Шуршание и чмоки

***1
    Она вечно шуршит, вечером допоздна, утром в самую рань. Но раз шуршит, значит, ее вновь одолевает что-то новое, и она просматривает свои старые записи, выискивая в них соответствия с сегодняшней находкой. Все ее находки – это мысли, приходившие когда-то или пришедшие только сейчас. Она все скрупулёзно записывает сначала на листки бумаги, потом в файлы на компе и накопила их уже тысячи. Я предлагал ей объединить все мысли в один файл, но она так на меня посмотрела, что я тут же исчез с ее глаз долой.
    Листки она много раз тасовала, меняла их очередность, невзирая на указанные на них даты, обозначавшие, когда была записана та или иная мысль. Листков так много, что иногда очередную собранную тематическую стопку не в силах удерживать прищепка, и тогда их приходится перетягивать резинкой. Как деньги. Я уже сто лет не держал в руках бумажных денег, а металлических еще дольше. Иногда я тайком читаю листки, а потом вновь скрепляю их и кладу на место. Хотя вполне могу залезть в ее комп и прочесть все это в файлах, собранных в папки. Но на листках ее почерк, и он всякий раз имеет нюансы, в зависимости от написанной мысли. И по почерку я могу понять, какое настроение у нее тогда было.
    Её зовут Юля, но она до сих пор представляется всем как Юль. Дело в том, что почти до 15 лет она заикалась и, произнося своё имя, спотыкалась как раз на последней букве "я". Поэтому, стесняясь, просто перестала её произносить. Юлькино заикание давно осталось в прошлом, но никуда не делись робость, замкнутость и придирчивый взгляд на любого нового знакомого – вдруг он что-то скажет о ней или пошутит. А ведь кроме родных и двух верных школьных подружек никто не знал о ее давней и уже искоренённой проблеме. В универе даже не догадываются о её прошлом заикании. Но она так и называет себя Юль.  
    Я просто её друг, вернее, друг её семьи, а ещё вернее, родственник – очень дальний, непонятно какого колена. Наш дом сгорел, и Юлькина семья приютила нас. Правда, мои родители не захотели стеснять добросердечных родственников и поселились у них на даче. А я, как студент и без пяти минут выпускник, вот уже полгода живу в Юлькиной семье. Городская администрация обещала нам как погорельцам квартиру, но в порядке очереди таких же, как и мы, потерпевших. Я вполне мог бы жить в общежитии универа, но уже через полгода у меня защита диплома, поэтому было решено, и Юлькины родители настояли, чтобы я остался жить в их квартире.
    Юлька приняла меня молча. Показала комнату, что-то буркнула и ушла к себе. Тогда я подумал, что она злобная фурия. Сейчас я так совсем не считаю.
    Когда я начал тайком читать её листки, то понял, что мыслит она очень необычно. Наверно сказывалась её привычная замкнутость, не знаю. Но я полюбил её мысли, записанные на бумаге. И почерк её полюбил. А сегодня понял, что хочу её поцеловать. Такое со мной редко случается, ни одна из наших девиц в универе мне не нравится. Я, конечно, целовался с некоторыми из них – на новогодних пирушках, на выездах с шашлыками, на наших винных студенческих тусовках, потому, что не хотел отставать от других парней, и целовался с теми из одногруппниц, которые выбирали меня. Сам я так никого и не выбрал. Общаясь с товарищами, которые уже серьезно встречались и даже собирались жениться, я понимал, что совсем не хочу такого хомута.
    И вот сегодня меня потянуло к Юльке. Я сидел и пытался вспомнить, тянуло ли меня хоть когда-то к кому-то из женского пола? Разовые пересыпы в последнем классе школы я в расчет не беру, это все было несерьезно, просто, чтобы не ударить в грязь лицом перед девчонками и пацанами. Однако все это оставило у меня довольно мерзкий привкус, поскольку я очень чувствителен к запахам и вкусам, а ни одна из моих разовых партнерш не нравилась мне в этом плане. Красивые личики ни о чем мне не говорили, мало ли свежих красивых 16-17-летних девочек. Только потом они меняются, взрослеют и… стервенеют, по крайней мере, так случилось с теми, кто активно тянул пацанов в постель и от которых в итоге эти пацаны сбегали. Я тоже сбежал сразу от двух, за что получил пару пощечин и оскорблений в свой адрес, но был рад, что легко отделался, в отличие от одного приятеля, которому пришлось трихопол глотать после постельных утех.
    Вечером Юлька как обычно пошла в ванную, где минут пятнадцать, распустив тугую объемную косу, расчесывала свои густые длиннющие волосы. Дверь в ванную была приоткрыта, и я видел все из комнаты, где теперь жил, в зеркало прихожей. Я частенько так подсматривал за Юлькой, но сегодня она вдруг поймала мой взгляд в зеркале и тут же закрылась на защелку. Хотя тётя Галя запрещала ей это делать, потому что однажды в детстве Юлька, закрывшись, осталась в полной темноте, когда вырубило пробки, и сильно испугалась. А с её заиканием это являлось большой проблемой, она после этого молчала целую неделю, дрожала и плакала.
    Я подскочил к двери ванной и воскликнул:
-Юля, я случайно увидел! Не специально! Прости. Открой, пожалуйста, тётя Галя будет недовольна. Ты ведь знаешь…
    К моему удивлению Юлька открыла дверь, взглянула на меня снизу вверх из-за моего роста, а потом вдруг схватила меня за руку и затащила к себе в ванную. Потом выглянула наружу, никого не увидела и не услышала, поэтому снова закрыла дверь изнутри.
    Повернувшись ко мне, она отдышалась и сказала, смело глядя мне в глаза:
-Ну, давай, начинай развратничать! Давно хотела проверить, нормальный ты пацан или нет.
-Хотела проверить? – изумился я, а потом осторожно спросил:
-Что ты имеешь в виду под словом развратничать?
Тут у меня промелькнула мысль, что нельзя упускать такой случай, поэтому я быстро наклонился и впился поцелуем в ее губы. К моему удивлению она не оттолкнула меня, но сильно смутилась:
-Я не думала, что ты такой быстрый…
-Просто давно хотел это сделать, – сказал я честно.
-Правда? Хотел меня поцеловать? Я вообще-то имела в виду – облапать, потискать…
-Это тоже могу и очень хочу. Боялся, что тебе не понравится.
Мы замерли на мгновенье, но Юлька все же сказала:
-Не теряй время, у нас его и так мало.
Я кивнул и прижал ее к себе, взявшись одной рукой за спину, а второй за её худенькую попку.
-И как тебе? – спросила Юлька.
-Н-нням! – ответил я и стал ее целовать и тискать.
 
***2  
    С момента обнимашек и чмоков-поцелуев в ванной наша жизнь резко изменилась. Все, что было самым обыденным и простым вдруг наполнилось почти непреодолимыми препятствия на каждом шагу. Ведь мы не хотели никому из родных открывать нашего взаимного притяжения, однако не тянуться друг к другу так же не могли. Слава богу, родители Юльки привыкли к тому, что мы постоянно общаемся, и я помогаю ей делать рефераты. Поэтому мы вполне легально запирались в ее комнате, чтобы якобы работать над очередным учебным заданием, а на деле целовались до потери сознания. Уже через неделю таких мучений Юлька спровоцировала меня на секс, и все стало еще труднее и мучительней, потому что отрываться друг от друга и делать равнодушные лица оказалось почти пыткой. Ни о какой романтике тайных свиданий мы оба даже не думали. И как это некоторые пары умудряются подолгу скрывать свои отношения от окружающих? Юлька не выдержала и рассказала матери, что влюбилась в меня, а я в нее. Про поцелуи и секс она, естественно, умолчала. Тётя Галя удивилась, но не рассердилась и переживала лишь о том, чтобы я не завалил диплом, а Юлька – экзаменационную сессию. Мы и сами понимали, что это был бы самый плохой вариант, поэтому все-таки напрягались и занимались подготовкой, Юлька – к экзаменам, я – к защите.
    В это напряженное время мы встречались только вечером, когда возвращались домой каждый из своего универа. Была бы у меня тачка, я заезжал бы за Юлькой, и мы могли бы с ней в машине целоваться. Но наш подержанный мерс забрал отец. На даче, где они с мамой сейчас жили, без машины было не обойтись. Отцу на работе оказали приличную материальную помощь и пообещали содействие в скорейшем получении нового жилья, поскольку дом наш сгорел по причине нарушения техники безопасности узбеками при ремонте кровли, которые разогревали битум прямо на крыше. Управляющую компанию уже привлекли к ответственности. Дом, в котором мы жили, относился к старому фонду – двухэтажный старинный особнячок на восемь квартир с одним парадным, где все друг друга знали как члены одной семьи, потому что жили в нём уже много лет – 20, 30, а кто-то 40 и даже все 50. Менялись лишь поколения в семьях, старики умирали, а дети и внуки взрослели. Наша квартира тоже досталась нам от бабушки и дедушки, которые когда-то работали в Метрострое, где и получили её по распределению.
    Все квартиры в доме были одинаковы – пятикомнатные, с большими кухнями, французскими балкончиками, с высокими деревянными окнами и добротными паркетными полами. Менять окна на пластиковые жильцам запрещалось, поскольку фасад дома представлял собой произведение архитектуры, а сам дом относился к объектам исторического наследия и находился почти в центре старого парка, разросшегося за многие годы вокруг него. Всем нам было очень жаль, что он сильно обгорел. Но его обнесли строительной сеткой и повесили щит с надписью, что дом находится на реставрации.
    А узбеки сбежали, наверно, вернулись к себе на родину. Главное, никто из жильцов не пострадал, даже старенькая бабушка на инвалидном кресле и мать с тремя детками. Соседи всем помогли покинуть квартиры до обрушения деревянного перекрытия.
    Юлька ёжилась и дрожала, когда я рассказывал о том, как все происходило, и как радовалась мама, что успела захватить сумку с нашими документами, поэтому я больше не возвращался к этой истории.
-Даня, ты должен всегда жить у нас, – сказала мне Юлька наедине.
-Пока я никуда не пропаду, не думаю, что квартиру нам предоставят слишком быстро, – пытался я успокаивать её. Это она еще не знала, что после диплома мне предстоит в армию уйти, для Юльки эта новость явилась бы ударом.
    В связи с преддипломной практикой я не видел родителей уже больше двух недель. Они ездили на работу с дачи и тратили на дорогу более 1,5 часов в один конец. И, конечно, очень уставали от дачной жизни, поскольку были сугубо городскими жителями. Но мама говорила мне по телефону, что они потихоньку привыкают, зато стали больше времени проводить на свежем воздухе и уже два раза делали шашлыки на настоящих дровах, а также со всеми предосторожностями топили баньку. Пожар надолго всех нас напугал. Мне до сих пор иногда снится запах гари.
    Больше всего мне хотелось спать с Юлькой в одной постели, потому что мы больше с ней ни разу не занимались сексом. Она боялась, что родители все узнают, да и я не хотел показаться им неблагодарным распутником. Хотя я сильно любил Юльку и, конечно, постоянно испытывал рядом с ней сексуальное возбуждение. Не скажу, что меня накрывала неуправляемая страсть, хотя, если бы Юлька отключила свои тормоза, я вполне мог забыть обо всем на свете.
    Однако когда я по своей новой привычке тайно прочел на листках ее мысли за последние три недели, то понял, что она не очень-то оценила наш секс. Он показался ей каким-то не слишком эстетичным животным действом, а еще она не