только хороших врачей искать нужно! Найдёшь ли?!
Днём с огнём трудно найти. А если хороший специалист ещё
и старый приятель, как вы говорите, Мишаня, то считайте,
вам крупно повезло. И заключила:
— Да вы – везунчик, коллега.
«Она назвала меня коллегой! – радостно подумалось мне, —
дело спорится!» У меня выросли крылья и захотелось летать.
Стал чаще посматривать на окно. «А то пишут всякое... о чело-
веке» – заключил я в себе.
— А мне вот не повезло, – печально произнесла Сайрагул, —
ведь и сапожник бывает без сапог. Видете ли, у меня была
серьёзная проблема с желчным пузырём: желчные колики.
Пришлось здесь на работе проходить ультразвуковое ис-
следование сразу после повторного приступа; в пузыре об-
наружили камни. Я — срочно к хирургу, а он совсем без-
душно отнёсся ко мне: «Ничего, всё хорошо! В больницу
не надо. Без операции обойдёшься, только диету соблюдай».
А у меня приступы продолжались: если камни мелкие и
подвижные, то тут диета не помощница. Но ему — хирургу-
таджику — наплевать на это; всем здесь на всё плевать.
Работает сплошь Средняя Азия… Неплохие люди, но мно-
гие из них плохо по-русски говорят, и почти все не любят
свою работу… Больничный лист мне никто не выписал,
госпитализацию тоже не предложил. «Не вздумай болеть! –
говорили мне заведующая и заместитель главного врача, –
работай». Сайрагул — типа железная, несгибаемая,
машина на ходу, а не человек! А ведь мне уже сильно за
шестьдесят! – и доктор жарко выдохнула.
Чесночный дух ударил в нос; голова закружилась, крылья
отпали. Я отвернулся от окна.
— И чем всё закончилось? – с искренним участием я под-
держивал разговор, глядя собеседнице в глаза.
— Больницей! В кабинете, вот здесь, – врач резко ткнула
пальцем в пол, — грохнулась без чувств. С работы в больни-
цу меня увезли, – и пальцы-закорючки врача снова запля-
сали на клавиатуре. — Привезли на скорой в клинику, –
вновь глянув на меня, продолжила Сайрагул и поведала
мне о своих мытарствах, через которые ей пришлось пройти
полгода назад в нашей районной больнице.
— Приёмный покой был настоящим адом: грубость, крики,
оскорбления — разве что не били! Дежурный хирург — кра-
сивый молодой татарин — появился только через полтора
часа после того как меня привезли. Он ужасно обошёлся со
мной: провёл болезненный осмотр, грубо переворачивая с бока
на бок и давя своим железным пальцами на живот так, что
показалось — из меня выдавливают послед. А я была
доставлена с «острым животом». Только и слышала его
«малцы́» и «тэрпы – нэ ары́!»; он елозил мной по смотро-
вому кабинету, словно половой тряпкой; я же со стола
упала, не дотянувшись до каталки, на которой меня собира-
лись в операционную везти.
Глаза врача стали влажными. Свет монитора резко высвет-
лил её лицо. Одним узловатым пальцем Сайрагул в какой-то
задумчивости клевала клавиатуру.
— Анестезиологи в той больнице — не врачи, а коновалы! –
просто и обиженно говорила Сайрагул. — Мне дали такой
наркоз... что обездвиженная я всё чувствовала. Пузырь уда-
ляли без рассечения брюшной стенки, но по ходу операции
пришлось делать полостную. Я не могла подать знак — и
отключилась под наркозом! Только с врачами такое бывает,
коллега, – закончила свою исповедь доктор.
Разговорились мы больше, Сайрагул открылась мне: роди-
лась она в Киргизской ССР в семье инженера и учительницы
русского языка. Бо́льшую часть своей жизни провела в
Поволжье, переезжая с отцом-инженером из города в город
необъятного СССР; была замужем за русским физиком, но
после развода взяла обратно девичью фамилию. Вырастила
дочь и живёт теперь в Москве. Чтит тексты Корана и Библии,
но всё же считает себя христианкой. Любит творчество
Пушкина и Куприна. За разговором время летело и начинало
казаться, что наше общение затянулось. На деле же весь приём
занял не более десяти минут.
— В хирургическом отделении моим лечащим врачом был
азербайджанец... Оглы «с балды» какой-то. Очень грубо
разговаривал, даже несмотря на то что я сама врач: «Врач —
так нечего болеть!..» Что происходит с великой Россией,
спрашиваю, если в ней русских специалистов не хватает?..
Этот оглы-сынок — прекрасный человек, полагаю, но я
увидела в нём большого лентяя: перевязки делал плохо;
рана осложнилась — и меня перевели в отделение гнойной
хирургии, где продержали только три дня и выписали с
плохой раной — выкинули, как собаку на улицу, – и Сай-
рагул прерывисто вздохнула, но бойко продолжила:
— Долечивалась дома. Здесь у нас в поликлинике делали
перевязки неохотно и больничный не продлили. Перемо-
танная бинтами так (врач указательным пальцем рисовала в
воздухе горизонтальные круги), вышла на приёмы, глотая
таблетки на работе.
— А теперь как? С вами всё хорошо?
— Теперь-то я в порядке, слава богу. И давно.
Некоторое время мы молчали, тогда как где-то на верхних
этажах сверление вдруг нарушило мирную тишину. Голова
очередного пациента мелькнула в дверном проеме, исчезнув
под строгим и нервным: «Ждите! Не лезьте. Вызову лампоч-
кой!»
Принтер замедленно распечатал направление. В конце мо-
его общения с врачом, Сайрагул по-мужски пожала мне руку.
— Желаю успехов, – сказала она мне, — лечитесь, выздорав-
ливайте!
И её чесночный аромат теперь показался мне сладким. Врач,
встав и скомандовав «за мной!», вышла из кабинета, уводя
меня за собой в коридор. В руке её колыхался как флажок
нужный мне листок. Оставалось пустяковое дело: скрепить
бесценное направление нужными подписями и печатями.
Мы устремились по направлению к белокурой голове, при-
таившейся за табличкой «Регистратура т/о» на стойке. Сай-
рагул деловито исчезала в кабинете как заведующего тера-
певтическим отделением, так и за дверью кабинета замести-
теля главного врача по лечебной части. Выныривая из каби-
нетных недр, она вновь появлялась передо мной с ценными
подписями, которых на листе бумаги только прибавлялось.
Лицо Сайрагул, покрытое мелкой кожной рябью, было со-
средоточенным и деловым. Движения женщины были рез-
кими и уверенными; в них не было никакой суеты.
«Не дрянь она, и никакая не хамка, – рассуждал я, глядя на
неё, — зря вы так написали, ребята. Да, она резкая в обще-
нии и человек она жёсткий, ну, так жизнь у неё какая? Как
у всех нас — полная неожиданностей и встрясок жизнь,
скупая на везение и дающая каждому из нас право выбора:
быть или не быть счастливым».
Когда синие печати придавили все чернильные завитушки в
документе, Сайрагул вручила мне пропуск в медицинский
рай. И, проронив «на этом распрощаемся», вернулась в свой
кабинет, сутулясь и увлекая за собой нетерпеливого пациента.
