А концепция одиночества, продвигаемая всеми средствами информации и инструментариями поглощения и навязывания человеку новой реальности, предполагает вечный поиск собственной значимости и занятости, и всё в контексте поиска родственной души, с кем можно было бы поделиться печалью собственного одиночества и найти для себя утешение не только в том, что весь мир — это сплошное одиночество, а я, бл*ь, нашёл исключение из этого общего правила.
– И что она вам говорит? – вот такую безумную вещь спрашивает Шарлотта у президента, подвигая того приблизиться к её уровню безумного понимания мира. Тогда как в нормальном мире фотокарточки не говорят, а они только смотрятся. И тогда что это сейчас такое было со стороны Шарлотты, как не провокация и желание записать президента в свой мир иррационального мышления.
А что всегда говорит супруга своему, вечно занятому и не уделяющему нисколько своего времени супругу, разве это не ясно. Мог бы легко президент контраргументировать Шарлотте и кому другому. – Спрашивает Барбара значит у меня, – в мыслях президента уже пронеслась вот такая версия подачи ответа Барбары, – сколько ещё, милый Джозеф, ты ещё будешь тратить своё драгоценное и в чём-то бесценное время на этих тупиц? Неужели в самом деле они столь не проходимы в своей тупизне? – А вот как ответить президенту на этот вопрос Барбары, будет предоставлено решать Шарлотте, кто уж сильно и много сегодня проявляет активности. И не пора бы ей заткнутся, как на то указывает в том числе и Барбара.
– Так что мне ей ответить? – спросит Шарлотту президент. – Согласиться с выдвинутым ею тезисом, или же попробовать её переубедить на твоём примере. Ты, мол, Барбара, слишком уж предубеждённо себя ведёшь в сторону моего аппарата, даже не пойму, за что они всё от тебя это заслужили. – Как бы от своего лица обратится президент к Барбаре, разыгрывая перед Шарлоттой такой дикий спектакль. – Вот хотя бы Шарлотта. – Ловко так ввернёт президент Шарлотту под горячую руку Барбары. – Очень ответственный, грамотный и верный моему курсу помощник. – А вот это что было со стороны президента ни одна только Барбара не поймёт. Впрочем, всех других, кто не поймёт, в последнюю очередь спрашивает Барбара, когда её переполняют чувства ревностного возмущения.
– Ну, не ожидала от тебя Джозеф такого беспрецедентного цинизма. Приводить в пример мне ту, кто официально числится у тебя в любовницах, это как нужно в своих глазах обнаглеть. – Тыча своим носом в сторону подохреневшей Шарлотты, и не подозревавшей наличия в себе столь большого шлейфа скабрёзных возможностей и путей их осуществления ради своей карьеры, о которых все кроме неё знают, начинает распаляться и всех, кто попал осаживать Барбара. – Теперь-то понятно мне, откуда растут уши всем этим твоим сладким словам в адрес этой шалавы. Ответственно подходящей к исполнению всех твоих затаённых желаний, грамотно утаивающей ваши не скоромные отношения от камер наблюдения и как вишенка на тортике, верная своим природным инстинктам быть шалавой.
Что и говорить, а умеет Барбара ввернуть в разговор такое слово, что всем участникам этого разговора становится не по себе от представления того, что значит это, по большому счёту, всегда паскудное слово. И теперь все участники этого разговора, сродни монолога Барбары, стоят и стыдятся самих себя за то, что они стоят так оплёванные совершенно беспричинно. А вот были бы они более продвинутыми в плане проектирования и своего будущего, а не только всей планеты – всё в трудах на благо мировой стабильности и баланса мира – то они бы воспользовались всеми этими, несколько запоздалыми советами Барбары. И тогда Шарлотте не пришлось тратить столько нервов, чтобы обосновать свою позицию на своё место в политике и искать для президента более резонные аргументы в деле её продвижения по карьерной лестнице (правда куда уж выше, и не понятно). В общем, всё это дело резюмируя, делается единственно правильный и логичный вывод: Барбара была права, когда называла всё окружение президента тупезнями, включая и его самого.
И вот что они там все пыжатся, пытаясь доказать самим себе и всему человечеству, что они являются агрегаторами прогресса, и сейчас что-нибудь такое придумают, что весь мир в труху или ахнет. Тогда как всё за них и задолго до них всё придумано природой, кто и является истинным творцом, в том числе и собственного разрушения через вот такую личную гордыню. И нечего выдумывать велосипед, когда нужно всего-то прислушаться к собственным рефлексам, и они выведут тебя куда нужно.
Так что президент на этот раз очень верно поступил, не раскрыв перед Шарлоттой личные секреты, заявив ей следующее. – А как насчёт права на личную информацию?
И казалось, что возразить на это будет нечего, да вот только не в случае с Шарлоттой, той ещё стервой, нашедшей что и надо можно возразить.
– Вам есть что скрывать? – задаёт вот такой провокационный вопрос Шарлотта.
– Человек имеет также право на личную тайну. – Делает возражение президент и опять мимо.
– Только если он не лицо публичное, кому вручены все ключи от нашего будущего. – И вот что делать с этой гадиной Шарлоттой, на всё готовой, чтобы покопаться в грязном белье президента, у кого по факту своего президентства нет грязного белья. – Так что вы скрываете от Барбары? – а вот этот вопрос Шарлотты, при наклоне к нему и заданный прямо в личку президента, в его ухо, был ниже пояса.
– Это что ещё за вопросы?! – от такой наглости президент в себе застопорился, и только и мог, как только изображать монументальный памятник человеческому недоумению в сторону чьей-то заносчивости и беспредельному наглежу, который себе позволяет Шарлотта, прямо точь-в-точь его Барбара, всегда и во всём находящая его виноватым.
Ну а Шарлотта, пока президент пребывает в такой умственной обструкции и устойчивости на неустойчивости, как это говорится в индустриальном быту, куёт железо пока горячо. Другими словами, хочет дотянуться туда, куда все мысли и женские стремления всегда хотят попасть или хотя бы заглянуть краем глаза – в кошелёк намеченной для себя цели. Должны же мы знать, с кем имеем дело и насколько значим тот человек, кто претендует на наше внимание.
– Не можем же мы растрачивать за так наше время, которого нам отведено слишком мало, чтобы мы могли его бесцельно проживать. – А вот и то самое оправдание таких женских поступков в сторону определения наличия в вас достаточных для вашего уважения наличных фактов и аргументов.
– Говорите, фотокарточка выпала из вашего портмоне. – Многозначительно и явно что-то задумав, такое говорит Шарлотта и смотрит прямо в душу президента, которая, как оказывается, находится у него за пределами неких красных линий, которые пересекать взглядом не рекомендуется и запрещено. Но Шарлотта берёт на себя, даже не смелость, а наглость, влезть за эти не прочерченные красные линии, и так взволновать президента этим своим бесцеремонным взглядом, что он в очередной раз в себе потерялся и разволновался ничуть.
– А можно взглянуть на это ваше портмоне. – Шарлотта озвучивает то, к чему она сейчас так плавно подводила президента. А вот сейчас президент уже не поддастся на этот шантаж.
– Это ещё за чем? – вопрошает жёстко президент.
– Хотим убедиться в вашей честности. – Говорит вот такое Шарлотта. И президент явно сгоряча и на нервах, недодумавши отморозил несусветную глупость. – Перед кем? – задаётся президент вот таким неоднозначно можно понять вопросом. И само собой он сразу неоднозначно понят всеми вокруг, и в частности, и в особенности Шарлоттой.
– Мы не будем принимать эту вашу истерику на свой оскорблённый счёт, куда поступают контрибуции со стороны угнетающих наше сознание господ-экстравертов, – говорит Шарлотта, явно потрясённая этим хамским поведением президента, даже не делающего попытки с кем-то ещё считаться, кроме себя, – но как же Барбара, кого, как вы сейчас так открыто продемонстрировали, вы с постоянством третируете, имея от неё тайные и скрытые счета и намерения, раз не отчитываетесь перед в своих доходах.
И опять президент провалился со своим ответом, уж очень неудачно пошутив. – Она что, налоговая.
И здесь уже не пожелали потерпеть и все остальные люди в кабинете, до этого момента нейтральные лица, со строгим укором покачав головой в сторону, даже не самого президента, а вот такого его предвзятого отношения к налоговым органам, формирующих между прочим бюджет, который их всех кормит. И если выводить за скобки серьёзного отношения этот институт власти, то всех нас охватит коррупционная составляющая и как тогда собирать бюджеты. Так что вы, господин президент, хорошенько подумайте, прежде чем так над этим вопросом насмехаться.
И президент, не только над этим вопросом подумал, а он осознал всю свою неправоту перед налоговыми службами, но только не перед Шарлоттой, заявив ей следующее. – Вы разве не знаете основное правило коммуникации. – Говорит президент. – Никогда не спрашивайте о зарплате и не говорите о политике.
Что и говорить, а сумел президент припечатать Шарлотту, аж задохнувшуюся от такой аргументации президентом своего нежелания раскрыть источники своего финансирования и может ещё чего-то его компрометирующего. Но Шарлотта, хоть и сбита с толку умением президента перекручивать факты и принципы жизни, но она всё же сумела найти достойное ответное слово.
– Господин президент, а чем тогда мы здесь все занимаемся? – крайне удивляется Шарлотта, кивая в сторону общего рабочего стола, за которым она, как и многие из здесь находящихся людей, всё думали, что занимаются политикой, а как оказывается, всё это не так. А как считает президент, то они здесь хорошо проводят время, мня себя чуть ли не богами, вершителями судеб. Где они, современные боги, на этой основе, клуба по божественным интересам – кого захочу, того помилую, а кого не захочу, тому мало не покажется – играют в карты судьбы, распределяя по миру свои божественные дары, снимая с человеческого тщеславия налог гордыни.
[justify]И вот только задайся президент вопросом: «А чем ещё? Я, мол всегда думал, что мы тут все дурака валяем, строя из себя и не пойми что», то Шарлотта, всю свою жизнь посвятившая тому, чтобы здесь находиться на основе постоянного членства, само собой не выдержит этого самого сильного разочарования в жизни, и лишит физической неприкосновенности
