Агата.
***
Дариуш Бежицкий был безумцем. Нет, все люди безумцы в той или иной степени, но этот даже не пытался скрываться, напротив, своё безумство он выпячивал как стяг.
Взлохмаченный, кое-как одетый, он заискивающе глядел на них, не моргая, и чудилось Себастьяну, что в глазах его стоит какая-то неприятная желтизна. От него дурно пахло, как говорил сам Дариуш, не желавший молчать и минуты:
– Это для того, чтобы привлечь их, понимаете?
Себастьян старался не слушать. Его резануло «их», он полагал, что Полоз, тот самый, Великий – всё-таки одиночка. Но в доме Дариуша, столь захламлённом и убогом, было смрадно и душно, и он не отметил должным образом этой странности.
Повсюду валялись разные змеиные шкурки, у некоторых, к ужасу Себастьяна, сброшенных шкурок, вились вполне себе живые розоватые змеиные тельца.
– Как ваши исследования? – Агата, которая отметила сочувственным взглядом состояние Себастьяна, не желала раскланиваться и перешла сразу к делу.
– О! о! мне кажется, что я как никогда близок к открытию! Понимаете, прошлой ночью я слышал свист…– Дариуш приблизился к ним, и Себастьян ощутил острый запах конского пота, какой-то сладковатой фруктовой гнили и немытого тела. – Да! Они были рядом! Я счастливый человек. Прежде я только слышал от очевидцев про свист, а прошлой ночью…
Свист? Какой свист? Себастьяну казалось, что Полоз не свистит. Всё, что о нём было сказано, вроде бы расходилось с тем, чтобы это чудовище свистело. Но он не стал спорить, а продолжал оглядывать отвратительное жилище, кишащее извивающимися телами. К своему ужасу, Себастьян увидел несколько прибитых к стенам тут и там змеек…они ещё шевелились, несчастные, но явно умирали.
– Что это? – бесцеремонно перебил Себастьян рассказ про тонкий свист из-под кустарников.
– А? – Дариуш взглянул на него с удивлением, – ах это…проверяю живучесть! Так вот, вы представляете, я пошёл на гору, ветер вёл меня туда, свист усиливался…
Живучесть? Себастьяна передернуло от отвращения, всеобщего – к Дариушу, к его дому, к змеям, к его методам. Да, он и сам ненавидел змей, но то, что делал Дариуш, Себастьяну казалось даже с ненавистью к змеям жестокостью.
– Хватит этого, – перебил Томаш, – что покажешь Городу, Дариуш?
Дариуш моргнул, желтизна в глазах стала отчётливее, резче, сами черты его как-то заострились…
– Я всё-таки настаиваю, господи Томаш, что мои исследования – это настоящий прорыв, и недоверие, которое Город проявляет ко мне…
– Твои исследования антинаучны, блудливы и лишены смысла, – перебила Агата жалкое блеяние Бежицкого, – и то, что ты здесь ещё существуешь, это, так сказать, милость – наша и Города.
Бежицкий как-то ослабел от её тона. Он махнул рукой:
– В столе мешок. Он ваш.
Томаш, не скрывая брезгливости, с трудом переступая через комки извивающихся змей, пробрался к столу, заваленному бумагами с какими-то смутными схемами.
Себастьян увидел что на схеме есть не только змеиное строение тела, но и крыло. В разрезе, трудноугадываемое, но всё-таки крыло. И это тоже ввело его в ступор – у Великого Полоза не было крыльев, только змеиное тело – мощное, но не крылатое!
И потом – мешок?
Но Томаш уже вытаскивал из единственного ящика мешок. На нём тоже пристроилась черненькая тоненькая змейка и Томаш стряхнул её с брезгливостью.
– Там разные чешуйки, – объяснил Дариуш. – Где-то на полгода проверки.
У Себастьяна не складывалось. Мешок с чешуйками шкуры Полоза? И где-то в столе? И «полгода проверки»? разве исследователь может быть таким спокойным, если отдаёт улики, которые могут стать открытием? Да и станет ли фанатик держать столь важные вещи где-то в столе, в мешке да так, чтобы самому не соизволить даже и подойти, самому отдать?
Нет, не складывалось у Себастьяна.
– Уже уходите? – спросил Дариуш, когда Агата, тихо бранясь, первой пошла к дверям, – а как же мои исследования?
– Да плевали мы на твои исследования, – ответил Томаш за себя и сестру, – мы вообще бы тебя не видели, да вот не выходит…ну работай, псих. Себастьян?
Себастьян кивнул. Стараясь не смотреть на Дариуша и не наступить на какую-нибудь из змей, он поспешил прочь, испытывая брезгливость к каждой детали этого дома – начиная, от липкий, серых полов, кишащих змеями, и заканчивая его хозяином.
Но просто уйти не удалось.
– они не хотя меня слушать, не хотят! – молвил Дариуш, когда Себастьян был у спасительной двери, за которой ждал холодный воздух, чистый и свежий, очищающий от смрада этого мерзкого дома. – Боже мой, как ужасно!
Себастьян не стал отвечать, а вышел, с мрачной тошнотой заметив, что на дверях входной двери прибита разрезанная надвое змея.
Свежий воздух был чист и прозрачен. Он колол лёгкие и очищал дыхание от всё ещё стоявшего мёртвой пеленой смрада этого неприятного дома.
Не сговариваясь, пошли прочь. Только когда свежий воздух стал окончательно морозить горло, освободив его от присутствия смеси отвратительных ароматов, Себастьян спросил:
– А теперь честно, чем он занимается?
– Догадался? – без тени удивления спросила Агата. – Я не сомневалась.
– Догадался, – подтвердил Себастьян, – так чем?
– Знаешь, Город – это странная логика, – Агата начала издалека. Томаш мрачно стоял рядом, не торопил её, но прятал глаза от Себастьяна, и это означало, что сейчас и прозвучит та самая тайна, которую Себастьян ощутил, собрав воедино всё несходящееся. Не от безумца его берегли, не от него! – Город не верит в то, что может, кажется, существовать, и верит в то, что существовать не должно. Взять тех же… ну кого?
– Единорога, – подсказал тихо Томаш.
– Точно, – кивнула Агата. – Правители Города решили, что финансировать поиски единорога – плохая затея, мол, он не существует и выдумка. Деньги Хельга получила только тогда, когда приволокла мертвый образец в Город. Зато управителям показалось логичным существование Феникса. Но сам посуди, Себастьян, что реальнее – лошадь с рогом или птица, которая восстанавливается из собственного же пепла?
– К чему это? – не понял Себастьян. Он задал конкретный вопрос и не мог понять, почему Агата так издалека идёт, от очевидного. На его взгляд всё было просто – Город не работал в полях и от того не представлял реального положения вещей.
– А к тому, что Дариуш Бежицкий занимается сейчас не поисками Великого Полоза, в который Город верит, а поисками летающий змей! – объяснила Агата.
Себастьян даже поперхнулся от неожиданности. Летающие змеи? Да кентавры реальнее! Или василиски. Или… да кто угодно! Летающие змеи! Надо же! огромные твари с крыльями, которые и шею как кобра растягивают, и свистят, и шипят, и в пещерах живут, на зверей и человичинку охотясь? А ещё имеют светящийся гребень на голове, да ещё горящей смолою пахнут, а в дополнение – на закуску, сворачиваются кольцами и так, кольцом, прыгают, спускаясь с гор…
Само описание невероятное. На фоне летающих змей, признанных ещё сто пятьдесят лет назад основателями Города несуществующими, Великий Полоз и впрямь реален!
– Какой бред! – выдохнул Себастьян, откашлявшись. – И вы…помогаете?
– Помогаем, – Томаш не стал отпираться. – Он нам приготовит всяких чешуек да следов с дерева, мол, следы. Мы в Город отвезем, там скажут, что всё ерунда, или что идентифицировать нельзя, выдадут ему ещё денег, а он своими бреднями занимается и дальше.
Себастьян помолчал, переваривая услышанное. Теперь он понял почему его не хотели брать с собой, нелегко понимать что твои друзья участвуют в такой лжи, помогают лгать Городу, передавая его деньги с одного провального исследования на другое.
Он попытался найти в себе ответ – что он чувствует? Стал ли он презирать Агату или Томаша? Стал ли ненавидеть их? Но внутри него ничего не поменялось, они стояли, с тревогой смотрели на него, будто бы боялись реакции, а он понимал, что всё осталось по-прежнему.
Почему? Возможно потому что он не проникся сочувствием к Бежицкому. Возможно потому что ему было всё равно на его исследование.
– Почему вы ему помогаете? – только и спросил Себастьян, тепло взглянув на друзей. Он ждал ответа в духе благородства и добродетели, как они, проникнувшись его верой в летающих змей, пришли на помощь, и что-то в этом духе.
Он был наивен.
– Деньги, – Томаш пожал плечами. – Часть того, что даёт ему Город, остаётся нам.
Себастьяна слегка качнуло. Деньги? Он никогда не задумывался о жаловании – ему хватало того, что платил Город, и тут…такой низкий мотив?! От них? От друзей?
– Мы не всегда будем молоды, – Агата поняла его смятение, – не всегда сможем быть в полях. А еще – каждый раз мы можем не вернуться из поездки. И хорошо, если не вернемся мы полностью, а если вернемся покалеченные? Город выбросит нас. Городу нужны здоровые, сильные. Когда придет отставка, мы окажемся на обочине жизни и в нищете. Мы этого не хотим.
Об этом Себастьян тоже не задумывался. Он как-то не представлял себя старым или покалеченным. Ему казалось, что если что-то и произойдет на выезде, то он умрет сразу. А как иначе? Но теперь он задумался над словами Агаты и вспомнил, что старики в Городе занимают посты в правлении или в Канцелярии, а вот в полевых их нет. Да и быть не может.
И Город их и правда не содержит в отставке. У Города свои траты.
– Не презирай нас сильно, – попросила Агата, – нам сами противно. Дариуш единственный, с кем мы так поступаем. Это как вклад в будущее.
– Или презирай, но не сдавай, – тихо добавил Томаш, – так все счастливы. Город выглядит славно, давая шанс на исследование, Дариуш занимается своими делами, а мы… мы готовимся к будущему.
Себастьян снова попытался найти в себе хоть какую-то часть ужаса или отвращения к ним. молчала совесть, молчало чувство долга, которое обязывало сдать их Городу – сытым управителям, которые не задумываясь посылали инспекторов куда вздумается и не могли их порою снарядить толком. Пытался он найти в себе и осуждение, но осуждение Дариуша было сильнее, чем попытка найти в себе осуждение для Агаты и Томаша.
– Не молчи, – Агата не выдержала первой, – нам и так стыдно! Мы и не хотели чтобы ты знал.
– Но я знаю, – сказал Себастьян, – и в связи с этим у меня вопрос. А может и не один. Но начну с легкого. Какая моя доля?
Они растерялись и Себастьян почувствовал удовлетворение – нечасто получается вогнать в ступор опытных полевых инспекторов.
– Ты…ты не
