- Да, но, а как же директор? – спросил я.
- Директор, - вспомнила Юля. – А никак. Этот человек должен держаться подальше от учебного заведения. Особенно от нашего, где полно чистых, наивных девчонок. Ведь каждое его слово, каждый жест и улыбка его являет внемлющему образ того, Другого, из черного зеркала, в котором отражается ничто его Эго. И это впечатление пагубно. Ты же сам разговаривал с ним. И как тебе это показалось?
- Ну, в общем, да. Наводит на размышления, – признался я.
- Но это тебя, философа. Тебя не так просто взять голыми руками, - подмигнула она мне. – А девчонки, они ведь все впитывают, как губка. Они прекрасно видят то, что он умалчивает. Для этого им не нужен психоанализ.
- По-моему, ты преувеличиваешь, - сказал я. – Современные девчонки знают такое, что тебе, быть может, и не снилось.
- Может, и знают, - согласилась она. – Но знают из кино и роликов. А вот, когда перед ними живое воплощение Эго, это несколько другое. Это реальность.
- А может быть, ты все таки сгущаешь краски? Преувеличиваешь проблему? – предположил я.
Она на минуту задумалась. И потом сказала.
- Очень возможно, что я, действительно, несколько драматизирую ситуацию. Поддаюсь настроению. Но в любом случае я сделала правильно. Он сам создал для себя гомункула Юдифь, из нечастной Юли. Кстати, при создании гомункула используется тыква, где разлагается семя мужчины, а потом зародыш дозревает в конском навозе до тех пор пока существо не оживет и не начнет двигаться сам по себе. Символично, не правда ли? Наш факультет - хорошее место для такой алхимии.
Тут в дверь открылась и на пороге появилась Наталья Петровна.
- Юличка, что случилось с Павлом Леонидовичем? – взволнованно возгласила она. – Он выскочил сам не свой. Распорядился, чтоб я собрала его вещи, сел в машину и уехал.
- Не знаю, Наталья Петровна, - легко соврала Юля. – Видимо, с начальством разругался. Сказал, что уже нашел другую работу. Так что, давайте собирать его пожитки. Вряд ли он вернется теперь.
7.
Вечером для отвлечения от впечатлений дня я прослушал по Интернету лекцию Дугин о творчестве Жака Лакана. Меня очень позабавило умение Александра Гельевича осмысливать каждое слово «Великого и ужасного». Даже в том, что Лакан писал слово «симптом» иначе, чем в словаре, и по-русски это звучало бы, примерно, как симтом, профессор Дугин находил великий смысл. Кроме того, Дугин подчеркнул, что означающее у Лакан может иметь свои означающие. И мне пришло в голову, что такой скрупулезный анализ мелких деталей еще более усложняет учение философа, еще более запутывает его, делает непостижимым и приготавливает к открытию того, чего в нем нет. Зато это здорово добавляет ему значимости и придает облик истинности.
С этой мыслью я лег спать.
Утром выяснилось, что директор не вышел на работу. Зато к обеду в его кабинете обосновался временно исполняющий обязанности декан Лев Ильич Чижов. В обеденный перерыв мне было велено явиться к нему на беседу.
Декан оказался крупным мужчиной с лысой, бритой головой тяжелыми веками над непонятного цвета глазами.
- Так, вы Андрей Алексеевич, - сказал он, мельком оглядев меня, и тотчас увел взгляд в бумаги на столе. – Вы у нас проходите испытательный срок. В общем вы нам не подходите. Зайдите в отдел кадров. Там вам отдадут документы. Вопросы есть? Все.
На моем пути в спортзал, куда я последовал, чтобы забрать кое-какие вещи, почти сразу появилась Юля. Внимательно посмотрев на меня, она сказала:
- Я тоже уже уволена. У этого гада везде такие связи… Но я не жалею. Я все равно ушла бы отсюда. Мне здесь нельзя оставаться. Но теперь я не пропаду. И ты не жалей. Я не хочу знать, что ты здесь остался без меня. Зато мы с тобой выполнили очень важную миссию. Павлин сюда точно не явиться. И я еще посмотрю, где позволю ему притулить свое Эго. Ему теперь, вообще, лучше сидеть тихо и не отсвечивать. То есть ему лучше затаиться в темноте и там проходить зеркальную стадию своего «Я». Ну, ты… Дайя тебя все же поцелую на прощанье.
И она меня поцеловала. В щечку, конечно. Но, думаю, этот поцелуй мне запомниться на всю дальнейшую жизнь.