— Ну что же вы застыли, прячьтесь скорее под зонт!
Перед ними стоял скуластый, крепкий, большеглазый человек. Его взгляд и улыбка необъяснимо взволновали Анну.
— Но это невозможно: зонт мал для троих, — густо покраснев, выдавила она.
Незнакомец решительно тряхнул головой.
— Тогда вот что сделаем…
С непринужденной свободой он подхватил Елену Сергеевну на руки и большим широким шагом направился к выходу из парка. Поняв, что её никто не собирается ждать, растерянная Анна побежала следом. Не прошло и пары минут, а они уже сидели в машине. Внимательно вглядываясь смородиновыми глазами в лица женщин, незнакомец значительно кашлянул и с шутливой важностью произнёс:
— Поклоны бить не буду. Зовут меня Борис. К какой пристани вас доставить?
— Наша пристань — последний дом справа, по этой улице, — бодро ответила Елена Сергеевна. — И мы поклонов бить не будем, пойдёмте к нам чаёвничать, согреетесь, и я угощу вас вкусным пирогом.
— Отказываться не стану, отличное предложенье!
Сейчас, в тишине комнаты, обе женщины с особенным любопытством и вниманием рассматривали своего нового знакомого. Было в нём нечто особенное — глаза, которые внимательно, проницательно и спокойно смотрели на собеседника. С удивительной легкостью он совмещал в себе уверенность и полное отсутствие показной важности.
— Какие необыкновенные у вас руки, сильные и крепкие, — улыбнулась Анна.
— Сила — не единственное наследство, которое досталось мне от отца, — весело сверкнул глазами Борис, — носить женщин на руках — это наша семейная традиция. Однажды дед рассказал забавную историю, как нёс на руках умирающую старуху на покаяние. Не чужая она ему была: родня по матери. Когда на выздоровление надежды не осталось, упросила моего деда отвезти её к батюшке. Об одном лишь трепетно мечтала старуха: только бы не умереть без покаяния. Утром, засветло, погрузил дед свой драгоценный груз в телегу и выехал по большаку к храму. В начале пути ехали спокойно, ровно. Лежит себе старуха, покряхтывает, крестится на косицы растянутых тучек. Как поравнялись с полем, конь вдруг неожиданно забрал вбок, рванул и встал на дыбы: кобылу, шельмец, почуял поблизости. Натянул дед вожжи, но не смог коня усмирить. Затрещала телега, встрепенулась, поднялась так высоко, что задняя ось не выдержала и переломилась. Не растерялся дед, посадил бабку на закорки и пустился по жнивью к церковке. Бьёт кровь молотом в голову, кружит всё перед глазами, а он тащит старуху, не останавливается. Та неистовствует, голосит что есть мочи: «Ой, оставь! Всю душу вытряс, щенок! Все кости перемял!» «Весь век ждал, чтоб тебя, окаянную на хребте таскать!» — огрызается дед. У бабки силы — на двух комаров не хватит, а так деду всю спину искусала, что когда он её к церкви принёс, то вся рубаха по вороту в крови была. Исповедовалась старуха и прямо там, в храме, дух и испустила.
Потом отец носил на руках свою маму, до последнего дня носил. Ноги отказали…
Я не утомил вас, не слишком приналёг на словесность?
— Размягчили вы сердце моё, Боренька, какая настоящая история! И вы такой настоящий, не выдуманный.
Елена Сергеевна торопливо улыбнулась, как бы подтверждая своею улыбкой сказанные слова.
Борис выдохнул с видимым облегчением. Пора было уходить, но что-то не отпускало его. В душе зажглась смутная надежда на нежданное счастье, которое стоит где-то совсем рядом, за тонкой стеной и ждёт, чтобы шагнуть, ослепить блеском и радостью. Захотелось обнять этих женщин, сказать что-нибудь трогательное и хорошее, смеяться и удивляться великолепному случаю, устроившему такую прекрасную встречу. Но вместо этого Борис собрал морщинки на лбу и, опустив глаза, горько вздохнул:
— Спасибо, Елена Сергеевна, очень вкусный пирог, однако, как не сладок мёд, но не по две ложки в рот. Не хочется покидать ваш дом, а надо идти. Аня, ты меня проводишь?
Сказав последние слова, Борис слегка смутился. На минуту Елена Сергеевна увидела, как две слегка склонившиеся друг к другу головы заслонили раму двери. Донеслись взрывы весёлого, долго не умолкавшего смеха. Губы дрогнули улыбкой затаённого счастья, весело и молодо она вернулась к столу, напевая старинную песенку любви.
Близился вечер. Дома кутались в летние сумерки. Перед самым закатом выглянуло на минутку солнце, и город ненадолго оделся в прекрасный багряный наряд. Всё вдруг осветилось, стало ярко, выпукло.
— Аня, видишь вечерний свет над крышами, и облако, похожее на гриву коня с красной стороны. Разве это не потрясающе?! Анечка, скажи, что это потрясающе!
Было какое-то особенное обаяние в этом звонком её голосе, который так сладко радовался минутному счастью.
— Тётя Лена, как ты ощущаешь смерть?
Вопрос Анны прозвучал неожиданно. Елена Сергеевна долго не отвечала, задумчиво смотрела вдаль убегающей за окном улицы. Потом Анна увидела, как глаза её заблестели, приобрели странное и вместе с тем счастливое выражение. Что-то большое, властное, зажглось в её взгляде.
— Обычно об этом не спрашивают, трусят. Как я ощущаю смерть? Как жизнь, только иную, не похожую на прежнюю жизнь. В ощущении смерти тоже есть жизнь, она более неспешная, точная, и в то же время, более легкая, приветливая, по-детски беспечная. Я перестала говорить вещи, которые не соответствуют действительности. Оказывается, это такая радость: отпустить себя и не контролировать. Теперь, мало слез, ушли напряжения, страхи. Я ощущаю лишь, что обладаю необыкновенной силой, она словно разрывает меня изнутри. Как много я ещё могу сделать!
Анна порывисто обняла Елену Сергеевну, нежно поцеловала то в один глаз, то в другой.
— Не говори больше ничего. Не надо. Я поняла.
Город погружался в спокойное ожидание ночи. Полусвет комнаты постепенно таял. Молча, они просидели в тишине сокровенный переход сумерек в ночь. За окном сгустилась чернота. Елена Сергеевна задремала, а когда её дыхание стало глубоким и ровным, Анна встала и на цыпочках проскользнула в тёплую темноту своей спальни. Энергия и жизнелюбие тёти оглушили её. Она остановилась перед зеркалом, удивленно, взглянула на свое отражение и в испуге отпрянула. «Но разве это слегка надменное и растерянное лицо моё? — подумала Анна, — настанет день, и оно тоже исчезнет из этого мира. И кто разгадает, вспомнит меня?» Все прорехи привычной жизни, почти незаметные раньше, упрямо полезли в глаза. В эту ночь она долго ворочалась с боку на бок и не могла уснуть.
Рассвет уже глядел в окна распахнутыми глазами, когда в дремоту тонкого сна Анны прорвался настойчивый голос Елены Сергеевны:
— Аня, вставай! Опоздаешь работу. Ишь как разоспалась, не растолкать.
Анна крепко зевнула.
— К чертям работу. Я хочу быть здесь, с тобой.
Елена Сергеевна судорожно сжала в кулаке уголок простыни. Застучало частыми, громкими ударами сердце.
— Как неожиданно. И кто же тебе это подсказал?
— Жизнь подсказала.
Два месяца пролетели незаметно. Елена Сергеевна умерла тихо, лицом к окну, за которым гасли очертания последнего сентябрьского дня, умерла так тихо и неслышно, что Анна и не заметила. Когда после похорон она открыла конверт, то обнаружила в нём туристическую путевку на двух человек по Скандинавии и маленькое сердечко из сердолика…