Мужчина с платком, алеющим на шее словно кровоточащая рана, угрюмо переводит взгляд с неё на посыльного, взмокшего и перепуганного. Тот тараторил без умолку ещё мгновение назад, отпуская то, что свербело в его памяти на протяжении всего пути. Его миссия, была одной сплошной двадцатичасовой скачкой, закончившейся забегом по лестницам. Стоя перед молчаливым квартетом, что теперь, как кажется, общался лишь на одном языке — языке тела, молодой парень заходится слабой нервной дрожью. Лишившийся своего сиюминутного предназначения, взмокший в пути, он активно бледнеет под тяжестью взора этого рыжеволосого мужчины с грубоватыми, рублеными чертами лица. Взора который предназначается даже не ему, а пространству мыслей.
Оттягивая шейный платок, словно он его душит, мужчина наконец переводит взгляд на женщину в голубом платье. Обеспокоенная и растрёпанная, так как если бы это она за последние сутки выбиралась из седла лишь для того, чтобы справить малую нужду или сменить скакуна, девушка сидит наматывая на палец длинные пряди. Ища в этот момент любой поддержки, она упирается спиной в стену, прежде чем опомнившись, начинает заново поправлять и укладывать свои пышные светлые волосы цвета спелой пшеницы.
В своей тарелке, как кажется, находится лишь человек в военной форме, застывший глиняным монументом подле стола. Он вытянулся по стойке смирно, привычным жестом удерживая под мышкой потрёпанный шлем которому теперь в некоем смысле, обязан жизнью. Солдата, в его служении, не отвлекает даже окровавленная повязка, расчерчивающая лицо, словно жуткое украшение, усеянное проступающими карминовыми пятнами.
Снова и снова в головах бессловесных людей звучат слова доклада, повисшие в воздухе тягостным грузом:
“На нас напали у самой поверхности. Тёмные эльфы перебили почти всех, а затем скрылись в пещерах вместе с грузом. Проклятый колдун предал нас!
Ритуал удалось завершить.”
Ритуал удалось завершить.”
***
После двух неудачных попыток, постылые железяки наконец звякают о каменный пол. Иголка выигрывает мне какие-то секунды по сравнению с механической кошкой, ковыряющейся в своих оковах крупным осколком какой-то рудной породы. Растирая одеревеневшие запястья, я перевожу взгляд на воина дроу, истекающего кровью. Точнее, на незначительную его часть, что видна мне не смотря на толпу, облепившую тело словно пираньи. Вихрь рук обыскивает тёмного эльфа, таща во все стороны, чтобы стянуть с него арбалет, колчан, сапоги и кольчужную рубаху.
Когда к пальцам наконец возвращается былая чувствительность, я с удвоенным пылом берусь за однообразные замки, с трудом поспевая за эльфийкой, к тому времени подобравшей верный ключ. Мимо меня громыхает орк, держась за поверхностную рану на груди, которой он успел разжиться в суматохе стычки. Довольно грубо он толкает рыболюда, который до сих пор даже не шелохнулся и говорит ему “Давай, делай свою штуку!”. Грузная фигура, которую я уже начал было считать чудаковатым предметом интерьера, приходит в движение и флегматично облизывает руку прежде чем коснуться кровящей раны. Не знаю, сделал ли он это подобным образом из нужды или по прихоти, однако рассеченная грудь действительно начинает стремительно затягиваться.
К тому времени когда мы расщёлкиваем последние кандалы, Персиваль уже успевает скинуть тело дроу в яму с пауками, а Тенебрис, взгромоздившись на нашу “живую гору”, отковыривает со стены баночку со светом — усладу для моих глаз, напрочь отказывающихся привыкать к здешним условиям жизни, где у темноты есть собственные тени и ещё большая темнота.
В суматохе сложно было оценить насколько громким был крик убиенного, но надежду вселяло отсутствие нарастающего звука бряцающего металла. Но действовать необходимо было быстро и лучшим планом родившемся в столь скромные сроки стала отправка вперёд Сарита, для пущего сходства вооружённого ведром с этой их питательной жижей. Которая, при ближайшем рассмотрении оказалась кашей. К слову. Не преминув поделиться наблюдением, что вопреки заблуждению, не только дроу способны на оголтелый расизм, постоянно страдающий от мигреней эльф тем не менее согласен притвориться надсмотрщиком.
Пока мы обмениваемся последними нервными взглядами, выстраиваясь гуськом вслед за дроу, Эльдет шепчется с нашей “тигровой” эльфийкой. Воспылав к ней неясными отеческими чувствами, дворфийка, не питающая иллюзий относительно собственного выживания, просит девушку об услуге. Она хочет, чтобы Ахана непременно нашла, сохранила и доставила в Гонтлгрим, её фамильный щит, передав его клану Фельдрун. Я бы ещё понаблюдал за трогательной парочкой, но преисполнившись некой внутренней уверенности, Сарит уже открывает дверь, рывком вторгаясь в пространство сторожевой башни. Сторожевого сталактита, да простит меня Тимора! Его одинокий соплеменник сидит за столом, играя в кости сам с собой. Когда я крадучись следую внутрь, до меня доносятся лязгающие звуки сверху, а недовольный сторож отрывает взгляд от партии на столе, начиная что-то недовольно выговаривать. Следующее, что он видит это огромный ком каши, летящий ему прямо в лицо, после чего раздаётся потрясающе звонкий металлический звук удара. Не это я имел ввиду, когда сказал что мы вооружили Сарита ведром, ох не это…
Затевается очередная свалка. Как мотыльки на огонь, внутрь начинают прибывать мои товарищи, стремясь поскорее покинуть открытую местность. Образуется давка. Сторожка, явно не рассчитанная на то, что здесь будет ошиваться добрая дюжина фигур всех форм и размеров, превращается в кипящий котёл. Кажется, что мы больше мешаем друг другу. Чье-то рычание и разрозненные возгласы сливаются в истеричный гам. Лишённый необходимости целиться, для того чтобы попасть по врагу, замызганный кашей дроу наносит несколько коварных ударов, пронзая Эльдет и вновь рассекая грудь недавно исцелённого орка. Я предпринимаю попытку схватить длинноухого агрессора, раз, другой, но всё беp толку. Пальцы проскальзывают по каше покрывающей доспехи, в то время как в ответ на меня обрушивается серия скользящих выпадов.
События разворачиваются с отупляющей скоростью, мы толкаем, кусаем, рубим и хватаем нашего обидчика и только Шуушар наблюдает за происходящим с безмятежным спокойствием. Обеспокоенная судьбой подруги, Ахана тащит меланхоличного рыболюда к дворфийке, и пока его целительная слюна спасает от гибели одного из нас, другой уже валится на землю. Едва не придавив снующих по комнате гномов, Ронд грузно оседает на каменный пол, являя нам свою спину с глубоко засевшим арбалетным болтом.
Перекошенный от ярости Сарит, устремляется к очередному сородичу, показавшемуся на лестничном пролёте, кувырком отправляя последнего в затянувшуюся свару. После того как Тенебрис оголяет трубку идущую через её руку и окатывает обезумевшего стражника какой-то охлаждающей жидкостью, мне наконец удаётся как следует скрутить мерзавца, подставляя его под скорую расправу Персиваля. Нам удаётся распределиться на две кучи, сконцентрированные вокруг противников, после чего происходит грязный обмен злыми и жестокими ударами. Показавшееся мне вечностью, на самом деле заканчивается за считанные секунды. Это чудо, что навалившись гуртом на двух тренированных и вооружённых воинов, почти все из нас остаются живыми, а многие ещё и невредимыми.
Когда шмыгнувший наверх Баппидо, возвещает, что у них там оружейная, топот множества ног прокатывается по лестнице. С жадностью голодных детей пустыни, впервые оказавшихся в кондитерской лавке, мои доблестные спутники методично вооружаются. Я с тоской оглядывают сторожку, недовольно отмечая, что здесь нет моих вещей, а эти жестокосердные глупцы могли и вовсе избавиться от моего скарба. Но переодевать-то меня было зачем?..
Пока я скромно околачиваюсь в центре комнаты, моя растревоженная душа наполняется теплом, когда первые проблески надежды поселяются на лицах других узников. С большой любовь Эльдет прижимает к себе свой фамильный щит, проходя мимо Персиваля. Мужчина, увешанный оружием, методично застёгивает ремешки доспеха, вернув который, он тут же стал словно бы ещё на пол головы выше. Тенебрис оглядывается. Хитро. Изучающе. На её бедре, поблескивает серп, изогнутый, элегантный, удерживаясь там словно сам по себе, а на другой стороне висит арбалет. Не впечатлённая наблюдениями она подхватывает с земли Стуула, который самозабвенно бегает взад-вперёд, желая быть частью этой радостной неразберихи. Механическая кошка поднимает его повыше, вращая и рассматривая со всех сторон, отчего-то громко называя Миконидом. Кажется и об этих штуках металлическое существо знает вообще всё.
Наблюдение за боевитостью соратников, покрывает меня налётом лёгкой зависти. Я решаю захватить метательные дротики, просто чтобы, подобно тому самому грибочку, примкнуть к всеобщему веселью. Миную Джимджара, чьё большеносое лицо всё так же светится располагающим самодовольством, и уже тянусь к стойке с метательным и древковым оружием, когда сталкиваюсь с Аханой. Как любимого питомца, она удерживает в руках чудесный посох, напоминающий стремительную волну застывшую в моменте. С её обычной робостью, она запинаясь говорит что исцелит меня, и в следующий миг словно прибой, меня окатывает целебный поток, принося странную тоску по дому и залечивая многочисленные рубленые порезы, доставшиеся от стражника которого я дважды тщетно пытался удушить. Попутно захватив с собой верёвку, одну из многих, найденных нашими шебутными гномами, я присоединяюсь к остальным.
Промежуточная победа, как известно, не является окончательной — мы всё ещё в плену, окружены врагами и совершенно не знаем куда двигаться. Пятёрка моих товарищей, которым, судя по хмурым лицам, сегодня досталась самая тяжёлая работа, делится с нами наблюдениями. Звучит заветное слово “кухня”, после которого мы осознаём дополнительный источник ощущаемой слабости. Тоскливо поглядывая на кашу, размазанную по полу в пылу схватки, но приобретающую всё больше привлекательности с каждым ударом сердца, группа заключённых принимает волевое решение — вырваться на свободу и будь что будет. Не нужны нам никакие слава и богатство, не жевать нам пищи наших недругов — чем скорее простынет след, там выше шансы на спасение. И стоит нам, вдохновлённым подобным единодушием, распахнуть дверь как и без того тусклый фиолетовый