – из дома к своей дочке». А он им отвечает, что, как только с огорода картошку выберу, так сразу и уеду». Не оставлять же её на зиму в земле.
И что ты думаешь? На другой день пришли вооруженные бандеровцы и на глазах у старика забросали весь огород гранатами. Весь огород перепахали. Картошка летала в воздухе вместе с ботвой и землей. «Вот, – говорят, – теперь собирай. До завтра не соберешь, весь дом вместе с тобою взорвем». Отец смотрел на это бесчинство и плакал.
-Ага! – закивал головой старик. – Такэ страшнэ було! Собрал шмотья зараз и поихав у Кыив до Катьки.
-А почему не в Краснодар? – спрашиваю.
-Так перЕпуску не було через кордон. До Новоайдара доихав, а там вже солдаты. Чорты их знають, чи кыивськи, чи луганьски – не пущают, кажуть, там вийна. Поихав тоди назад, та подался у Харькив, а потим до Кыива вже на поезди.
-Только Катьке батько совсем не нужен был, – продолжила Алена. – У неё там хахаль завелся со связями. То ли просто так жили, то ли поженились. Ну, он, конечно, к ней хорошо относился, грех брехать, а отца он как-то сразу не принял. «Ты, – говорил, – не украинец, а вообще никто: колорад и ватник. Таких, как ты, давить надо, уничтожать, как клопов». Катька-то сама отца не обижала, но поперек своего сожителя не смела сказать. Она у него в доме жила, почти что на его харчах.
-Цэ не життя було, а сплошнэ лихо, – пояснил дед. – Кажу Катьке: «Купувай мэни квиток, та поиду я до Олэни. Чоловик у ней гарный, ни тэ, шо твий павич» (павлин -авт.).
-А теперь тебе и у меня, выходит, плохо живется? – опять взвинтилась Алена.
-Ни, гарно.
-Так что тебе ещё надо?
-Картоплю садовыты. Земля рОдить повинна, потому посиять трэба. Та ще собака и кошеня дэсь пропадають. Хто им там йижу дае? Воны ж як дитятки, без людыны не можуть.
-Да уж подохли, небось, за это время.
-А якшо так, то и байдуже.
-Ну вот что ему на это скажешь? – женщина беспомощно взмахнула руками. - Ну, расскажи хотя бы нам, как там сейчас с обстановкой в наших краях? – Это она уже опять ко мне обратилась.
-Да как? На сегодня Луганскую область почти всю освободили. Только самое юго-западное приграничье осталось. Но ехать туда, я думаю, еще рановато. Во-первых, укры все еще обстреливают эти места, во-вторых, там все поля и луга были заминированы, и не факт, что уже наши минеры все мины обезвредили. Так что какие-то сельскохозяйственные работы во многих местах проводить небезопасно. В третьих, если ваш дом во время боев разрушили, то прямо сейчас восстанавливать или строить новый вряд ли вам кто-то будет. Придется самим как-нибудь какое-то время обустраиваться. Вы же понимаете, что и в Донецкой, и в Луганской республиках несмотря на интенсивное строительство домов, до полного восстановления жилья очень и очень далеко, поскольку очень много разрушений и тысячи людей остались вообще без крыши над головой. Да еще украинские военные то дронами, то дальнобойной артиллерией продолжают разрушать дома. В первую очередь сейчас восстанавливаются и строятся дома в городах, ну и как-то расселяют людей, у кого вообще никакого жилья нет. А у вас, дедушка, есть жилье, хоть и не в родном селе, но у родной дочери. Потерпите еще немного, закончатся боевые действия, и поедете домой сажать свою картошку.
Старик ничего не сказал мне в ответ. Но у меня осталось ощущение, что он меня не услышал.
Прошло недели три. Весна, наконец, вступила в свои права полноценной хозяйкой. А в Донбассе успехи российской армии приобрели полномасштабный характер. Теперь уже большие и малые населенные поселения стали освобождаться от нацистской нечисти нашими бойцами почти каждый день, приближая долгожданную победу.
В один из теплых апрельских дней мне позвонила Алена и сообщила, что все-таки поехала она с отцом на родину.
-Понимаешь, он меня замучил вконец своей «картоплей». Земля, видите ли, ждет. А если не дождется, то принесет будяк (чертополох – авт.). А тут еще и заявил, что мать ему снится чуть ли не каждый день. Говорит, приходит и зовет. Я, говорит, к ней иду, а она от меня убегает, дескать, «гнивиться маты, шо я покинув ии, а вона там одна в домовине». Ну, я и решила поехать с ним. Как его одного отпускать? Он же ровно дитя малое. Да если действительно картошку сажать вздумает, так помочь надо будет.
Я пожелала ей доброго пути да быть осторожной в дороге и на месте.
2024 год.
