Как не поссорился Иван Иванович с Иваном Давыдовичем
На границе белорусских болот и российских лесов, аккурат меж Вицебском и Гомелем, затерялась деревенька. Так, скажем, обыкновенная деревенька, и нечего было бы про нее и упомянуть, кабы не одна история. Неоднозначная. Невозможная. Невероятная. Нынче уже никто не может толком вспомнить, что ж там, на самом деле, произошло. Попробуем разобраться.
Одни говорят – немцы этапировали колонну русских военнопленных, а еврейские партизаны, бекицер, перебили весь конвой и освободили измученных бойцов РККА. Напротив, по другой версии, нацисты гнали на расстрел еврейское население с трех ближайших деревень. В таком случае, партизанский отряд был русским. Под раздачу попали все те же немцы. И слава Богу!
В качестве апокрифа, существует третий вариант, без немцев. Два партизанских отряда – русский и еврейский – столкнулись ночью на лесной поляне. От лютой ненависти к врагу, едва не перестреляли друг дружку, открыв без команды беглый огонь. Уберег от беды патронный голод у красноармейцев, и режим экономии в иудейском воинстве. Яростно пощелкав затворами пустых винтовок, обе стороны громко заматерилась в темноте. Родные, с детства любимые, слова спасли две сотни жизней. Вот оно как бывает!
С этого места, все сюжеты сливались в один мэйнстрим – основание совместного поселения. На сегодня это и есть деревня Ивановка.
Так и получилось, что половина населяющих Ивановку жителей считали себя русскими, а другая половина, напротив, категорически придерживалась еврейской ориентации. В связи с уникальной этнической структурой, на одном конце деревни располагалась церковь Рождества Иоанна Предтечи, а с обратного края – синагога. При всех конфессиональных распрях, и та, и другая смотрели лицом на восток. Да и хватит с них. Как говорят в Риме – sapienti sat. В смысле – коли не дурак, то сам разберешься.
В отличие от сакральных строений, дома служителей культа стояли рядом, в самом сердце Ивановки. Понятное дело – путь каждого до места работы был такой же длинноты, как и у другого. Два крепких бревенчатых пятистенка расположились окна в окна, а огороды имели один общий забор. Да и не забор даже, а хлипкую растопырку из некрашеного штакета.
Отцы-основатели имели общий забор, общий неурожай, общее безденежье, общее бесправие, общих прихожан, общие бескрайние болота вокруг, и общий лес, синеющий на горизонте. Даже заветная мечта-идея, тайно мечтаемая при бессоннице, получилась одна и та же. Не сговариваясь, мужи Божии возлюбили и взалкали автомобиль «Волга», газ двадцать четыре, непременно белого цвета. Служители Вечного Отца молча грезили о заповедном, но, каким-то непостижимым образом, деревенские жители прознали о такой оказии. Сперва селяне игнорировали поповские выдумки, но однажды, накануне Рождества, общая греховность потребовала искупления. Материального. Прекрасный повод порадовать сельское духовенство. Однако, мечтаемая отцами машина, в те года, стоила десять тысяч советских рублей, а две машины – и сказать страшно. Н-н-н-да-а-а… Как назло, оптом автомобили не продавали. Ой-вэй…
Положение наполовину облегчил сапожник Аарон Кац:
-- Немного слушайте, селяне! Шо я до вас имею сказать за такой гешефт – никак не надо торговать зараз две штуки. Начнется то, да сё, так и сяк, станут морочить себе голову – у кого быстрее на ходу, у чьей внутре бензином шибче воняет, у которой фары дальше светят. Так вот, шо я вам думаю – купить одну на двоих. И мы сэкономим, и отцам святым – фунт смирения задаром.
Вот голова! Если бы он сапоги тачал с такой же неистовой мудростью, каковую имел во всяких каверзных штуках, то был бы Кац уже министр ремонта обуви.
-- Каждая контора на себя берет, расходы все, в размере половины, – и аллес нормалес!
Полгода, секретно собирали по домам требуемую сумму. На русских дворах, бабы тайно учились голосить, сдержанно, полностью, и на грани возможного. Как при сборе дани татарскими баскаками, но с регулировкой звука. Еврейские женщины не шумели, а привычным образом, прятали родителей, детей, мужей, женихов, любовников, и прочую живность. Но, в первую голову, исчезали компактные высоколиквидные активы.
Драпали семьями, родами, порознь и совокупно, безвестно, или оставив записку, воткнутую в дверь:
«… Ой вэй! Мы заболели, ушли за грибами, уехали к родственникам в Бердичев, нечаянно разорились, очень срочно растеряли деньги, сберкнижки, облигации, а равно изделия из драгметаллов, не исключая золотые протезные зубы. Весьма просим не ломать двери. Просцыте, мы дико извиняемся. Када вернемся взад, тада отдадим с процентами, шо б нам так жить!..»
Вот в таком аспекте! И смех, и грех!.. Однако, мытьем ли, катаньем насобирали мешок денег. Секретно, в самую глухую полночь, деревенский кузнец, с ассистентом, покинули пределы околицы и околичности. Под утро, тайные квартирмейстеры прибыли в городской автомагазин.
Как коваль с коваленком закупали неземной самоход – надо садиться и писать отдельную книжку. Купили, и слава Богу. Совокупно затарились бензином в канистре, и водкой в ящике. В это же время, деревенские поварихи, вставшие затемно, тайно готовили русско-еврейский стол. Святые отцы пребывали в полном незнании, и абсолютном недоумении. Их выманили из дома, под предлогом умирания старого лесника, безбожника и непотребника. Бытие Божие Леший отрицал категорически. Зато, в ад и разноцветных чертей, он веровал безоговорочно. С каждым приступом белой горячки, исповедание лесничего крепло и углублялось, оставаясь половинчатым.
В попытках спасти заблудившуюся душу, отцы-благовестники сердились, кипятились, впадали то в ступор, то в полемику, то в отчаяние. Сутулый, тщедушный равви воздевал к небесам костлявые кулачки, вдохновляясь нотами своего жиденького тенора:
-- Иван Иванович, так ведь это уму не растяжимо! Да отойдите же, наконец, не надо путать мне под ногами! Таки, я вас прошу и умоляю! Не сдерживайте меня так сильно! Сейчас я преподам этому потсу и Тору, и Талмуд, и обрезание под самый корень!
Батюшка, напротив, фигуру имел корпулентную, движения величественные, и голос очень соответствующий – густое басовое profundo:
-- Ваня, успокойся! Сейчас я ему сугубую аллилуйю преподнесу! И трегубую також! А наипаче того – эпитимью строжайшую и пожизненную!
И, со значением, закатал рукава тужурной рясы. Однако, к обоюдному облегчению, окормляемый, испросившись до ветра, взял, да и утек в лес, заветной тропой. Преследовать потенциального сатаниста не стали. Вдохнули. Выдохнули. Успокоились. Приосанились. Придали лицам необходимую значительность и отправились домой.
Дома их дожидался рай. Небольшой. Частный. Красивый. Скоростной. С пятью сидениями для ангелов во плоти. Кипельно-белого, как платье невесты, цвета чистоты и целомудрия. Две тонны железного благословения от Вечного Отца. Благословение разгонялось до ста верст в час по грешной земле, при помощи ста невидимых лошадей.
-- Меркава́ шмими́т… -- одними губами прошевелил равви на языке Ветхого Завета.
-- Ура́нио а́рма… -- басовито прошипел батюшка на языке Нового Завета.
-- Нябесная калесьница, так и есць… -- подытожил сельский староста Ян Янович на языке фольклорной группы «Песняры», -- Падарунак ад калгасникав нашым свяшчэнникам.
Первая волна восторга у святых отцов взметнулась при виде божественного дара. Вторая накрыла обоих с головой при слове «безвозмездно». Третий вал попытался смыть остатки соображения и у батюшки, и у равви. Но, одна едкая мысль застопорила бурное ликование – ша, селяне, нас двое, а машина – одна! И оба, совершенно одновременно, не сговариваясь, ткнули друг в друга пальцем и вопросили общественность:
-- А ему?!
-- А ему – другим разом! – глумливо провозгласил прохиндей-сапожник. Сельская общественность хохотала мощно, слаженно и долго.
Вкус свежего, дурманящего счастья рассосался без следа. Святым отцам вышло ужасно неловко. На двоих, так на двоих, чего нос воротить? Правда, равви Иоханаан, все-таки изловчился впихнуть свои пять копеек, в смысле, высказал вопрос в форме претензии:
-- Послушайте немного! Я, таки, спрашиваю не так себе, но всерьезно, и где-то, даже, очень. Как нам поделить неподелимое? – накручивал нервы цадик
-- Ваня, все уже поделено Господом от века! Оставьте сомнения и уповайте на Всевышнего, на мудрость и благость Его! – спокойно отвечал батюшка.
-- Иван Иванович, может не стоит морочить голову бедному еврею? Ближе к телу!
-- Календарь дайте, ну хоть кто-нибудь! Царский? Вот и славно, что царский! Зри сюда, чадо Божье беспокойное! Вот тебе седмица из семи дён. По заповеди за нумером четыре, в субботу, не то, что ездить, – думать о езде невозможно. По крайней мере, для честного еврея. На сей почин, отвечу покоем дня воскресного. Так согласен? Не передергиваю? Пошли далее. Кроме, воскресной праздности, у православного христианина (равви поморщился) в запасе имеются среда и пятница. В постные дни угождать мирским соблазнам не стоит, однозначно. Таким вот Макарием, выходит график владения. Я хожу пешком в среду, пятницу и воскресенье. Ты, Иоханаан из колена Левия, надеваешь сандалеты Благовестия (равви вздрогнул), в понедельник, четверг, и субботу. Понятно, равви Иван Давыдович?
-- Непонятно! Непонятно! За каким вы вторник пропустили? – суетился Иоханаан, восторженно ожидая подвоха.
-- Со вторником, как раз, все понятно! – улыбнулся отец Иоанн, -- по вторникам у нас будет день техосмотра, и техобслуживания. Машина на линию не выходит, а прогульщики отвечают за небрежение конфискацией ключей зажигания. Временной. Кто не работает в ремзоне, тот да не ездит на машине! Аминь!
Бедного равви перекособочило напрочь. Изо всех возможных металлов, железо он любил менее всего.
-- Да чаго ж ясныя и значныя словы Божага суразмовцы! – вежливо втиснулся в беседу агроном Иоганн Карлович. Сельского интеллигента, взаправду, уважали за обширные познания во всех областях жизни. А, опричь того, истерически ненавидели в каждой избе, за те же познания, а наипаче – за то, что немец. -- И артадоксия, и артапераксия, и арфаграфия дакладна служаць прыгажосци прамовы
|
