Ну и президент, находясь так очень и крайне близко к тому, что из себя источает Шарлотта, всё-таки не будучи круглым дураком, небольшие бзики каждый человек имеет и ими гордится, взял и полез в свой карман за своим портмоне, который, как сейчас выясняется, находился не там, куда всё это время бросала свои настырные взгляды Шарлотта, почему-то считая, что красные линии мужского организма прочерчены и находятся на уровне фигуральной ватерлинии, ниже которой заглядывать всегда опасно своей непредсказуемостью объекта наблюдения.
– Ну-ну, сейчас посмотрим, сколько ты стоишь на самом деле. – Вот такое любопытное напряжение читалось во взгляде Шарлотты и всех остальных представительниц её гендера, отчего-то питающих особую страсть к вот такого рода познаниям о человеке.
И как это с огромным постоянством случается, то испытуемый ими таким образом человек не оправдал возложенные на него ими ожидания и надежды. А так как в качестве вот такого лица сейчас выступал президент, то он обманул их надежды кратно и при этом очень подло и вероломно. Как он это всё провернул на их глазах? А очень просто, он вдруг и неожиданно прежде всего для самого себя, – так натурально всё это сыграл президент, тот ещё актёр, как в своё время его предшественник на этом посту, становящееся всё чаще и больше прибежищем комедиантов, – не обнаруживает портмоне ни в одном из своих карманов, кои он все ощупал и перерыл.
А когда он по третьему разу залез в свои карманы и ничего там не нашёл, он, имея наглость отрицать своё участие в произошедшем, – мол, я тут не причём, а если так, то в нашем коллективе завелись кроты и крысы, – с видом своей полнейшей невиновности и даже наоборот, какой-то внутренней оскорблённой и покоробленной правоты, с жаждой справедливости воззрился взглядом на Шарлотту, и давай её угнетать и напрягать тем, что именно она стояла за открытием в нём этой пропажи, о которой он до этого момента не имел никакого преставления, и чувствовал себя крайне устойчиво, уважительно и не обманутым человеком. И всего этого он в один момент, по настоянию Шарлотты лишился. И кто теперь, кроме неё знает, что на самом деле преследовала она, когда потребовала от президента продемонстрировать внутреннюю финансовую отчётность и состоятельность. И первое, что сейчас напрашивается на её счёт решить и подумать – она таким путём хотела вывести из себя президента в первую очередь, а затем уже добиться его надлома, выбив из-под его ног устойчивость нахождения на крепком фундаменте отношений с монетарной политикой своего курса.
И вот что сейчас делать с Шарлоттой, этот вопрос выходит на первый план этого момента. Который и озвучивает президент в свойственной себе манере, не так прямо, а околично, давая шанс заподозренным в своём безответственном поведении лицам возможность исправиться.
– Где?! – немного потерявшимся голосом, что отвечает реалиям происходящего, вопрошает всех и в первую очередь Шарлотту президент. И как это не неожиданно, никто не знает, не просто ответа на этот самый простой вопрос, а все делают такой вид, что и вопроса то не поняли и о чём это сейчас таком волнуется президент. Тогда как с минуту назад все тут демонстрировали такую удивительную проницательность – мы вас и вашу подлую и лживую начинку, господин президент, насквозь видим – что мама не горюй.
И, конечно, кто самый лживый и лицемерный тут, то это Шарлотта, кому в общем-то деваться некуда, раз она сама себя так близко к президенту подвела, и ей приходиться принять в свою сторону весь этот негатив президента, до глубины души оскорблённого оказываемым им всем тут доверием, на которое ему таким подлым и вероломным способом ответили, с винтив его портмоне.
– Вы что-то потеряли? – вот такую лживую лицемерность демонстрирует Шарлотта, как будто ей невдомёк, что сейчас потерял и лишился президент – своего доверия ко всем им. – И при этом она всё это в себе лицемерие и обман подчёркивает тем, что начинает по сторонам огладываться и искать там того, кто так обманул президента. Когда надо начинать с самого себя. На что, все люди вокруг Шарлотты надеются, ей сейчас господин президент и укажет. И не просто словом – такие люди, как Шарлотта, слов не понимают – а как давно пора это сделать, хорошей кулачной трёпкой.
И это не фигура речи и какая-то фантастичная немыслимость и невозможность. А сейчас, а точнее сегодня, когда все прежние правила остались за дверьми этой автономии, скорей всего, автократического мироустройства в лучшем случае, – а как там дальше будет, общинный путь развития их мысли всех тут настигнет и подомнёт под себя или ещё более сложные структурные изменения на их головы обрушатся, то тут лучше не загадывать и быть готовым к любому развитию форм их местного самоуправления, общественного строя, – это вполне себе разумный подход по приведению в чувства очередной неврастенички, со своими параноидальными амбициями. Видите ли, видится ей всё время заговоры в свою сторону, а вот что есть в реальности, её неосуществимые никак амбиции, ею отчего-то не замечаются. И тут без приведения в чувства реального Шарлотту…А вот это очень интересный вопрос, на который в данный момент натолкнулись многие в этом кабинете люди.
– Что есть такое чувства реального? – вот тот самый вопрос, который пришёл на ум людям в кабинете, при виде развития этой ситуации с Шарлоттой. – Когда у человека известно шесть чувств, за каждое из которое отвечает один из органов организма человека. К примеру, за обоняние отвечает нос (хм, почему первым в голову пришло это чувство? Может оттого, что здесь так смердит и плохо пахнет), а за визуальную картинку зрение. А не есть ли чувство реального обещающая картинка реальности на основе работы всех чувств человека? – а вот этот вопрос является ответом на это затруднение. И получается тогда, что реальность это есть такая проекция действительности, которая находится в полном согласованности с пониманием данности нашими чувствами. И если вестибулярный аппарат, отвечающий за чувства равновесия и положение в пространстве, чувствует себя нормально, то всё сейчас происходящее для человека является реально нормальным.
В общем, чтобы всё как есть для себя прояснить, нужно как следует выдохнуть и вздохнуть, и если ты не подавился воздухом и не помутнел рассудком, то с тобой всё в порядке, и ты физически адаптировался к этой реальности.
– А где Оскар? – а вот это было неожиданно, и все прямо охренели от этого вопроса президента, нервно одёрнувшись в сторону того места за столом, где сидел до этого напоминания президента Оскар.
И как все сейчас видят, глядя на пустой стул за столом, на котором сидел Оскар, то чувство реальности ещё крайне сложная штука, и чтобы понять реальность не всегда одних чувств хватает. А здесь нужно иметь холодную голову и рассудок, чтобы, бл*ь, не вести себя до такой степени глупо и дурно, что никто из находящихся здесь в кабинете людей, уже не всполошился в страхе при виде того, как Оскар пытается подобрать ключик к открытию входной двери, совершенно забыв о том, что президент в своё время уже стал жертвой собственных амбиций, уверивших его в том, что для него нет таких дверей, которые бы ему не открылись.
И президенту даже становится смешно, при виде того, как Оскар, покраснев от натуги, пытается взломать своим упорством и упрямством бронезащиту дверей.
– И что вы, Оскар, там потеряли? – с долей иронии вопрошает президент Оскара, так быстро нашедшегося. – А может нашли?
Ну а Оскар, отлично понимая, что его попытка найти выход отсюда и из-под давления президента обвенчался провалом, натужно так улыбается, и что уж тут поделать, ему теперь нужно во всём соглашаться с президентом.
– Что поделать, господин президент, – с лёгкой досадой и пожалейте уж меня говорит Оскар, – у меня компульсивное обсессивное расстройство. Я, выходя из дома по десятку раз должен проверить, выключены ли газ, вода и свет. Так и сейчас, я при всём к вам доверии, не могу положиться на визуальную очевидность и собственноручно не проверить то, что уже ранее было вами проверено. В частности дверь на её запертость. – Что и говорить, а Оскар умеет вывернуть очевидность и реальность так, что ему поверишь и никак не придерёшься. Если ты, конечно, не президент, кто на несколько шагов дальше вас всех взятых видит (при наличии столько информации, это не сложно сделать) и может на основе полученных и от вас в том числе данных смоделировать не утверждаемую, но всё возможно с вашим будущем реальность. О которой и предположить не мог Оскар, озвучивая вслух вот такие причины, которые с этого момента должны воспрепятствовать всякому обвинению его в том, что он лезет туда, куда его не просят.
Я, мол, человек с особым путём развития своего интеллекта, живущий чуть-чуть в альтернативной реальности, своего рода эксклюзивное по своей минимальной численности меньшинство, так что вы и никто другой не имеете права выдвигать ко мне требования общего порядка, а для меня во всём должны присутствовать исключения. Я как никто инклюзивен и трансграничен.
И когда я, дорогая Шарлотта, мимоходом зайду в служебное помещение под литерой «Ж», дублирующей и лонгирующей ваше видения собственной идентичности, как по мне, то вашей интерпретационной модели поведения, то вы уж не обессудьте и не дуйтесь на меня зато, что я зайду к вам, в этот ваш островок личного, не по тому поводу и по той самой распространённой вашим интеллектом причине – быть ближе к тому, что вы от нас скрываете, – а меня, как лицо проекционного умополагания, будут интересовать насущные для моего мироздания вещи: только я и дисфункция той части моего организма, которая отвечает за перевалочные и пищеварительные процессы.
Вот только Оскар одного не предусмотрел в этом своём пожелании быть персоной нон-грата для всякого закона и неприкосновенной. А именно чрезвычайную подозрительность и недоверие ко всякому альтернативному ему мышлению президента. Сразу смекнувшего, на чём можно подловить Оскара.
[justify]– Если вы, Оскар, такой дотошный до всего человека, то я отчего-то уверен в том, что вы больше всех нас знаете, что тут происходит. Вы однозначно, пока мы все тут были заняты своими хлопотами, заглянули всем нам в карманы, проверили все шкафы на своё содержимое и вы уж точно знаете, на каких местах стояли наши таблички с именами. – Говорит президент, ставя Оскара в сложную вилку решений. Либо признать, что он всё сейчас сказанное и им утверждаемое было плодом его трусливой фантазии, – прошу понять и простить меня за все эти выдумки, они стали плодом моего трусливого сознания, – либо идти до предела в своём вранье и попытаться вначале
