Мы с нею родились в один день: первого января тысяча девятьсот… такого-то года. Только она – в полночь, а я уже под утро. Потому я зову её «старухой». Зову так и – обожжжжжаю!.. Обожаю всё то время, что мы знакомы. А знакомы мы… давно, очень давно.
И было знакомство это каким-то совершенно случайным, почти нелепым.
Иду вечером, после работы, из магазина. Пакеты тяжёлые несу. А вокруг зима скандалит и бушует по полной! Ветер рвёт и мечет, мечет и хрипит, хрипит и дерётся. А мне всё равно, потому что мама моя умерла. Вчера. Прямо посредине жизни, вскоре после моего дня рождения…
Ходила, ходила, жила, жила, заботилась обо мне, заботилась, а потом вдруг и говорит: «Ой, сынок…» А дальше ничего сказать и не успела, потому что сползла по стенке и – умерла.
Вот и иду я теперь с работы, пакеты несу и – плачу. И сам не знаю, что плачу, потому что ветер ведь вокруг меня свищет. И жизнь такая… неприютная вокруг… и мамы нет больше…
Вот и плачу себе тихонечко так. Даже не думаю, видит кто-нибудь или нет мои слёзы.
А тут сзади слышу голос женский: «Вы что это, плачете-то?.. Нельзя так. И не надо… Давайте, я вам помогу хоть…»
Подошла сзади и пакеты у меня из рук взяла. А я и не сопротивлялся: отдал и иду рядом. Потом смотрю: красивая ужасно. И розовая вся!..
А розовая потому, что … сейчас и не скажу, - почему. Светлая какая-то, из воздуха сотканная и – правильная совершенно. Вот таких женщин мужчины встречать в молодости должны, чтобы сочетаться с ними узами законного брака навсегда. И никогда не разлучаться.
Но когда мы с нею повстречались, то … было как-то… не вовремя… Лет нам было уже по многу. А у меня ещё и мама умерла.
Так вот и стали мы с Галей дружить. Потому что в тот вечер она меня до самого дома проводила. И в дом завела. И ужин приготовила. А потом мы ужинали и разговаривали.
С тех пор я так всё и слушаю её. И – обожжжжжжаю!..
А говорит Галя моя вещи всегда удивительные, часто неожиданные, почти парадоксальные.
Вы только представьте себе женщину, которая в шестнадцать лет полной сиротой осталась. А жить нужно было. И она жила. На стройке кирпичи таскала, тестомесом в пекарне была, а потом – санитаркой в хосписе. Многим последние минуты жизни скрасила, потому что любила людей этих и до последней минуты с ними рядом была – за руку держала.
И замуж сходила. Да три раза даже!..
Первый, Генка, влюбился в Галю до окоченения. Глазами к ней приклеился, как говорят в таких случаях. И так любил, что аж пить начал. И сделать ничего нельзя было. Ушёл однажды на работу. Его тогда ото всюду уже уволили, и он грузчиком на вокзале подрабатывал. Там их и угостили спиртом каким-то импортным. Так на тележках все трое и окоченели.
Второй, Мухаматдин, был турком. Они в нашем городе отель строили. А столовая, где тогда Галя работала, рядом была. Вот они и ходили к ней обедать. И страстное сердце турка не устояло перед светлой красотой Галиной. И улыбкой её белозубой. Вскоре он к ней в коммуналку перебрался. Потом уже, когда достроили они свой отель и уезжать пора было, звал с собою, говорил, что в шелка и бархат оденет её и будут жить они у моря. Только вот Виктора Геннадьевича, сына Галиного, к тому времени уже в школу собиравшегося, нужно будет, «на первое время» «здесь где-нибудь оставить»… Галя и дослушивать про сладкую турецкую жизнь после этого не стала: собрала вещи турковы и даже пирожков, так им любимых, с печёнкой и картошкой, на дорожку напекла.
Плачь теперь, Анталия! Плачь, потому что ты так и не увидела красоты нашей северной, неземной, от которой даже неюные мужчины начинают горячиться, расправлять плечи и втягивать подраспустившиеся животы!
А потом «обрушился» на Галину голову хохол Тарас. «Пузатых» его фамилия была. Представляете?! С такими-то «выходными данными» нужно было пристрелить себя, не дожидаясь совершеннолетия. А он и не подумал даже. Женился. Несколько раз при том. «Последней пристанью» стала для него Галя.
Сначала он рассказывал ей, как хорошо заживут они у него в доме, на берегу речки. Речки тихой да глазастой, в прибрежных омутах которой живут гигантские усатые сомы, иногда всплывающие к самой поверхности, чтобы солнышком полюбоваться и огласить окрестности тяжёлым вздохом, от которого травы в полях трепетать начинают, а с деревьев, ещё зелёные, срываются листья.
Потом рассказывать перестал. И работать тоже…
Просто сидел дома и грустил. И Галю ругал за то, что она плохая хозяйка и даже борща с пампушками сварить как следует не умеет. И грустил до тех пор, пока однажды, рано утром, не постучала в двери его украинская жена. Вошла по-деловому в дом. Отхлестала по щекам Тараса, сказала Гале, что та «засранка» и увезла мужа домой, на берег тихой речки, где сомы, скорее всего, его заждались…
После Тараса Галя замуж ходить перестала.
И стала дружить со мной.
И философствовала…
- Вот, знаешь, друг мой, думаю я всё: забавные, всё же, зверушки люди! Как котята, ей-богу, малые, всё забавы для себя ищут: то компьютеры, то телефоны мобильные. Теперь вот – «ДНК». Чуть чего – «… тест требую! Чтобы убедиться, что он – мой сын или она – моя дочь…» Какая же это, в сущности, ерунда! Ведь вот когда мы человека полюбим, то почти на сто процентов уверены бываем в том, что по ДНК мы люди абсолютно чужие. И больше того тебе скажу: страшимся родста! Не дай то Бог, чтобы он, человек этот, не оказался нам близким по крови. А тут живут люди рядом и вместе много лет. Живут и любят один другого. Любят настолько, что даже не понимают, насколько они родными друг другу стали. Потом вдруг сами с собою что-то вдруг сделали, «переключились внутри себя» и стали сами себе не верить. То есть, нет, конечно, верят по-прежнему, но дурачат сами себя, отталкивают тех, ближе которых нет у них никого в жизни. А потом плачут всю жизнь оставшуюся, потому что зима для них началась. Даааа… зимаааа…. Прямо среди жизни. Потому что сами её придумали. И снег себе на голову накликали…
Сижу я рядом с моим другом Галей, слушаю её. И так тепло мне, уютно рядом с нею, что даже не замечаю: зима ли за окном или уже почки набухать стали…
|