У старой Айлы давно уже и зрение не так остро, и руки у неё дрожат за привычной и вечно тяжбой, но будто бы и незаметной работой, но она всё храбрится – себе слабины не даёт, держится стойко, словно и не изменилось ничего. До много дошла хитростью житейской, что на слабину здоровья отозвалась, да из памяти потянулась – видела ты, мол, Айла, когда сама дитём была, как старухи поступали, так перенимай!
Нужно, к примеру, ей вдеть в иголку нить. Нить крепкая, иголка славная, а вот глаза и руки уже не те – молодки-то и не задумываются, не глядя почти вдевают, пока о своём говорят, а вот Айле такое не под силу, а ведь бывали дни, когда и она не думала, да слов не обрывая, за нитью их вела, да налегке шила. Но ничего, придумала Айла ловко: кладёт нитку на ладонь левой руки, а правой иголку берёт, да начинает тереть ушком волокно, пока петелька не образуется, а с петелькой и всё проще – за нее потянешь и вот ниточка побежала сама в ушко. Приноровилась Айла.
По дому и того проще приноровиться. Дом этот она с детства знает, как родителей не стала, да муж сошёл в землю, не покинула она дома, при нём осталась полновластной хозяйкой, хоть и хозяйствовать не на чем было. Так, немножко земли, немного птицы, кое-какая работа по старой памяти и от наместника перепадает, но это он тоже ловчит – знает, что Айле тяжело, а просить сама не будет, склад у неё не тот. Это другие, что послабше духом, всё на других уповают. Иной раз до того дойдут, что наместник за седую голову хватается:
– Милые, где же нам всех вытянуть?
И то правда – деревня у них большая, а начнёшь разбираться, так кто в город подался, кто на заработки, а кто уж не может работать по старости или болезни, да и дети – их-то всех поддержать надо. Да чем, чем? Болит голову у наместника, а ему наседают со всех сторон, у кого ноги опухли, у кого руки слабеют, у кого зрение… словом, не хочет никого обижать наместник, а иной раз глянет – так и дурно ему, чем всех держать? Болен и сам наместник, под рёбрами режет у него каждое утро, да сходит колючим кашлем к ночи что-то злое, ехидное, опасное.
Но не до себя ему – о других заботится, тем и поседел. Но к Айле у него отношение теплее – та до последнего ровно держится, не просит куска себе за старость, а всё пытается полезной быть.
Наместник долго думал чем бы её занять, чтоб и по силам было, и полезно – крепка Айла, да ещё крепче дух её, но всё одно – годы своё берут.
Придумал.
– Пусть женщины детей тебе оставляют, когда на работы идут. На присмотр. Осилишь?
Чего ж не осилить? Айла с достоинством приняла – так и самой ей помнилось: мать с отцом в поля на весь день, а то и на ночь останутся, если совсем умаются, а её с сестрами у старух оставят.
Но сказать легко, а сдюжить всерьёз? Детей Айла любит, хоть не дали ей боги материнства вкусить – сына единственного она и назвать не успела, как захрипел он страшно, да ночь промаявшись, закрыл глаза навсегда. А больше и не было. Но любить-то любить, а ноги уже не бегают так быстро, а за детьми угонишься ли? Но Айла и это помнит из своего детства, да на себя сейчас примеряет, не гоняется она за детством, а тихонько начинается сказывать, вроде бы как про себя. Сначала тихоня Ранта на неё внимание обратит, а потом и другие. Так и угомонятся, соберутся в кружок, замрут. Айле и радостно.
Не знает Айла даже от чего ей так радостно сказывать – не от одной же тишины в доме? Не знает она и что преображается её голос от радости, становится твёрже, уверенней, плечи её расправляются, будто и не было этих тяжких лет позади, камнем на плечи свалившихся.
Не всё помнит Айла из древних сказок, которые рассказывалось задолго до неё, да также, непомнящими, менялись. Кое-что придумав на ходу, меняет Айла и сюжет, да не замечает – верит в него.
– Маленький Урхо боялся темноты. С самого детства, когда мать и отец оставляли его в колыбели, а в лачуге становилось темно, он начинал плакать…– Айла рассказывает неспеша и гордится собой, своей памятью.
– Темноты? – дети не верят, но тут же шипят друг на друга. Сказка не сказка, и темноты они не боятся, привычна она им, ведь ясное дело – беречь нужно масло для ламп и брёвна, но интересно послушать! А Урхо, с ним-то всё детям ясно – киселяй он! Темноты испугался!
А Айла рассказывает про большой дом, где жил маленький Урхо, и про то, как родители его и, о видано ли, слуги! – вместо того, чтобы дать Урхо разок прореветься на всю ночь, да тем от страхов отучить, стали зажигать на ночь лампы.
– так не бывает! – доказывают дети друг другу и Айле приходится притихнуть, пока не вспоминают они о ней и об Урхо. Не бывает-то не бывает, а Урхо что же?
А Урхо долго не прожил. Гроза в ночь была, да ветер. Задуло в лампах огоньки, а наутро нашли родители мёртвого сына.
– Как? – дети в ужасе и в трепете. Так тоже не бывает! Они-то знают! Умирают или на охоте, или от лихорадки, или от старости. А чтобы просто…
– Сердце разорвалось от ужаса, – объясняет Айла, – маленький он был.
– Тьфу! – Яако не впечатлён, ещё бы – он сын охотника, и дед его был охотник, и прадед. Там храбрость с рождения вбита, да в суть вплетена.
Это и объясняет Айла, говорит о том, что разные люди.
– Ты вот, Яако, тоже, верно, чего-нибудь боишься, – дразнит Айла и Яако даже задыхается от возмущения: он? Боится? Да отец его на охоту обещался взять! Зимой!
– Белебеня! Белебеня! – среди детей гвалт. Они не верят Яако, не хотят верить, не могут – всем же известно, что на охоту зимой ходят только мужчины из опытных охотников. Год был голодным, и если от встречи с шатуном ещё увернуться можно, то волки всегда скопом идут, окружают. Никто не возьмёт с собою дитя родное на такую охоту – обузой будет.
Яако обижается и уже порывается уйти, но Айла говорит тихо:
– Положили Урхо в деревянный ящик, да опустили ящик тот в землю…
Вот же! ящик! В землю! И этому не верят дети – всем же известно, что так не хоронят. Укутывают тело в серую холщевину, да в землю. Не повезло если зимой, тогда за ночь нужно столько перевести и масла, и дерева, чтобы землю прогреть… а тут ящик!
Но стихают – интересно! Пусть и ложь, а всё занятно. И поспорить есть о чём. Даже Яако остывает и садится рядом, но он ещё насторожен и готов ответить обидчику. Да только забыли уже про его слова – как только в одном детстве и бывает.
А Айла сказывает дальше. и надо же какое дело! Люди зароют ящик, а он наутро опять на земле. Они его в землю, он снова из земли показался…
Хохочут дети – им смешно. Далёк от них маленький Урхо, а Айла думает о том, что и самой ей это казалось смешным в детстве, а теперь иначе она смотрит на эту старую сказку и тошно ей от неупокоенности души.
Благо, с ним всё хорошо закончилось – догадались родители, что сын их темноты подземной боится и над его могилой возвели малый дом – так Айла сказала, а в его крыше – просветы. Упокоился Урхо…
Дети спорят: может или не может такое быть и зачем мёртвому дом? Айла не вмешивается, да и не до того ей – в двери стукнуло или показалось? Если бы стук – постучали бы снова, ведь так?
Айла хочет думать, что это так, а в память лезет старая сказка, услышанная ею в детстве от слепой Сайен:
– Смерть, Айла, всегда загодя стучит, чтобы ушёл человек с миром, чтобы злое отпустил, да врагов простил, у богов милости успел просить. А если глух человек, то и уходит он глухо. А там с него ведь спросят, почему он с камнем в душе и на сердце пришёл…
Нет, почудилось, почудилось! Айла хочет жить. Годы своё берут понемногу, не то уже тело, не может она ни танцевать, ни плавать, а всё же хочется жить. Голос не тот, глаза не такие, но что же – уходить?
Задумалась Айла, да на её счастье детям пора по домам – родители с полей и лесов потянулись. Прощаются смутно, быстро, дети про Урхо и споры забыли, бегут, торопятся к своим жизням.
– До завтра, – прощается Ранта последняя и печально на Айлу глядит, но не разглядеть того Айле – в полумраке не видно глаз, а они зеркало души, от того и любит зло полумрак.
Ночь наступает на деревню, оплетает её змеёй, закрывает могучим пологом, уводит ненадолго от дневных тревог и спят несчастный наместник, до утра забыв про боль под рёбрами; и Яако спит, счастливый, что когда-то будет охотником; и Ранта, который перед сном некстати вспомнился маленький Урхо…
Не спит только Айла. Не отпускает её тихий ужас, железной рукой горло схвативший, да так крепко, что и вскрикнуть нельзя. Вспоминает Айла всю жизнь свою, а толком и вспомнить ничего не может: была ли жизнь? Было детство, но недолгое – лишних рук не бывает в доме, всем есть работа. Были сёстры, да их жизнь уже свела в мёрзлую землю, чтобы их похоронить как подобает, Айла горшок мёда отдала, трёх кур, добрый кусок свиного жира и добрый отрез холщевины…
В морозы ушли. Друг за другом. Айла тогда крепилась, держалась изо всех сил, да и Ильмар рядом был, все траты снёс молча. Но и его не стало вскоре. Осталась Айла одна, в опустелом доме.
Местные её не бросили, понимали, что одной ей никак. Да только душой Айла ослепла, загрустила, почернела. Одной себя ощутила, да в работу ушла. Лишних рук нет в труде, и каждый день стал похож на предыдущий, и сплетались тяжёлые одинаковые годы. А теперь что?
Айла остро чувствует как ноет её старое тело, не то оно и скоро срок ему упокоиться. За себя Айла не боится – схоронят, да и она сберегла кой-чего на такой случай, наместнику всё проще будет, а ей-то уже ни к чему тогда, но что будет с домом, что будет с нею, что будет с её памятью?
Старая Сайен всегда учила молиться в тяжёлую минуту, но Айла не помнит сейчас молитв, да и чужими ей кажутся все слова – могут ли они заменить тоску на смысл?
– Неужто…– шепчет Айла, но темнота не отзывается ей. Зато вспоминается сказка об Урхо и о его страхе перед темнотой. Под землей темно, но Айла не боится темноты, во всяком случае, не боялась. А теперь страшно!
Темнота – это вечность. И не будет света.
Айле хочется выть от накатывающих на самое сердце волн обиды, но она не смеет и только закусывает губы сильнее, чтобы не вскрикнуть, не вздохнуть случаем.
Темнота – это всё? А там? Что там? Старая Сайен говорила, что надо просить богов о милости, так неужели пора? И будут ли они милостивы к Айле, если всю жизнь её провели через утраты?
Но нельзя гневиться на богов – на то они и боги. И всё же, всё же – боги вечны, а Айла нет и темнота давит всё сильнее. Неужели всё? Неужели вот так?
Не спит старая Айла до самого утра, ворочается. Ей
| Помогли сайту Реклама Праздники 17 Ноября 2024День участкового 18 Ноября 2024День рождения Деда Мороза 21 Ноября 2024День бухгалтера России Все праздники |
При цитировании ссылка на сайт обязательна. Exsodius 2008 - 2024
18+