Он впервые увидел её на орбитальной станции «Эос», где искусственное солнце светило ровно в шесть утра, а гравитация напоминала о Земле лишь намёком. Лира работала инженером по нейросетям, её пальцы танцевали над голограммами, словно дирижируя тишиной. Её глаза были цвета космоса — глубокие, с мерцающими точками, будто в них отражались далёкие звёзды. Кай наблюдал за ней из-за панели управления, скрываясь в тени реактора, который гудел, как подавленный вздох.
Они разговаривали редко. Лира общалась с машинами на языке кодов, а Кай ремонтировал системы жизнеобеспечения, его руки вечно пахли металлом и озоном. Но однажды, когда станция вошла в зону метеоритного дождя, а экраны тревожно замигали, он нашёл её в обсерватории. Лира стояла у иллюминатора, её лицо освещали вспышки сгорающих камней.
— Они похожи на слёзы, — сказала она, не оборачиваясь. — Только плачут не люди, а вселенная.
Кай хотел ответить что-то умное, но вместо этого пробормотал:
— Красиво.
Он начал приходить в обсерваторию каждую ночь, зная, что Лира любит смотреть на звёзды в одиночестве. Иногда она делилась обрывками мыслей:
— Ты веришь, что где-то есть планета, где любовь не требует слов?
Он не верил. Он верил только в то, что видел: в её волосы, собранные в небрежный узел, в след кофе на чашке, которую она всегда ставила на край консоли.
Однажды Кай собрал из старых микросхем робота-колибри. Он научил его летать по траектории её маршрута, касаясь крылом её плеча. Лира смеялась, а робот, запоминая звук, повторял его как сигнал SOS.
— Зачем? — спросила она.
— Чтобы напоминать о том, что даже вдали от Земли есть место чему-то хрупкому, — солгал он.
Настоящая причина была проще: он хотел, чтобы она чувствовала, что не одна.
Но Лира говорила с ним о квантовых алгоритмах и чёрных дырах, а не о себе. Пока однажды не исчезла.
Он нашёл её письмо в системе. Видеозапись: Лира в скафандре, за её спиной — бескрайний космос.
— Я улетаю на «Арктуре», — говорила она. — Они предлагают расширить сознание, слиться с нейросетью. Там не будет боли. Не будет... неразделённого. Не будет тоски о любви.
Кай знал, что это значит. «Арктур» стирал границы между человеком и машиной, превращая эмоции в данные. Любовь там становилась строкой кода — совершенной, но лишённой трепета чувств.
Он взломал коммуникатор, отправил последнее сообщение:
— А как же слёзы вселенной?
Ответ пришёл через месяц, когда «Эос» пролетал мимо Юпитера. На экране вспыхнула голограмма Лиры, её голос звучал как синтезированная мелодия:
— Здесь нет слёз. Нет звёзд. Нет робота-колибри. Только тишина.
Робот-колибри, оставшийся на станции, всё ещё кружил по её маршруту, повторяя смех, который теперь напоминал сигнал бедствия. Кай смотрел в иллюминатор, где метеориты больше не напоминали слёзы. Они горели ярко и бесшумно, как невысказанные слова.
Он понял: вселенная плачет только тогда, когда кто-то ещё способен услышать её.
___
А на Земле, в старом парке, где когда-то сажали деревья влюблённые, робот-колибри нашёл девушку с глазами цвета космоса. Она подняла голову, и механическое крыло дрогнуло, задевая её ладонь.
— Красиво, — прошептала она, и где-то в далёкой галактике, может быть, дрогнула звезда.
| Помогли сайту Реклама Праздники |