Ты всегда хотел сына

Ковалёв.
     - А меня…, - Владимир Алексеевич запнулся: как себя назвать – дядей?
      - Тоша, иди, играй, - сказала Нина. - Я ему отчество своего отца дала. Ты не против?
      - Нет.
      Посиделки получились грустными, Владимир Алексеевич пытался шутить, но женщины были не расположены к юмору.
      Нина посмотрела на часы.
      - Пора вызывать такси.
      - Я довезу, - сказал Владимир.
      Прощаясь, женщины плакали, и, глядя на них, заплакал, Антон. Нина опустилась перед сыном на корточки, прижала его к себе, отстранила, и глядя ему в глаза, сказала:
     - Тошенька, слушайся бабушку, я скоро вернусь.
     - Не уезжай, мамочка, - произнёс Антоша сквозь слёзы.
     - Надо, сынок, надо.
     Нина встала, по щекам у неё текли слёзы, Антоша плакал.
      - Не плачь, дружище, - попытался успокоить его Владимир, - мама скоро приедет.
      В аэропорту Владимир сказал Нине:
      - Обратно полетишь, позвони, встречу.
      Нина растерянно кивнула.
 
***
 
     Звонок от Зинаиды Петровны застал Владимира Алексеевича в субботу в его доме за городом.
     - Да, - сказал в трубку Владимир, зная точно, что услышит.
     Он долго хмуро слушал Зинаиду Петровну, ничего толком не поняв из её сбивчивого монолога сквозь рыдания.
     - Хорошо, я сейчас приеду.
     Люба, жена Владимира Алексеевича, по его лицу поняла, что случилось что-то неприятное.
     - Что, Володь?
     Владимир втянул в себя воздух и выдохнул:
     - Пять лет назад я тебе изменил с Нинкой Ковалёвой.
     - Чтооо!?
     - Не надо ревновать к мёртвой, она умерла вчера в немецкой клинике. Болезнь у неё была очень серьёзной. В Москве не смогли помочь. Она надеялась, что в Германии смогут, а сама даже до операции не дожила.
     - Если твоя любовница умерла, то куда ты спешишь?
     - Она не любовница, это случайная связь.
     - Ты знаешь, сколько у неё мужиков было и чем она зарабатывала?
     - Знаю. Не ревнуй. Перед отъездом в Германию она попросила меня в случае её смерти позаботиться о своей матери и сыне.
     - А ты тут причём, енот-потаскун?
     - Не обзывайся, это мой сын.
     Владимир Алексеевич достал телефон и показал жене фотографию сына.
     - Похож, - безразлично сказала Любовь, - меня всегда удивляло: чужие трусы вы, мужики, на себя не натяните, побрезгуете, а чужую бабу очень даже просто.
     - Бабы тоже чужую зубную щётку в рот не возьмут.
     - Это по́шло, и я тебе не изменяла.
     - Я всего один раз, бес попутал.
     - Зато как удачно! Ты же всегда хотел сына!
     - Не надо ничего придумывать.
     - И что она от тебя хотела?!
     - Ничего. Если бы не её болезнь, я бы вообще о ребёнке не узнал. И что? Старушку с ребёнком послать куда подальше? Пусть свои дела сами улаживают? Старушка и маленький мальчик? Деньги за операцию уплачены, а операции не было, их надо вернуть. Кто это делать будет?
     - А деньги можно покрутить. Езжай. У мальчишки же ни отца, ни матери. А Ковалёву, извини, мне не жалко. Мальчик, это другое дело, мальчик ни в чём не виноват.
      Владимир представил себе своего сына, четырёхлетнего застенчивого мальчика.
      - Она хотела пожить для себя с матерью и ребёнком, но не получилось.
      Печальные хлопоты длились больше недели, супруги Скворцовы почти не разговаривали друг с другом: Владимиру было некогда, а Любовь думала о чём-то своём. Только один раз она спросила:
     - Как там мальчик?
     Владимир пожал плечами.
     - То плачет о маме, то забывается, играет. Он маленький, мало что понимает. Никак не может понять, что мама больше не придёт.
     - И тебе всё равно?
     - Что значит «всё равно»? А что я должен делать?
     - Эх, мужики…
      
      Когда Владимир Алексеевич вышел на работу, его компаньон Василий Зайцев спросил:
     - Ну и что дальше думаешь делать?
     - Работать.
     - Я не про это, я про ребёнка.
     - Не знаю, всё думаю, думаю, не брошу, конечно. Я, Вася, всегда хотел сына, но у Любаши при последних родах что-то пошло не так, короче, детей у неё больше не будет. Две дочки, я уж смирился, что наследника не будет. А тут – раз и есть. Но с другой стороны: как у бабушки отнять внука? Она и так почти всю жизнь одна прожила, муж её умер, узнав о Нинкиных подвигах, сама Нинка по заграницам моталась, домой редко заглядывала. Вот что значит один ребёнок, а не два, а ещё лучше – три! Взять их к себе? А зачем нам чужие люди в доме?
     - Они тебе не совсем чужие.
     - В принципе – да, но по закону чужие. Может быть, и к лучшему, что Нинка умерла. Знаешь, Вась, люди с криминальным прошлым с криминалом редко завязывают.
     - Что, есть подозрения?
     - Да, когда бюро переводов продавал по Нинкиной наводке местному авторитету Сергею Кузнецову, он же Кузя. Он безропотно отдал приличные деньги. Вот зачем Кузе бюро переводов?
     - Наверное, можно переводить не только тексты…
     - Но и деньги нелегально за границу. Вот я боюсь: а что, если мальчишке передалась только моя внешность, а от Нинки авантюрный характер? Вырастет, может такое отколоть.
     - Ну, это как воспитаешь.
     - Ты думаешь, Вася, родители Нинки её с детства в проститутки готовили? Это склонности характера, Василий, воспитание здесь не при чём.
 
     Владимир Алексеевич ехал домой, за город, мысли птицами кружились в его голове. Совесть мучила его именно из-за Антошки и Зинаиды Петровны. Нинку ему было не жалко; он прекрасно понимал, что такие деньги одной лишь сдачей женского тела во временное пользование не заработаешь. Наверняка к этому надо ещё прибавить и наркотики. Сколько девчонок она на них подсадила, сколько жизней поломала? Но при чём здесь застенчивый мальчик, его сын? 
     Владимир поставил машину в гараж, вошёл в дом и понял, что что-то изменилось.
     В гостиной жена с Зинаидой Петровной пили чай, на столе стоял торт, из детской доносился звонкий смех.
     - Здравствуйте, Зинаида Петровна. Люба, а что происходит?
     - В детской? – как бы не поняла вопроса, уточнила Люба. - Иди посмотри.
     Владимир поднялся на второй этаж, осторожно приоткрыл дверь. Тошка накрылся покрывалом, махал руками и ухал, изображая привидение, носился за девчонками. А они притворно визжали, и все трое хохотали до слёз.
     Владимир Алексеевич спустился вниз.
     - И как ты объяснила девчонкам, кто это?
     - А как я могу объяснить? Сказала, что это их брат, что их отец подлец, гад и бабник.
     - Не слишком резко?
     - Нормально.
     - И как они восприняли?
     - Ни как. Покрутили пальцем у виска.
     - Любят папку.
     - Балуешь ты их.
     - Но это же девочки. Что будем делать с мальчиком и Зинаидой Петровной?
     Зинаида Петровна попыталась подняться из-за стола.
     - Может, нам с Тошенькой уйти?
     - Не надо никуда уходить, Зинаида Петровна, это теперь ваш дом.
     Владимир Алексеевич удивлённо поднял брови.
     - Пойдём, я с тобой поговорю, Володя, - сказала Люба.
     Они ушли на кухню.
     - Что ты удивляешься, Володь? Состругал ребёнка, теперь шлифуй. Не гоже ребёнку без отца, ты же всегда хотел сына. Не объедят они нас, и деньги у них есть. Деньги Нинки теперь твои?
     - До совершеннолетия Антона – да.
     - Ну вот, я уже поручила юристам оформить опекунство на Антона с последующим усыновлением, после генетической экспертизы, чтобы всё было официально. У него будет твоё отчество и фамилия. Это моя месть Нинке за то, что она позарилась на моего мужа. И Нинкины деньги можно будет покрутить.
    - Что ты всё время тычешь меня этими деньгами?
    - Ты бизнесмен и жадный.
    - Я предприниматель и не жадный, а экономный и расчётливый. И не в деньгах дело.
    - Извини. Ты же всегда хотел сына, а Тошка такой славный мальчик.
    Владимир вздохнул облегчённо, как гора с плеч свалилась, глаза защипало, он нежно обнял жену и прошептал ей на ушко:
    - Любаша, ты у меня самая-самая.