знал, как я тебе завидовал. Стоял в дорогущих фирменных штанах и джинсовом батнике, смотрел на тебя, потного и грязного, и завидовал. Твоей душевной той чистоте и, как это ни странно звучит про солдата, независимости. Вот то-то, ничего ты не знаешь. Ну да ладно, отбросим нашу беспокойную юность и перейдем к делам нынешним. Хочешь ты того или нет, а я сейчас твой лечащий врач, и ничего ты против этого сделать не сможешь. Сам знаешь, с медперсоналом сейчас ох как туго. - Ручкалов помолчал, взял с тумбочки оранжевый апельсин, профессиональным движением содрал с него пористую шкурку и проглотив его дольку за долькой, грустно посмотрел на последний, еще нетронутый плод. Вздохнул и вновь заговорил.
- Итак, по словам очевидцев, а именно соседской девчонки, у тебя был контакт с шаровой молнией. Ты, судя по всему, некоторое время находился в состоянии клинической смерти, где-то порядка пяти минут. По крайней мере, соседка видела, как все это время ты лежал без движения на крыше. Потом твое тело сползло, упало, и удар об бетонную отмостку сработал на тебя - сердце вновь заработало. Так бывает. Потом, уже здесь, у нас в клинике, ты вновь в коме, а потом опять клиническая смерть - уже на семь минут. Честно говоря, в реанимации на тебя уже рукой махнули, и если бы на твою поломанную ногу случайно медсестра ( ты ее видел), не облокотилась своими, эээ, своей грудью, чем вызвала у тебя болевой шок, то поверь, мы бы тебя потеряли. Вот так обстоят дела.
Ручкалов поднялся, походил по палате, послушал нецензурную скороговорку филолога, подошел вплотную к Давыдову, отрешенно смотрящему в грязное окно, и тихо, проникновенно спросил:
- Вовка, скажи, ну просто в память тех лет, когда мы с тобой были еще неразлучны, поверь, это очень важно для меня. Скажи, ты ничего не видел? Ну, там, свет какой-нибудь или коридор? - Он выжидательно наклонился над кроватью, автоматически поправляя серое байковое одеяло.
Давыдов, насупившись, посмотрел на него, и, помедлив, ответил нехотя:
- Ты все равно мне не поверишь. Я… я видел Иисуса Христа.
- А какой он был? Светлый, сияющий?
- Да нет же, он был, по-моему, очень напуган и, пожалуй, сломлен. Я помню, как бился пульс у него на запястье, знаешь, такая тоненькая, синенькая жилка? Так вот, она, словно живая, пульсировала. И еще, помню отчетливо очень сильный, какой-то приторно-сладкий запах от его тела. Оно даже, по-моему, лоснилось. Да. По-видимому, это было масло. Может быть, и розовое. И еще был сильный ветер, и пыль, словно мельчайший песок, а не просто пыль. И он был повсюду. Песок и запах масла.
В палате повисла какая-то напряженная тишина. Даже матерщинник-сосед и тот приумолк.
Ручкалов вновь присел к кровати больного друга, и, вписывая что-то в толстую тетрадь, спросил как бы между делом. - Ну а как вообще твои дела? Где трудишься? На кого горб гнешь?
- Да ни на кого особенно и не гну. Институт разогнали, сотрудников сократили. Одно время на Арбате иконами-новоделом промышлял. Да сейчас кругом экспертов развелось, словно собак - того гляди и попадешься. Жена ушла, взяв с собой все, что только смогла, кроме разве что квартирки и машинки моей, «Оки». Так и то потому, что старье жуткое, за машину мою предлагают всего сто американских рублей. Вот так-то. Трудно, пожалуй, везунчиком меня назвать.
Ручкалов в непонятном восторге заметался по палате. Полы его халата подрагивали , словно крылья большой толстой чайки.
- Слушай, - набегавшись, он заговорил с заметной одышкой - А хочешь, не выходя из палаты, подработать? Тебе же все равно с переломами ног месячишко отваляться придется, а я тебе за каждый день по двести рублей отстегивать буду.
Давыдов замер от неожиданности, да и филолог что-то слишком подозрительно притих, шею вытянул.
- А кроме всего,- продолжал Ручкалов, - мы с тобой узнаем, кем были твои предки и отчего тебе так не везет.
- Аааа - протянул разочарованно Володя.- Психоанализом увлекся. Так обычно это им, психоаналитикам платят, а не наоборот. Да и не очень-то я во всю эту лабуду верю.
- Нет, - решительно оборвал его Ручкалов - Это не то, совершенно не то. Понимаешь, когда я там, на зоне, перчатки рабочие из брезента шил, то при этом только руки заняты, а голова свободная совершенно. И мне тогда кое-что дельное примыслилось. Ну, скажем ,путешествия по генной памяти человека. Открытие, сам понимаешь, еще совершенно сырое, но лет двадцать я на него уже положил....Ну вот, к примеру: жил-был в славном городе Париже обычный парижский дворник. И часто во сне ему являлись картинки из светской жизни средневековья, и не просто картинки, а как будто бы он, этот самый работник метлы, в своих снах являлся никак не менее, чем королем Франции. Намучавшись, и собрав свои сбережения, этот самый дворник отправился к работникам архивов, к историкам. И что же ты думаешь? Те перекопали тонны бумаг, исторических грамот, и раскопали, что предки его и в самом деле носили королевские короны. Каково? Вот это, по-моему, прекрасный образец генной памяти человека. Но в жизни подобное встречается довольно редко, и я задался целью найти, ну, скажем, такое вещество, которое смогло бы помочь пациенту, в данном случае тебе, проникнуть в тайны своего происхождения. Чуешь? После работы с тобой, с твоей генной памятью, когда я засяду за диссертацию, я, конечно, весь этот процесс, все его описание переброшу на медицинские термины, ну а пока, ты ж все-таки у нас не медик, и термины наши тебе, честно говоря, до фени, я буду называть некоторые вещи более обычными, обиходными словами, понятными и мне, и тебе, и даже вон тому симулянту. - Ручкалов кивком своей лобастой головы указал на филолога.
Тот, спохватившись, снова завел свою шарманку про «начнем, твою мать!», но как-то совсем неубедительно, без прошлого артистизма.
Давыдов устало откинулся на подушку и, закрыв глаза, попытался хоть на минутку забыться, отдохнуть от только что услышанного бреда. Но чем дольше он лежал, зажмурив глаза, тем яснее понимал, что от подобного предложения ему уже не отвертеться и что мысленно он, Владимир Давыдов, уже согласился войти в эту дурацкую ручкаловскую авантюру.
Он открыл глаза, внимательно посмотрел на наглую рожу своего дружка детства и глухо произнес.
- Ну, что ж, коли, твою мать, черт с тобой.
Ручкалов облегченно вздохнул, съел последний апельсин, и, поднявшись, сказал:
- С завтрашнего дня тебя переведут на усиленное питание. К тебе будет приставлена та самая медсестра, которой ты обязан своему второму рождению. Она будет выполнять все твои прихоти, понимаешь меня? Все. Абсолютно. Пожалуй, через пару-тройку дней можно и начинать. Кстати, деньги за твое сотрудничество со мной начинают капать уже с сегодняшнего дня.
Сергей поправил сбившийся халат и пошел прочь из палаты, по пути щелкнув по носу вновь притихшего знатока арго. Но уставший от свалившихся на него впечатлений Давыдов уже ничего не видел. Он крепко и спокойно спал.
