Море… оно снова было у неё во сне. Чистое, спокойное, мудрое… для Аланы это было уже очень далеко. Да и неудивительно: Морской Царь убит своим сыном, дети Морского Царя идут друг против друга и царевна Эва, ушедшая в гиблые воды, винит своего брата в убийстве Царя и Отца, а он ответно винит её – за выдачу сухопутным людям морских сокровищниц, интриги и ещё за смерть другой царевны – общей их сестры Идии, чья гибель всего лишь игра.
Нетрудно догадаться, что Сигер убил её. Дотянулся, чтобы осквернить Эву, сделать её преступницей в глазах народа.
Море волнуется. Море готовится к шторму, который должен сотрясти всё, до чего сможет коснуться.
А во сне море спокойно и чисто. Алане хочется в то море, там остались её песни, её веселье, её надежды и там нет одиночества. Но она просыпается – разум знает, что сон всего лишь сон и будит Алану, чтобы она вернулась в реальность.
В реальности паршиво. Нет, с тех пор как Алана научилась переступать через себя и всеми силами изображать покорность своему брату и Царю, её никто не сторожит и никто особенно не контролирует. Это было бы хорошо, если бы Алана что-то могла придумать и как-то изменить ситуацию, но она не знает что ей делать. Ей не с кем посоветоваться, своих людей, союзников у неё нет, и Алана не сомневалась даже, что чуть что – её замыслы сдадут Сигеру.
Но нет этих замыслов! И доверия нет.
Иногда Алане кажется, что Эва всегда словно знала что будет что-то недоброе. Она ушла в гиблые воды от власти Сигера не одна, за нею последовали люди. Да, немногие, но всё же! значит, она искала себе союзников заранее? Чуяла, что придётся сопротивляться?
Для Аланы это чудно. Она не думала что ей вообще придётся искать союзников. Она не умела этого делать, а сейчас понимала: нужно что-то делать.
Остаётся только злой, издевающийся вопрос: что именно?
Попытаться сбежать? Добраться до Эвы? Что ж, это звучит хорошо, но на деле Алана знает, что не сможет совершить подобного. Во-первых, нужно добраться до гиблых мест, а туда даже Сигер со всей властью нового Морского Царя не лезет. Эва каким-то чудом добралась, но Алана даже толком не представляет где эти воды найти! Во-вторых, если Сигер обнаружит её пропажу, то непременно пустит за нею погоню, и её схватят. И тогда Сигер лишит её свободы передвижения. И к чему всё это? Благо, если бы Алана поплыла, чтобы какую-то весть передать или артефакт, так нет – нет ничего у неё! Просто сама знать не хочет больше своего брата – отцеубийцу и цареубийцу в одном лице.
Попытаться убить Сигера? Алане иногда в голову приходит такая мысль. Но она боится её. Она никогда никого не убивала. А ещё около Сигера всегда стража. Алана же и оружием владеть не умеет.
Ядом?..
Алане иногда приходит в голову эта мысль, но она не знает где достать яд. Эва бы точно что-то придумала на её месте, но Алана не умеет. Она молода и наивна, она не знает жизни и смерти. Зато она уверена в том, что еду Сигера пробуют, а на пирах она сидит теперь через два места от него, так что незаметно не получится. И опять же – где взять яд?
Остаться и внушать всем мысль о том, что Эва ждёт поддержки? Алане казалось это прекрасной идеей, и она верила, что может что-то сделать, и она даже предприняла две нелепые попытки, чтобы вызнать настроения двух своих служанок.
У первой она спросила:
– Помнишь ли ты царевну Эву?
Служанка мгновенно напряглась. Что было у неё на сердце? Кому она верила больше? Сигеру ли, занимавшему трон? Эве, что бежала в гиблые воды? А может верила в то, что ей надо выжить?
– Помню, царевна, – а что ещё могла ответить бедная служанка, которая приняла как издёвку и проверку вопрос Аланы?
– Скучаешь ли по ней? – Алана уже и сама поняла, что делает что-то не то. Как-то надо было аккуратнее со словами может?
И по лицу служанки поняла что права. Не то, всё не то! Океан, какая же она, должно быть, нелепая!
– Царь наш защитит её душу и вернёт в море, – отозвалась служанка и под надуманным предлогом исчезла, извинившись перед царевной.
Алана осталась ни с чем. На её счастье, служанка была уже в значительном возрасте и потому, то ли жалея Алану, то ли поняв её намерение, то ли и впрямь скучая по царевне Эве, к Сигеру не пошла с прекрасным рассказом о случившемся диалоге.
Алану протрясло до вечера, но Сигер ничего не предпринял и она понемногу успокоилась.
Во второй раз Алана решила действовать умнее и зашла издалека:
– Шарни, ты живёшь уже…сколько лет?
Служанка рассмеялась:
– Ох, царевна! Лет пятьдесят или шестьдесят, я старше тебя, но я не старше моря!
– И что было интересного в твоей жизни? Расскажи мне о чём-нибудь! – Алана сама подвилась тому, как легко вернулась в её голос требовательная интонация. Ей казалось, что с этим покончено, у кого и что она могла требовать? Но нет! Вернулась, и почудилось Алане, что мир скоро станет прежним.
Шарни не удивилась и легко начала рассказ. Она рассказывала о восстании болотных вод, которое застала совсем ещё ребёнком.
– Я тогда, царевна, жила с семьёй на перевале вод. Там тёплые течения и холодные встречаются, и создаются самые удивительные волны. Но там ничего обычно и не растёт, мы жили голодно, а когда пошло восстание, и того голоднее стало…
Алана слушала вполуха. Она сама даже не помнила точно в чём была суть этого восстания: то ли болотные воды хотели выйти из-под покровительства Моря и быть сами по себе, то ли просто хотели снижения податей? Ей никогда не была интересна история, она едва-едва помнила основные морские рубежи, а уж когда и где была какая битва или когда и из-за чего волнение пошло – это уж было слишком. Вот Эва помнила, она могла часами сидеть над картой, водила по ней пальцем…
– Думаешь, сейчас тоже будет война? – перебила Алана разохотившуюся служанку.
Та поглядела на неё серьёзно и тихо сказала:
– Ты, царевна, уж прости меня за прямоту. Я тебя с рождения видела, потому, думается, могу тебя остеречь – говори поменьше о том, чего не знаешь, и может быть минует шторм тебя.
Алана взглянула на служанку с изумлением. Она не предполагала, что слова простой прислужницы, какой-то там Шарни, могут так её тронуть и так страшно отозваться в уме.
– Брат твой тебя не трогает, ты против него и не иди, не сдюжишь, – продолжила Шарни, почему-то обернувшись на дверь, хотя она и без того говорила очень тихо. – И сестру свою опасайся. О себе думай, а они разберутся сами, хотя и бед, чую, наделают. Об обоих молюсь.
– Чего её опасаться-то? – не поняла Алана, против воли перейдя на шёпот, хотя разум и говорил ей что это глупо, она же один на один с Шарни, да ещё и в своих покоях!
– Выдала царевна сухопутным сокровищницу нашу, – покачала головой служанка, – всё ради власти, чтобы самой выше всех быть. И дальше пойдёт, если надо.
Алана попыталась заступиться, закричать на служанку, что это не её ума дело, и вообще – что какая-то служанка может знать о том, кто и что выдал сухопутным? Но слова кончились, застряли в горле. У Аланы и без того было очень острое сомнение в том, что Эва тут не при деле. Походило на правду, могло быть ею.
Шарни поняла верно:
– Сиди, царевна. Улыбайся всем. Ты мала ещё, слаба, уж прости что такое говорю, но тебе сейчас не нужно море возмущать, не справишься. А потонуть – потонешь.
Алана осталась тогда в печали. Что же такое? бесполезная она, что ли? Кругом такое творится, а она сиди и улыбайся? Но на ум и правда ничего не шло.
Алана перестала пытаться разговориться со служанками и найти себе союзников. Ей в голову пришла идея попытаться вызнать у Сигера его планы и уже утром она подала ему записку о желании прогуляться.
Сигер, к её удивлению, пришёл. Впрочем, сейчас Алана понимает, что он не мог иначе – очень уж заинтриговало его желание сестры встретиться. Сигер понимал, что Алана его боится и презирает, а тут прогулка? Он ждал чего-то интересного, хотя понимал, что ждать серьёзного не стоит – это же Алана, океан! Чего она может ему сказать?
– Ты хотела со мной поговорить? – спросил Сигер, едва они вышли из дворца в водорослевые сады.
У Аланы было немного времени, чтобы решить как себя вести. Она решила схитрить и потому спросила вроде бы такое, что очевидно было бы спросить, а в душе надеялась на то, что вызнает побольше.
– Ты и правда хочешь судить Эву?
Сигер рассмеялся:
– Она убила нашу сестру Идию, бежала от меня, своего царя, в гиблые воды. И ещё открыто обвиняет меня в отцеубийстве! Что я должен с нею сделать?
Алане стоило огромного труда не крикнуть что-нибудь обидное. У неё даже сложилось впечатление, что Сигер её провоцирует, ждёт именно такой реакции и она не позволила ему получить желанное.
– Почему ты тогда не отправишь туда людей и не притащишь её силой? – спросила Алана, поражаясь тому, как холодно прозвучал её голос.
Сигер резко остановился и дёрнул её за руку, разворачивая к себе лицом. Он стал страшен на какую-то долю секунды, но лицо его снова вдруг стало прежним и он тихо спросил:
– Неужели тебе этого бы хотелось, сестрица? Я полагал, что ты молишься на её победу и мое поражение.
Первый порыв был закричать: «да! Я надеюсь, что Эва тебя убьёт, как ты убил нашего отца!», и будь Алана прежней, она бы так и поступила. Но что-то навсегда надломилось в ней, раня то детское, нетронутое и наивное, что было. Нет, она не знала жизни, не знала ещё смерти и страданий в полной мере, но понимала, что открыто выступать нельзя – она ничего не добьётся.
– Я просто не могу понять, – она попыталась выкрутиться, – ты говоришь, что она преступница, но сам ничего с нею не делаешь. Почему? Разве народ не задает тебе те же вопросы?
– С чего ты взяла, сестрица, что не делаю? – поинтересовался Сигер. – Если я тебя не посвящаю в свои дела, то это от того, что тебе нечего в них делать.
– Ты меня ненавидишь? – спросила Алана. Слёзы навернулись на её глаза, она осознала, что впервые за долгое время говорит с кем-то из родичей. До того Сигер её оберегал ото всех, вернее, затачивал, говорил, что она нездорова и слаба, так что повидаться с другими братьями и сестрами ей не удавалось. Только на пирах. Да и то – под контролем Сигера.
Он пожал плечами:
– Ненависть надо ещё заслужить. Ты ничто, Алана. Ты просто была любимицей отца и потому ты мне нужна. Ненавидеть? Нет, ненависти нет. У тебя всё?
Да, у неё всё. Что она ещё
