Кладбищенского бомжа по кличке Валуй так крепко прихватило, что он решил пойти в милицию и сдаться в надежде на лечение. Категорически, конечно, не хотелось делать сей роковой шаг, поскольку, в отличие от классических бомжей, уже года три имел «определенное место жительства» - построенный на века купеческий склеп, но вот нужда, как говорится, подперла выше ватерлинии. Со вчерашнего утра огнем горело брюхо, а боли были такие, словно какой вурдалак выгрызал непрерывно кишку за кишкой, с дьявольским наслаждением смакуя каждый укус. Валуева сожительница Катька Паровоз (во сне безостановочно воздух портила, подобно той самой древней машине, которую ежели загасишь, потом неделю раскочегаривать надо), и соседи по коммунальному склепу Серега Буржуй с Валькой Зяпой ничем, в общем-то, ему помочь не смогли, хотя каждый старался в меру накопленных в мытарствах знаний и собственного разумения. Катька пыталась успокоить Валуя тем, что, пройдет, мол, все к завтрашнему дню: первый раз, что ли, брюхом-то маяться да дристать где попало? Харчи же с помоек ГОСТом на помечены… В конце концов навела кружку кипятка с солью и заставила выпить: верное, дескать, средство. Не помогло. Стало еще хуже.
Утром Валуй принял окончательное решение. Все свое богатство: почти новые кроссовки, подобранные, естественно, на свалке, китайский фонарик-трубочку без батарейки, серебряную сережку с ярко-малиновый камешком и фарфоровую статуэтку балерины с отбитым кончиком носа он оставил Катьке. Перед тем, как вылезти из склепа, обернулся в последний раз, заметил на Катькиной опухшей морде две дорожки от слез и, тяжко вздохнув, сунул ей за пазуху чистую тряпочку, в которой были завернуты деньги – семьсот рублей!
По дороге пожалел, что не взял из тех многолетних накоплений хотя бы червонец на билетик в городском транспорте, понеже нынче, во исполнение ежедневно и упорно пропагандируемой президентом по телевизору экономической и прочей стабилизации, завелись в нем позабытые за годы демократизации кондукторы и контролеры-ревизоры. Не будь такой дикой боли в брюхе, он бы и думать не стал о троллейбусе или автобусе, а тут явственно почувствовал: не дойти ему пешком до райотдела милиции. Не дойти – и все!
Пристроившись в уголке на задней площадке раздрыганного городского «ЛиАЗа», Валуй практически повис на поручнях. Было такое ощущение, будто отчекрыжили ему по самую хряпку ноги и оставили одно сплошное брюхо, боль из которого настырно подбиралась к грудной клетке и норовила проломиться выше, к голове, чтобы захватить и сожрать мозг.
Народу в автобусе набралось совсем чуточку. Перед кабиной водителя квашней расползлась сразу на два сиденья «для детей и инвалидов» огромная бабища неопределенного возраста, в середине салона скромненько притулился на краешке одиночного кресла сухонький интеллигент в очках без оправы и при дедовском лопатообразном галстуке, стягивающем ворот застиранной, когда-то кремовой, а ныне мышасто-серой рубашки. Две девочки-школьницы, размалеванные от уха до уха ядовито-яркими красками, сам Валуй и молодая кондукторша с ангельским личиком, похожая в своем симпатичном джинсовом костюмчике-«тройке» на праведного отрока с картины художника Иванова. Правда, тот отрок находился на пригорочке в окружении березок и был в пестрорядинной рубашке до щиколоток и бос, а на кондукторше в диссонанс с костюмчиком красовались танкетки-«говнодавы», однако сходство с евангельским персонажем бросалось в глаза.
-Оплачиваем проезд, товарищи! Поторопимся, поторопимся, товарищи! Время-деньги, товарищи! Вы мне деньги, товарищи, а я вам законное право на проезд, товарищи!
Сухонький интеллигент при галстуке-«лопате» времен колчаковщины недоуменно заозирался. Что за околесицу несет эта молодайка с внешностью херувимчика? Шутит? Не похоже. Да и голосок не ангельский. Склочный, по правде говоря голосок. Такими голосами бабы на базаре ругаются. Ну, это когда нет аргументов, а есть только визг. И призабытое уже недоброй памяти слово «товарищ» из ее уст звучало как угроза, причем угроза, многократно подчеркнутая…
Школьницы, дурашливо хихикая, показали проездные билеты, необъемная бабища – удостоверение инвалида, а интеллигент расплатился наличными, ибо, как и вся классовая прослойка, к которой он имел несчастье принадлежать, отродясь никакими льготами не обладала. Кондукторша скривилась от мизерного барыша (билетик интеллигенту «забыла» оторвать) и, набычившись, будто решила брать крепость приступом, двинулась на заднюю площадку, где маялся Валуй.
-Быстренько обилечиваемся, товарищ! Скоренько, товарищ, скоренько, остановочка приближается, некогда мне будет с вами валандаться, товарищ!
Денег, как уже сказано, у Валуя не было, и он просто промолчал в ответ на тираду кондукторши. Что ему будет-то? В милицию сдадут? Так он туда и собирался…
-Я кому говорю, товарищ? Платите за проезд в общественном транспорте!
Валуй молчал. А что ему оставалось еще делать? Видно же насквозь, нет у него денег (как впрочем, отлично видно, что человек серьезно болен и ему не до чего).
Между тем кондукторша входила в раж, ее, выражаясь шоферским сленгом, гнало в разнос:
-Не будешь платить? Козел вонючий! (Куда только делось навязчивое официально-игриво-кастратное «товарищ»?) Тварь подзаборная! Развелось дармоедов, что грязи!..Дихлофосом таких травить, отстреливать, как бешенных собак, чтоб заразу по стране не разносили!..
-Ага! – исхитрилась наконец повернуть шею и узреть происходящее на задней площадке дублированная на два сиденья бабища: - Путина на них, мерзавцев, нету! Надысь все цветы на даче повыдергали! Ломалась-ломалась цельну весну с цветочками, света белого не видела, а они, сволочи, повыдергали!..- всхлипнула бабища и вдруг залилась слезами с надрывным подвыванием, словно только что получила весть о трагической кончине кого-то из близких.
Школьницы, доселе щебетавшие друг с дружкой о каком-то крутом Костике, который «ну, прямо сексуальный маньяк!», прижухли испуганно, видимо, еще не привыкшие к возникающим там и сям повсеместно в нашей «стабилизированной» державе скандальчикам и хамским разборкам среди населения.
Сухонький интеллигент заерзал на краешке своего одиночного сиденья, вскинул голову и, пугаясь собственной смелости, выдал зазвеневшим от напряжения и волнения дискантом:
-Девушка, давайте, я заплачу за проезд этого господина!
Лучше бы он промолчал. Кондукторша дернулась, мигом подскочила к интеллигенту и нависла над ним градовой тучей:
-Тебя кто просит, моль в штанах? Добренький какой выискался… В церковь бы ходил, а не в общественном транспорте раскатывал!.. Из-за таких вот, в шляпах, и порядка-то никакого нет!.. Моя бы воля – всех в Сибирь, на урановые рудники!..
-Что вы себе позволяете? – пискнул интеллигент. – Как вам не стыдно?
-Кому стыдно? Это его стыдить надо! – кивнула кондукторша в сторону задней площадки: -А меня стыдить не надо, я свою работу выполняю. По инструкции, понял!
Интеллигент сник. Склонный к обобщениям и далеко идущим, но никуда не приводящим выводам, он с пессимизмом размышлял о том, куда приведет страну поколение постсоветских «совков», к которому, вне всякого сомнения принадлежит и эта девица с ангельским личиком, змеиным языком и черной тиной вместо души? Интеллигент знал, конечно, что не сейчас расплодились подобные кондукторши, что налицо – не продукт дикого российского капитализма, а, скорей, следствие усопшего «всеобщего» равенства и братства советского народа. В едином ярме их папы и мамы, бабушки и дедушки вынуждены были не жить, а казаться, дабы не угодить под молот «общественного порицания». И они казались! Казались воспитанными, добропорядочными, вежливыми, сердобольными. А как только ярмо «единомыслия» было скинуто, куда делись все уворованные и подогнанные большевиками под «текущий момент» христианские заповеди?..
Кондукторша тем временем снова прицепилась к Валую. Автобус уже дважды подбирал пассажиров (правда, немногочисленных) на остановках, а девица «при исполнении», забыв о своих непосредственных обязанностях, упоенно доставала бомжа. В конце концов так и ни разу не раскрывший рта Валуй отлепился от поручня и качнулся в сторону двери на выход. Будь что будет! Может, и добредет все-таки своим ходом до милиции.
Вконец раздраконенная кондукторша, видя ускользающую добычу, решила последнее слово оставить за собой:
-Коля!- крикнула она водителю. – Останови автобус и открой заднюю дверь!
Автобус притормозил, зашипели раздвигаемые створки-«гармошки». Валуй не успел сделать и шага с подножки. Кондукторша подняла ногу и со всей силы пнула бомжа в поясницу. Он без звука рухнул плашмя на землю, да так и остался на ней без движения.
Подобрали Валуя ближе к вечеру, отвезли тело в ближайший морг. Вскрытие показало прободную язву желудка и воспаление брюшины в результате развившегося и запущенного перитонита. Патологоанатом написал заключение, из которого явствовало, что труп не криминальный, а естественный, так сказать, образовавшийся в результате предусмотренных природой обстоятельств.
На том бы и завершилась данная история, кабы не Катька Паровоз. Узнав об утрате, она полдня ревела, затем истратила на самопальную водку с немудрящей закуской отданные ей Валуем семьсот рублей и устроила в склепе поминки. Пили три дня, поскольку хоронить Валуя по-христиански власти не дали. Сами зарыли его где-то в безымянной ямке за казенный счет сразу после вскрытия, так как морг не имел холодильника. Катька бы, конечно, и сама похоронила, да вот не пришлось…
На третий день поминок Катька страшной клятвой поклялась Сереге Буржую и Вальке Зяпе, а скорей самой себе, что непременно найдет «концы»! И нашла! Возможно, это надо было ей ради самоутверждения, либо ради главенства в их коммунальном склепе, кто знает. В общем, предчувствие того факта, что Валую «помогли» отбыть в бессрочную командировку на тот свет, Катьку не обмануло. Каким образом она провела собственное расследование, не суть важно, однако кондукторшу с ангельским личиком вычислила. И решила маленько «поучить» стерву, как ее самое «учили» несчетно раз за годы бродяжничества все кому не лень: добропорядочные граждане типа дублированной бабищи из автобуса, менты, благополучные детки адекватных и лояльных к любому режиму родителей, свои же братья и сестры из помойно-чердачного сословия и пр.
Неделю Катька собирала пивные бутылки, цветмет и всякое разное вторсырье, за которое можно было получить хоть какие-то деньги. Выручки ей хватило на поход в баню и парикмахерскую. Приведя себя в более-менее пристойный вид, Катька принялась пасти мерзавку. Она знала, что той не грозит никакое наказание со стороны властей. Да если бы и грозило, кто там, в ментовке или прокуратуре, будет напрягаться из-за какого-то деклассированного элемента, никчемного и зряшного бомжа? Тот факт, что Валуй служил когда-то морским офицером на Черноморском
