целыми днями над тундрой, не порти глаза, выискивая мышиную строчку, и не сиди часами, замерев, в ожидании этого комочка живой плоти… на раз клюнуть, - сова сердито щёлкнула клювом, и так всю долгую полярную жизнь.
Совсем расстроившись, старая решила, что последний раз делает себе поблажку, а то совсем от рук отобьется её район: больные куропатки уже есть, мышей развелось видимо-невидимо. Эх! Никакой пользы от этих людишек, всё перевернули, всё по-своему поставили. И этот рыжий, это они оставили… непонятно, зачем. Но на всякий случай убрать его с территории надо – чужой, непонятный зверь! Может, болезнь какую дурную зверюга занесёт. Сидит Сова, мыслит.
А Васька через выбитое окошко влетел в избушку и в ужасе нырнул в тёмный угол. Под нары забился, затих, чутко прислушиваясь к звукам снаружи. Но долго любознательный котишка не высидел. Место незнакомое, интересное, новых запахов невозможно сколько. Всё интересно...
Осторожно вылез из тряпья и мусора, не спеша обошёл своё пристанище, тщательно всё пронюхал, кое-где и лапкой потрогал. Хозяином не пахнет. Человеческим, но чужим тянет. Определил, что мышей, по всему, тут много. Только уж очень неуютно, холодно. Хорошо, хоть снега нет, и не дует, дверь плотно прикрыта, край стекла в окошке чуть отбит, в него и шмыгнул Васька. Снежка надуло на подоконник, а так, похоже, давно домик пустует. Печурка железная есть, из неё гарью на всю округу и тянет, полна золы. Вот где тепло, если разжечь, конечно. Не умеет Рыжий это делать. Её-то и потрогал лапой: ох! Ужас, какая холодная. Облазил углы и закоулки. Мышей!.. Запах!.. Дышать невозможно. Ну, чем заняться? Летающая зверюга далеко, в маленькую дырочку ей не пролезть, опасаться нечего. Думал Васька отдохнуть, присмотреть, где помягче и потеплее, но уж очень нагло кто-то шебаршил в углу тёмного тамбура. Через пять минут забавлялся Рыжий толстой, жирной мышью. Хоть с виду и неловкая, больше на крота похожа, чуть не цапнула Ваську за нос острыми резцами. Очень агрессивная мышка оказалась, заверещав пронзительно, перевернулась на спину и на Рыжего. Кот аж на хвост присел, ну, точь-в-точь, как полчаса назад он от совы отбивался.
Не позволил себе Васька растеряться, только лемминг, а это был он, собрался юркнуть в норку, цап!.. его Рыжий поперек туловища, тиснул покрепче, за шею перехватил, подержал, сердито урча и оглядываясь, – не подходи, мол. Да кому тут, в такой свирепой холодине с Васькой соперничать.
Наигрался Рыжий вдоволь: и бросал мышку вверх, и катал лапой по полу, по нарам прыгал с ней, - забылся, где он, и что с ним. Поднагнал аппетит, аккуратненько слопал лемминга, обиходил себя и, потянувшись, отправился на поиски хорошего ночлега. Тряпья на нарах хватало. Даже подушка пуховая была, разодранная мышами, – перо в гнёзда таскали. Но много и осталось: матрас драный, ватный, куски ватного одеяла. Васька вполне уже освоился на новом месте, да и что от несмышлёныша ждать. Восемь месяцев коту, умишка чуть-чуть – ребёнок: желудок успокоил, от совы спрятался и доволен. Теперь переварить всё это, местечко поукромней да помягче найти. Рыться в тряпках Васька приучен: частенько, спасаясь от холода, лез под одеяло к своему хозяину, у тёплого бока грелся. Вот и тут, подсунул морду под край какой-то рвани и полез. Долго лазил, пока не нашёл удобное место: нигде не дует, внизу мягко, со всех сторон мягко. Потом Васька понял, что в подушку залез, в пух зарылся, свернулся калачиком, пригрелся и уснул.
Кот успокоился, а всё население избушки только и ждало этого момента, зашуршало по всем углам, заскребло, засуетилось. Там грызёт кто-то старое гусиное крыло, тут мосол оленя кто-то пытается тащить. Надо думать, внёс ненужную суматоху в привычный мир обитателей избушки Рыжий Васька. Сам спит, а народ суетится, запасы прячет.
Большая полярная сова сидит в это время на дереве, терпением бог не обидел, сыта, тепло одета. Слетит к силкам, сорвёт куропатку, к себе поднимет и скубает потихоньку крепким клювом. «Хоть я и старая, но умная, жизнь не простую прожила: вылезешь, Рыжий непрошеный гость, накажу насмерть». Уже и неделя, и вторая, и третья прошла, не улетает хищница, терпеливо ждёт. Но и кот не лезет наружу, наверное, мышей в домике много.
Но Ваське уже не просто есть хочется: мыши и лемминги или попрятались, или подъел он их, а может, осторожнее стали. Вчера перекусил маленькой, сегодня лежит в теплом гнезде, грызёт пустое гусиное крылышко. Ушки у него болят, загнулись, острые кончики обвисли. Ох, как хочется Рыжему кушать.
Сядет Васька на подоконник, вожделенно смотрит на пернатого хищника. И чем голодней кот, тем дольше сидит на окошке, думает, как ему узнать, откуда крылатая зверюга птичек таскает. Хочет Рыжий под дерево сбегать, там вкусных костей, наверное, валяется уже много, видно, как перо да крылья падают вниз. Но как успеть? Хоть и рядом дерево, метров тридцать-сорок, но сова - хищник бесшумный, глазастый и опасный. Помнит Васька её страшный клюв и когти, перед глазами мелькавшие: сцапает - не вырвешься. Понимает, что его поджидает старая, за ним охотится.
Ну, а та наготове, ждёт, - пора рыжему зверьку на охоту выбегать - посерьёзнела. Да и случай подвернулся непутёвый, неприятный, - разъярилась старая не на шутку. Вытащила она из петли трепещущую, живую куропатку, поднесла к себе на сук. Пока сова мостилась, та из когтистой лапы вывернулась и – порх! – в сторону домика, да чуть Ваське не в окошко. Тот рыжей молнией - шмыг - на улицу, да цап… - птицу зубами за крыло и под домик. Сова глаза выпучила, защелкала клювом: «Ну, всё, этого рыжему наглецу не прощу».
А Васька чуть не лопнул, но всю куропатку съел, еле в дырку пролез. Двое суток переваривал. На третьи опять на подоконник пристроился. А солнышко-то светит! Греет! Тепло уже, пичужки маленькие замелькали, чвыкают по кустам, по тальнику, самая б охота коту. Но сидит насуплено ведьма старая на суку, и Васька зло сторожит её.
А та непростая птица. Почувствовала, что не совсем глупая и трусливая эта зверюшка. Осторожничать стала: облетит свой насест, прежде чем сесть, проверит, не караулит ли её рыжий разбойник. А котишка присмотрел-таки, откуда старая куропаток носит, выскакивал на крышу, следил за птицей. По склону крутого берега, совсем недалеко - городок из веточек, частоколом набран, петель на пятьдесят. Подальше её – ещё один, на столько же. Много куропачьих тушек белеет вдоль кустиков, пора бы и охотникам прибыть, но дела, наверное, держат.
Совсем как-то разъярился от голода котик, дождался, когда сова слетела с насеста и – прыг, прыг – к ней под дерево. Какие там кости, перо пустое. Ох, как облютел Рыжий! И домой прятаться не хочет. Добежал до досок, осмотрелся, – нет совы. Совсем рядом заборчик тальниковый, и куропаток, в петлях, у воротец, предостаточно лежит. Оглянулся Васька ещё раз на домик да по насту к городку. Цап – куропатку, а она, как железная, мороз все же, да и не с места – в петле. Дерг, дёрг, - не порвать леску. Он к другой метнулся, к третьей… Растерялся Рыжий, мечется по городку, изо рта перья белые торчат, глаза янтарным огнём полыхают...
Вдруг, тень стремительная, зловещая сверху его накрыла. Или ловок Васька, или разжирела старая от дармовой пищи, двумя когтями только схватила Рыжего за плечо и успела вскользь клюнуть за ухо. Вырвался кот, разъярённо вереща, кровью напитываясь, а ещё больше злобой. Сова досадливо взмахнула огромными крыльями: «Не уйдёшь теперь, дружок… мой ты, не зря сторожила». Рванулась вверх, а кто-то за ногу – дёрг назад, не поняла сразу, что такое. Она опять вверх, а её безжалостно, грубо – вниз!..
И забилась жестокая хищница, ломая тонкие веточки, поднимая снежную пыль. Намертво обхватила лесковая петля когтистую лапу: не вырвать, не сорвать и клювом не перебить, - прочно привязана к толстому тальниковому кусту. Все петли к палочкам, воткнутым в снег, прикручены, а эту как специально ей приготовили.
Рыжий, как увидел, что с его врагом приключилось, рванулся в гневе, в задоре боевом на могучую птицу, от боли и унижения всякую осторожность потеряв. Вцепился той в голову, заработали когтистые лапы, как спицы велосипедные мелькают, пух и перья летят от совы.
Быстро сообразила та: «Чёрт с ней, с петлей, зверюшка рыжая во сто крат страшней, не зря опасалась». Несколько раз сбрасывала Ваську в снег, раза два крепко прихватила кота клювом в бок и в спину.
И зачем, глупый, лез в драку?.. Собирай куропаток, пока сова на привязи да живи до лета в своё удовольствие. Уж на уток охотники обязательно приедут в домик. Так нет, ввязался в смертельную схватку - обидели его, оскорбили, не забыл, как бежал от совы в испуге, словно заяц. Выстебал Васька в бешеной ярости противнице глаза, истекая кровью, добрался и до горла злодейки.
Бьётся огромная, могучая хищница на окровавленном снегу: вперемешку белые перья, рыжая шерсть. Сам кот, как кусок пламени, трепыхается на ней.
Издалека, с вездехода заметили мужики: что-то непонятное творится у куропачьего городка. «Лиса! Смотри, в петлю влетела! Гони! Быстрей! Уйдёт!»…
Огромный бородатый мужик размахнулся прикладом ружья. Но не нужна уже его помощь. В честном поединке, один на один одолел рыжий Васька свою обидчицу, своего смертельного врага. Может, не рассчитала сил, а может, уверовала в непогрешимую справедливость природы сурового края. Кто он, этот рыжий наглец, вторгшийся в её безраздельные владения, кто эти его хозяева, и что делают они тут, устанавливая свои порядки и законы?..
Мужчина осторожно пытался оторвать Рыжего от совы. А тот, в боевом задоре, никак не отойдёт, не очнётся от схватки: в крови, в перьях весь. Уцепился когтями, зубами в шею неподвижной птицы, урчит злобно, чуть не на хозяина бросается. «Вася, Васенька, успокойся, разбойник. Герой! Герой!» Мужики кругом стоят, головами качают.
Красивая величественная птица, жалко, что так получилось. Огромные крылья по снегу раскинуты, страшные когти чуть подрагивают, огромные янтарные глаза белесой пеленой затягиваются. «Возьми, чучело сделаешь, память будет…»
Рыжего за пазуху, сову бесцеремонно, грубо за крыло и в кузов вездехода. Поехали!..
«Васенька, прости меня, бестолкового. Не догадался, что тут тебя потеряли, весь посёлок обегал. Думал, или собаки разодрали, или в город увезли. А ты вот где… Эх, бедолага!»
А рыжий Васька и не понимает, что он бедолага. Стёрли с Рыжего кровь, стряхнули перья и волос, выдернутый клювом и когтями совы из котика, намазали ранки зелёнкой. Больно, да нет сил у Васьки сопротивляться; намотали бинтов гору, сунули хозяину: «Береги, золотой кот!»
Мурлычет утробно, взахлёб, зарывшись в тёплую, пахучую пазуху, рыжий Васька. И всё он уже забыл: и холод страшный, и сову ненавистную, и домик, его приютивший…
