Весна — это абстракция, которая изредка появляется в отдельных сознаниях, но она давно заняла своё законное место в колоде архетипов массового бессознательного.
Используя другие архетипы той же колоды, легко собрать некую обычную никакую весну в любой момент времени, и она будет такой же безликой и общечеловеческой, как и всё бессознательное.
Это - сугробы вдоль ледяных дорог, пустые улицы, украшенные столбами пара из открытых люков, чёрные штрихи кустов на фоне бетонных и кирпичных стен.
Весна — это угасающая зима, болезненное состояние, вызванное внешней угрозой, авитаминозом и неизвестностью — что освободится от снега, когда однажды за одну ночь исчезнут все сугробы?—
Может быть, лето; а может быть... то, что обещали древние пророки.
И что может исчезнуть из нашей жизни вместе с сугробами, которые всю жизнь и были самой жизнью — и в сознании, и на улице?
За окном в свете единственного фонаря, освещающего легковушки сограждан, местами блестит земля; но это — не лужи, а лёд (грязные сугробы не блестят: они — поглощающие скудный свет, чёрные пятна, неразличимые на общем бесцветном фоне ночи)
Медленно к утру остывают еле-тёплые батареи центрального отопления, потрескивают мебель и двери, а уставший мобильный телефон больше не согревает пальцы.
Весна - это первый синдром неизлечимой болезни зимы, которая через многие годы закончится смертью-летом.
Растает весь снег на кладбищах, и станет понятно - что придавало сугробам такие странные формы.
Остаётся только пожалеть наших неизвестных далёких потомков, которые, возможно, до этого доживут.
Впрочем, что б там не скрывалось в сугробах, что б не наставало — весна или утро — пора наружу.
Пора преодолеть дверной проём, который не пускает тело в подъезд, словно невидимое силовое поле, — деликатно отталкивает назад в полумрак квартиры к подушке со снульками.
На улице нельзя надолго закрывать глаза: неизвестно, что за это время могут сотворить злобные дороги, столбы и заборы — ничего хорошего.
Но глаза всё-таки приходится постоянно закрывать, потому что давно нет сил ежедневно смотреть на одно и тоже.
Только и это уже не помогает, и в закрытых глазах остаются неизменными — грязная серость стен бетонных домов и чернота на сером небе натянутых между крышами проводов...
Сколько материала пропадает зря!
А мне даже повеситься не на чем: шнур от зарядки —слишком короткий, а шнур от наушников не выдержит веса тела.
И больше нет нигде никаких проводов и верёвок — всё ушло в серое небо, неровной сеткой защищая город от того, чтобы тучи не опустились на лёд.
И честно говоря, совсем не важно — открыты глаза или закрыты: город навечно вморожен в каждую клеточку мозга.—
Грязные серые стены, мёрзнущие в перчатках руки, вкус простудного кашля, запах и грохот бензиновых выхлопов...
А все верёвки и провода убрали в небо, чтобы...
...чтобы небо не рухнуло на головы, потому что давно сгнили все опоры, на которых оно держалось миллиарды лет.
Видавший всякое, подъезд распахивается, выплёвывает меня наружу и пикает мне вдогонку, закрывая кодовую дверь.
Возможно, я никогда сюда больше не вернусь.
Ноги идут поперёк дороги, осторожно выбирая полоски утрамбованного снега между, накатанных машинами и прохожими, ледяных пятен.
Одна нога шуршит джинсами, трущимися о пластиковый пакет в руке, другая идёт почти беззвучно, похрустывая льдинками под каблуком.
Поле зрения полностью заполненно однообразным чередованием льда и снега, тёмных от песка, выхлопов и прочего городского мусора.
Снизу в глаза попадает поток света, неожиданного в полутёмном переходе между двумя домами, — это свежая лужа сверкает неярким холодным солнцем.
По её нежному голому телу ветер раздувает складки и мурашки, делая очень подвижными лужины края.
С одной стороны это - и не лужа, а всего лишь тонкий слой воды на поверхности льда; но с другой стороны, лужа и есть слой воды на какой-нибудь поверхности.
Поэтому лужа вполне правильно считает себя лужей, и ветер тоже считает её лужей — нежно гладит, образуя мурашки, и пытается расшевелить.
Поле зрения от света из лужи поднимается вверх к источнику этого света — зимнему мартовскому солнцу в лёгкой накидке из полупрозрачной дымки.
Поле зрения поднимается не по прямой снизу-вверх, а странными скачка́ми из стороны в сторону, цепляясь за окна домов, стволы лип — карабкается в небо по запаху жареной картошки из форточки ближайшего окна, по визгу тормозов за углом дома, по мыслям о том, что весны нет — есть только зима, но может быть, когда-нибудь всё это станет летом.
Весна внутри — это усталость от бесконечной зимы вокруг и нежелание уйти когда-нибудь в лето.—
Снегурочке также холодно, как птичкам и белочкам, но у неё есть разум — она не хочет растаять.—
Ноги идут независимо от мыслей — обошли соседний двор и вернулись назад; только назад совсем и не нужно было, поэтому теперь они идут к другому соседнему двору, к другой луже на льду, к запаху щей или подгоревших блинов с криками из-за закрытых окон.—
Ходят взад-вперёд кругами разного диаметра по одним и темже дорогам всё тогоже последнего квартала, потому что ничего больше давно не существует — всё сдуло ветром и засыпало снегом.
Закат украшает поток мыслей причудливым ощущением чего-то привычного, но тутже забывается.
Вокруг ничего не меняется: как было темно днём, так будет темно и ночью.
Только воспоминания о вымышленном детстве как-то реагирут на ... другое вымышленное воспоминание о сером небе, но — иного оттенка и — в другой тональности.
Но подчинясь потоку вымыслов, поле зрения, запрокинув назад голову, пытается что-то разглядеть между крыш, столпившихся на краю железной дороги, домов.
Волосы выбились из-под вязаной шапочки и лезут прямо в глаза.-
Рука вытаскивает из перчатки свои холодные пальцы с синеватой сморщенной кожей...
Я - так же мертва, как всё вокруг — как эти дома, лавки и сугробы.—
Верёвка или провод мне не понадобились — сейчас это делается намного проще.
Усопшие очень любят цветы и живую зелень, поэтому им несут и свежее сено и цветной пластик целыми кладбищами.
Но эта роскошь - лишь для тех, к чьим гробницам регулярно ходят пьянствовать друзья и родственники.
А остальным что делать?—
Тем, у кого не было в окружении алкоголиков; тем, кто давно забыт врагами; тем, у кого на момент смерти вообще не было окружения?—
Прокапывать лаз за черту кладбища и медленно брести или наугад, или на пьянящий запах, подобно пчёлам.
Насекомым от цветов нужен нектар, а усопшим - намного больше этого: им нужны яркие оттенки лепестков и совершенные формы, не изуродованные тлением.—
Каждый усопший мечтает стать перегноем, чтобы дать жизнь прекрасным ароматным цветам.
А пока его тело до конца не сгнило и не стекло со скелета, усопший желает хотябы один раз взглянуть на то, что из него скоро вырастет.
Эта тяга к цветам сильна настолько, что усопшие бредут, скользя непослушными ногами, по оледеневшим дорогам, падают, и снова бредут вперёд туда, где только в их памяти остался медовый аромат и яркие краски.
Добравшись до города, усопшие становятся обычными прохожими, которые днями бродят взад-вперёд по улицам, обходя сугробы и уступая дорогу машинам.
От них шарахаются бродячие собаки, и даже ветер огибает их стороной, чтобы не раздуть прах, в который они давно превратились под землёй.
Весь чёрно-белый мир с удивлением смотрит на этих вестников весны и зябко кутается в свою грязную бетонную шубу с множеством карманов-балконов.
06-07.03.2024
