как отец его был из кулаков, то ушлый адвокат провел это чисто бытовое убийство как яркое проявление классовой борьбы, и отцеубийцу приговорили всего к семи годам.
Каптерщик прочитал бумагу, прищурясь, вгляделся в лицо Давыдова и так же молча повел его к стоящим вдоль стены длинным полкам, где лежали сотни комплектов совершенно новой и чистой рабочей одежды. Не глядя на стоящего позади Владимира, он передал ему робу, телогрейку, новые, прошитые суровой ниткой ботинки и кусок растрескавшегося конского, хозяйственного, почти черного мыла.
Поманив пальцем оторопевшего Давыдова, каптерщик через небольшую обитую листовым железом дверь провел его в расположенную выше баню и шелестящим глухим голосом проговорил
:- Грязную одежду брось в угол, горячую воду больше трех шаек не использовать, через час постучишь в дверь, я тебя выпущу.- Потом подумал, посмотрел на Давыдова сверху вниз и, достав из самодельного деревянного портсигара папиросу, презрительно бросил ее на бетонный, скользкий от грязи пол, а сам, пригнувшись, вновь скрылся в своей каптерке.
- Мой день!- радостно прошептал, затягиваясь горячим папиросным дымом Давыдов, и нетерпеливо начал стягивать с себя кишащую вшами грязную, рваную одежу.
Застуженные, опухшие суставы от горячей воды сладостно заныли, а струпья и большие багровые фурункулы на коже нещадно заболели, но Владимир снова и снова намыливал тело и голову до тех пор, пока чисто вымытое тело не стало ярко- красным и скрипящим под ладонями.
В два часа дня Давыдов важно прогуливался возле КПП во всем чистом и сухом, высокомерно поглядывая на ничего не понимающих вертухаев. Ярко-белый снег радостно поскрипывал под подошвами его новеньких ботинок, да и вся его жизнь как-то вдруг сразу наполнилась радостным и важным смыслом.
Вскорости подъехал «уазик» с брезентовым полинялым верхом, дверца машины приоткрылась, и рука полковника, обтянутая кожаной меховой перчаткой, поманила Давыдова в теплое, отдающее бензином урчащее нутро автомобиля. Когда машина проезжала через ворота, Давыдову показалось, что даже откормленные сторожевые псы и те вытянулись в струнку, не говоря уже об охранниках, в большинстве своем деревенских мужиков.
Владимир счастливо и несколько глуповато хихикнул и тут же провалился в глубокий сон, невзирая на необычность ситуации и сидящего рядом полковника Ведерникова, всемогущего начальника Ураллага.
Когда разомлевший от тряски и тепла Давыдов проснулся, за заиндевевшими окнами машины вставали высокие дома какого-то города, фасады многих из них были облицованы нарядным красным гранитом. - Это явно не Свердловск, там все больше серый камень, - прошептал поездивший в свое время с гастролями по многим Уральским городам Давыдов.
- Челябинск - бросил Ведерников, и в машине вновь воцарилось молчание, изредка прерывание легким матерком личного водителя полковника.
Через четверть часа машина остановилась возле подъезда семиэтажного дома.
Полковник вышел, за ним вышел и Владимир, стараясь незаметно для Ведерникова размять онемевшие от долгого сидения ноги.
- Завтра в семь. - не глядя на водителя коротко приказал полковник, и «уазик» выплюнув облако горячего пара, резко сорвался с места
- Папка приехал!- раздался радостный крик из комнаты, и на шее полковника повисло существо в розовом платье с большим розовым бантом в волосах.
Существо при ближайшем рассмотрении оказалось девицей лет пятнадцати- шестнадцати, которая, как только увидала стоящего за ведерниковской широкой спиной Давыдова , тут же спрыгнула на пол, и протянув Владимиру узкую прохладную ладошку, отрекомендовалась: Ведерникова Наташа.
- Давыдов Владимир Анатольевич, - так же представился тот и посмотрел на полковника, неожиданно для себя отметив резкую перемену в выражении лица Ведерникова. А того и в самом деле трудно было узнать. Черты лица его смягчились, возле глаз обозначились добродушные морщинки, и залихватские усы поползли вверх, обнажая крепкие прокуренные зубы.
Из кухни, откуда доносился звук льющейся воды, в коридор вышла, скорее, выплыла полная, вся в бугорках и ямочках женщина в переднике, надетом поверх темного платья в мелкий цветочек.
- Наша домработница Шура - отрекомендовал ее полковник и, сняв полушубок, отдал ей.
- Раздевайтесь. Шура покажет вам, где вы будете жить, - не глядя на Давыдова сказал он и скрылся в глубине квартиры.
- Так вы новый Наташечкин учитель музыки,- догадалась Шура, невольно ответив Владимиру на возникшие было у него вопросы.
Комната оказалась уютная, небольшая, с высокими потолками и вычурной лепниной возле люстры.
- Наташечка мечтает поступить в консерваторию. Раздевайтесь, раздевайтесь, - щебетала домработница, заправляя постель свежим бельем.- Через часик и обед подоспеет. Девочка очень способная, но после смерти матери забросила учение, вот теперь и придется всю зиму наверстывать. А вы откуда? Из Челябинска? А у вас дети есть?- вопросы из нее сыпались горохом. Владимир еле успевал ей на них отвечать.
- Да нет, я из Ленинграда. Есть сын. Но жена от меня официально, через печать, отказалась, развелась, взяла снова девичью фамилию и уехала с сыном к себе на родину, в Киев....
Обедали все вместе, в столовой, за большим круглым столом, под лампой с огромным оранжевым абажуром. Шура, катясь на своих коротеньких пухлых ножках в стоптанных войлочных тапках в кухню и обратно, на удивленье успевала и подавать новые блюда, и есть наравне со всеми, и все также непрестанно болтать, как и в комнате Давыдова. Ведерников выпил пару стопок водки, налил и Владимиру. Шура от водки отказалась, но по ее раскрасневшемуся лицу с яркими пятнами румянца на щеках Давыдов предположил, что где-то на кухне у нее непременно спрятан графинчик, из которого она, по всей видимости, и попивала потихоньку во время своих пробежек. Все было как-то очень по-домашнему, и лишь босые ноги (носок в лагерях не полагалось), смущали его, но выпитая водка скоро перечеркнула и это его смущение.
Насытившись, полковник откинулся в кресле и, внимательно посмотрев на Владимира, сказал внушительно:
- Владимир Анатольевич... Три месяца вы будете жить здесь - готовить дочь к поступлению в консерваторию. Из квартиры выходить запрещаю, по телефону звонить кому бы то ни было запрещаю, вступать с Наташей в разговоры, не касающиеся обучения, запрещаю. Я очень надеюсь, что вы понимаете: любое, самое невинное нарушение вышеизложенного вновь бросит вас туда, где вы уже торчите столько лет. В лагерь.
Он встал и, поблагодарив Шуру за обед кивком головы, скрылся за дверью в другую комнату. За столом наступило молчание, но сообразительная домработница звоном убираемой посуды и своей бесконечной болтовней умудрилась почти полностью стереть неловкость, возникшую после ухода Ведерникова. .
Владимир заметил лежащую на диване Наташину гитару. Инструмент был, несомненно, очень дорогой, ручной работы, инкрустированный разными породами дерева и перламутром, на его взгляд несколько вычурный, явно трофейный.
- Ну что, Наташа, попробуйте сыграть что-нибудь ваше любимое, - попросил Давыдов.- Я так давно не слышал живой музыки....
Наташа храбро взяла свою чудесную гитару за гриф, пробежалась длинными тонкими пальцами по отливающим серебром струнам и запела негромким, глуховатым, очень красивым голосом.
- Задерну кисею алькова первой ночи,
Я в ужасе, что сон нарушит твой луна,
[font="Trebuchet MS",
