31 мая 1927 трое человек, двое мужчин и женщина, перешли советско-финскую границу. Обычно пытались выбраться из СССР. Эти, напротив, рисковали жизнью, чтобы попасть туда, откуда другие бежали. Они были членами подпольной боевой организации, ставящей своей целью борьбу с коммунизмом. Несмотря на то, что весь мир признал советскую власть, эти русские не смирялись с порабощением своей Родины. Их война ещё не окончилась. Большевики уничтожали храмы и убивали верующих. Эмигранты отвечали как могли. Чтобы нанести хоть какой-то вред ненавистной системе, терроризировали «святыни» мракобесов.
Задание было чрезвычайно опасным. Смерть подстерегала на каждом шагу. Можно было угодить в ловушку, нарваться на пограничный патруль, на проверку документов, на милицию. Верить никому нельзя было. Из вылазок единичные оканчивались успешно и совсем уж исключительным случаем было, если возвращались живыми. Часто гибли на границе. Такие акции были не просто рискованны, они были почти безнадёжны. И всё равно находились люди, что шли на них. Отчаянные смельчаки, не ищущие приключений лихие головы, но идейные борцы с коммунизмом, патриоты и верующие. Ни одного из диверсантов никогда не удавалось взять живым. Они предпочитали умереть в бою, чем сдаться. Отстреливались и стрелялись, если попадали в окружение. «Белобандиты», как их называли противники, представляли куда и на что идут. Кроме гранат, револьверов и маузеров у них была ампулы с сильнодействующим ядом. Смерти они не боялись. Боялись попасть в плен.
Из диверсантов двое были «бывалые», успевшие побывать в совдепии. Причём наибольшим опытом, в том числе и боевым, обладала женщина. И непререкаемым лидером была именно она. Знаменитая Захарченко-Шульц. Георгивский кавалер, участница Мировой и Гражданской войн, настоящая белая воительница. Ещё молодая, но уже сильно состарившаяся из-за многочисленных передряг, которыми была богата её бурная жизнь: десятки боёв, два погибших мужа, два ранения, разорённое имение. Когда-то улыбчивая и жизнерадостная, она совершенно перестала улыбаться. Только глаза ещё горели огнём. Иной жизни, вне борьбы, для неё не было. Даже отказалась от предложения Кутепова возглавить организацию «национальных террористов», считая, что не имеет права посылать кого-то на смертельно опасную миссию, не подав личный пример. Второму из группы было чуть за двадцать, почти мальчишка. Воспитанный в патриотическом духа, член РОВС, он уже несколько раз выполнял опасные и ответственные задания. На Захарченко, обладавшую беспрекословным авторитетом, он глядел с нескрываемым восхищением, хотя и без излишнего пиетета. Несмотря на различие в возрасте и звании — а они всё-таки являлись военизированной группой — обращались друг к другу исключительно по имени. Они были более, чем солдаты. Обрекшие себя на смертельный риск, идущие на подвиг. Какие могут быть условности? Они уже были как брат и сестра. Третий — субъект очень сомнительный. Опперпут, Стауниц, Касаткин. Сколько всего у него было имён? Собственные компаньоны до конца ему не доверяли — на случай засады для него была заготовлена первая пуля. Проводники, бравшиеся за деньги проводить через границу, и то казались более надёжными. Раскаявшийся агент ОГПУ. Можно ли было такому доверять? И тем не менее доверяли настолько, чтобы взять его с собой и дать возможность делом «искупить вину». Ему не доверяли, но хотели верить. Белогвардейцы верили в благородство, в нерушимость принципов морали и чести. На этом их уже не первый раз обманывали и губили. Белые офицеры верили красным офицерам. Даже обжегшись, после прямого признания самого чекиста. Подозревали провокацию и всё равно пытались её использовать. Это было единственной лазейкой оттуда и туда. Кутеповцы верили, что в самом деле существует тайный «Монархический центр». Верили, что многие в Красной армии спят и видят, как бы свалить ненавистный советский режим. Может быть, так и было, но от желания до действия большой путь. А на действие, самостоятельное и обдуманное, в СССР уже мало кто был способен. В «полицейской», «деспотичной» России губители государства, террористы и революционеры имели более комфортные условия и для жизни, и для своей преступной деятельности, чем все инакомыслящие в «свободном» СССР. Абсурдность нового строя заключалась в том, что чуть ли не большинство населения истово ненавидели режим и желали его падения. Несмотря на все торжественные парады и воодушевлённые демонстрации. Всю власть сосредоточила в своих руках узкая прослойка завравшихся демагогов и обагривших себя братской кровью преступников. Пути назад им не было, поэтому они цепко держали бразды правления. Этой прослойке удалось запугать всех остальных. Их боялись военные, интеллигенция, многочисленные рабочие, бесчисленные крестьяне. Все. Массовыми расстрелами, организуемым и искусственно поддерживаемым голодом подавлялась возможность какого бы то ни было сопротивления внутри. Если крестьяне ещё временами восставали. С ними расправлялись, вырезая целые области или даже губернии. Искоренив буржуазию, к которой была причислены все образованные люди, принялись за крестьян. Столыпин хотел превратить общину в единоличные фермерские хозяйства. Большевики попросту уничтожали это чуждое для них социальное образование. Как всегда одних натравливали на других. Гражданская война не прекращалась, она просто вошла в более тихую или менее заметную и активную фазу. Русских по-прежнему уничтожали свои же по классовому признаку. Только извне мог прийти удар. Чтобы предотвратить это, большевики бросили все имевшиеся у них ресурсы на обезглавливание эмиграции. Советы раскинули свои тенета по всему свету. В Болгарии их агенты убили Покровского. Из Китая похитили Анненкова. В Америке устроили покушение на Семёнова. Более чем странна скоропостижная кончина барона Врангеля, пришедшаяся на эпоху чекистских спецопераций за рубежом. Невозможно допустить, чтобы виднейший вождь Белого движения, признанный иностранными правительствами и непримиримый враг большевизма мог умереть своей смертью, тем более если оба его преемника были устранены физически. Таких совпадений не бывает.
ОГПУ вело тонкую игру, рассчитанную на психологию своего противника. У белых подпольщиков были замашки рубак-кавалеристов. Шпионской подрывной работе они всегда предпочитали открытое действие. Все их акции напоминали бой с классическими атаками в полный рост, только бой сжатый до нескольких участников. Большевики же никакими методами не брезговали. Подкупали, вербовали офицеров, политиков, журналистов, даже священников. Белые ничего этому не могли противопоставить. Не были готовы к двойным, тройным агентам. Не были готовы к изменам в своей среде. Хотя не только наивные белогвардейцы попадались на удочку. Перехитрили опытных в интриге Савинкова и Рейли.
Не стала исключением и Захарченко-Шульц. Незамеченной или считая себя незамеченной, она побродила по Москве. Беспрепятственно навестила квартиру своего резидента, давно уже работавшего на красных. Подложив бомбы, которые вскоре была обнаружены, в дом чекистов на Малой Лубянке, стали уходить к границе. Разделились и всё равно не смогли уйти. Всё было тщательно продумано, кроме путей отхода. По злой иронии или направленные чьей-то коварной волей, Захарченко и верный Петерс двигались прямиком к красноармейским казармам. Не спасла их и захваченная в дороге служебная машина. Далеко на ней не смогли уехать. Даже в лесу, даже поодиночке им не удалось затеряться. По тревоге выслали усиленные патрули, мобилизовали местных на поиски. Белых травили как диких зверей и боялись при этом подступиться. И не зря боялись. Наиболее опасен загнанный зверь. Нелегко далась советчикам победа над двумя беглецами. Прежде чем покончить с собой, на пару они смогли подстрелить пятерых из своих преследователей.
В отместку за этот провал через год Мономахов и Радкович взорвали бомбу в чекистском логове. Хотя и сами были убиты при этом.
