подруга ВИЧ.
Через полчаса томительного ожидания под дверью клинического отдела, стоя, на ногах – все места были заняты - наслушавшись эпитетов в адрес гепатолога. Из-за двери опять что-то пролаяли. Несмело, бочком протиснулась в кабинет. Я машинально придерживала оправу, она сползала с потного носа, приобняла острый живот, - с недавних пор стало казаться, что мое брюхо обязательно зацепит углы и косяки. Я опустилась на кушетку - сразу захотелось лечь.
- А кто вам разрешил сесть на кушетку? Это для процедур.
Меня будто ошпарили высоким голосом. Таким взвинченным тоном клиенты требуют сдачу в магазине и сверяют коммунальные платежи, готовые ринуться в бой.
Стоя, обеими руками я прикрыла живот.
Нехурова пролистнула медицинскую карточку с буквой «Д» в углу.
- Так, Арпиульева, пишите расписку, - потребовала новая клиничка. И подала ручку.
- Какую? З-зачем?… - растерялась я.
- Какую? – смерила мой огромный живот врачиха. – Такую, на всякий случай.
- Какой с-случай?
- А на такой случай… летальный.
- К-куда летать? – вертела я в руках ручку.
- Далеко, Арпиульева. За облака, - усмехнулась хозяйка кабинета.- На случай смерти! – рявкнула Нехурова.
У меня ослабли ноги. Я села на кушетку и тут же испуганно вскочила.
- Ну? Пишите, - повторила гепатолог.
Придерживая очки, прочитала разбегающиеся строчки: «…осознавая весь риск вынашивания ребенка для организма, ослабленного ВИЧ-инфекцией, добровольно принимаю возможный летальный исход…» И так далее в том же духе. Гепатолог Нехурова добавила, что расписка неофициальная, можно не обращать внимания, «так, на всякий случай».
- Лично я не собираюсь отвечать за ваши… мм… излишества в постели, - не глядя в глаза, проворчали из-за стола, - заразятся сами, потом плодят себе подобных. - И вскинула лицо. Бородавка шевелилась. – Ну? Я долго буду ждать?
Так стрёмно я давно себя не чувствовала.
- А В-варя тоже умрет? - вытолкнула из немеющих губ.
- Здрасте. Какая еще Варя, девушка?
- Дочка…
- Чего-чего? – нервно открыла мою медкарту врач. – Не морочьте мне голову. Вы не одна у меня. Подписывайте, ну?
Засада. Ни Тришиной, ни Бориса.
- А Людмила Алексеевна где? – беспомощно огляделась я.
За окном липли к стеклу листики и почки, словно облитые маслом, по подоконнику, стуча по жестяному откосу коготками, с утробным воркованием гуляли жирные голуби.
- Людмила Алексеевна уехала в командировку. Я за нее. Ясно, мамаша?
Последнее слово гепатолог произнесла с иронией. Пополам с презрением.
При всей своей показной грубости Тришина никогда не позволяла себе брезгливого отношения к пациенту.
- А можно я подумаю? – сообразила наконец.
Незнамова объявила, что по стране в областных СПИД-центрах давно применяют стадивудин. Кроме зидовудина, разумеется. А тут, в Захолустье, работают по старинке.
- Получите стадивудин, кабинет знаете?
На второй день от этого стадивудина меня буквально сплющило. Ощущение, будто на грудь положили свинцовую плиту. Я не могла набрать воздух. Доползла, дотянулась до телефона на столике, трубка упала и загудела. Но не смогла прокрутить диск – внезапно забыла номер «Белого квадрата», Борькиного офиса (предлагал же, лошаре вичевой, завести мобильный!). Забыла напрочь, коза такая! Я закрыла глаза, пытаясь вспомнить. Цифры, четверки и семерки, кололи грудь и под ложечкой. Я тихонько завыла. Кеша от испуга распушил хвост и выгнулся знаком вопроса. Ужом, плача и пуская слюни, добралась до унитаза и опустила голову в темный, слабо отдающий мочой, колодец. Упавший пластиковый стульчак ударил в затылок.
В таком положении меня застал пришедший с работы сожитель. Я была в отключке.
Стадивудин в тот вечер я не принимала. Хотя даже однократный пропуск в приеме, пригрозила в Центре новая врачиха, чреват. Уснувший вирус просыпается очень злой и пожирает клетки иммунитета быстрее, могут начаться невозвратные инфекции. Прием терапии это строгий, пошаговый план. Все должно быть четко и по времени. Даже на пять минут лучше не опаздывать, толковала клиничка, не эта, а та, настоящая. Людмила Алексеевна которая.
И все-таки пропуск чертова препарата от Нехуровой, видимо, придал сил, и через день под ручку с Бассаровым мы возникли в коридоре Центра. В очереди у клинического отдела кто-то сочувственно изрек, что от этого «стада» его тоже «плющит». Меня пропустили вне очереди (в здешних очередей никогда не спорят - спаянные диагнозом пациенты что братья-сестры). Я села впритык к двери клинического отдела, - она не была плотно закрыта, - и услышала знакомый голос. Да, да, Людмила Алексеевна приехала! Мама пришла, молочка принесла.
- Да, дорогая моя, вас попросили подменить, но не более того!.. Только контроль, никаких назначений… Кто вам сказал такое, коллега?.. – обрывками доносился подчеркнуто вежливый, без рабоче-крестьянских грубостей, глас Тришиной. Я уже подметила, что в хорошем настроении мой лечащий врач, наоборот, могла припустить матерком. Собеседница что-то невнятно бормотала в оправдание. - Да что вы говорите, голубушка?.. А вы знаете, что стадивудин нельзя принимать при беременности, и он с прошлого, двухтысячного, запрещен в Европе, так как считается высокотоксичным?.. Откуда знаю? Да я только что с Европы прилетела, не запылилась... Да, вы хороший гепатолог, не спорю, вот и лечите печенку на здоровье, милая моя. В другом месте.
Далее из разговора врачей я к неописуемому своему ужасу уяснила, что у этого «стада» много побочек, типа липодистрофии. Например, диспропорция тела, может вырасти горб. Жесть.
- Жалуйтесь, пжалста!.. – резюмировали беседу за дверью.
Дверь распахнулась и из кабинета, бормоча что-то под нос, вылетела багровая, как эмблема антиСПИДа, Нехурова. Бородавка и крылья широкого носа трепетали.
- Следующий-кричит-заведующий! – раздался веселый голос.
Бассаров сильной рукой поднял меня со стула и подтолкнул в спину. Я инстинктивно ухватилась за живот.
Женщина-ураган сидела за столом, тоже слегка раскрасневшись, но это ей шло. И вообще, после поездки на симпозиум в Амстердам (известила всезнающая очередь) наша клиничка обрела заграничный шарм.
- Вау, Арпиульева! - приветствовала меня Тришина. И отложила в сторону зеркальце. – А я тебя вспоминала, дева. Что новенького, доченька не пинается, не?
Из-за пропуска препарата терапию пришлось начинать сызнова. Людмила Алексеевна успокоила, что ситуацию можно выправить – на подходе другие препараты. А через пару лет можно переходить от битерапии к тритерапии.
Я сразу же выпалила выстраданное, придерживая живот и теребя пальцами копию расписки, выданной Нехуровой:
- Людмила Алексеевна, а если я умру, Вареньки тоже… не будет, да?
- Ну-к, тёзка, дай, что там у тебя… - щелкнула пальцами Тришина. Пальцы были наманикюренные.
Повертела в руках бумажку, вчиталась, приподняла выщипанную бровь: «Хи-ха-хо! Да шо вы говорите?». Разорвала расписку надвое и бросила в урну.
Пленка 16е. Лори. Час пик
- Вам обязательно, чтоб говорила «мама»? – улыбнулась молоденькая продавщица, младше меня, с мелированной челкой. – У нас в ассортименте другие говорящие куклы.
«Сама ты кукла!» - подумала в сердцах. Пустые голубые глаза, крашенные сердечком губки, джинсовая жилетка, кофточка с низким вырезом, открывающим интригующую ложбинку высокой груди. Продавщица продавала себя, принимая боевую стойку при появлении редких молодых мужчин.
В детском отделе универмага выбор кукол был огромный. Одетые в платьица и даже джинсики, размером в полторы Кеши, - а наш кот, развалившись, занимал все кресло, - они таращились пуговками-глазками на покупателей с немым призывом: купи меня! Некоторые говорили и даже пели – по-русски и по-английски. А вот самое заветное слово не говорили. Были, но их разобрали, прощебетала девица. Еще бы! На фига, спрашивается, все эти куклы, если у них нет мам?
В старшей группе детсада я жутко завидовала одной девочке, обладательнице такой куклы, она жила в нашем дворе. Ее тетка, директор райкоопторга Маслова, подарила это чудо бедной родственнице. К подарку прилагался набор платьиц – целый гардероб, от бального платья до купальника и шляпки! Гардероб куклы заставил меня намочить подушку перед сном. И вот эту-то мармеладную мечту детства я намеревалась преподнести моей Варе.
Из дома вышла, набравшись храбрости, и, переваливаясь бочком, как утка. В отчаянии. Обрыдло сидеть в четырех стенах со своим диагнозом. А может, у меня, дочери бескрайней тайги, проснулся приступ клаустрофобии, боязнь замкнутого пространства.
Я решила купить большого плюшевого мишку, а уж потом заветную куклу – продавщица обещалась позвонить, если привезут нужную (зря грешила на девушку, она оказалась миленькой, и челка ей к личику).
В толчее универмага, отвалившись от кассы детского отдела, обронила чек, из-за живота не могла сразу его поднять. День был предпраздничный, конец мая, в обеденный перерыв в магазин набился народ. Чек затоптали, а потом он куда-то подевался. Я подняла крик. Участливая женщина заставила сына-младшеклассника обшарить кафельный пол в радиусе пяти метров, но мальчишка, обследовав контрольный участок холла, виновато посмотрел на мать.
Энергичная доброхотка потащила меня в отдел, в кассу, крикнула старшего продавца. Та вышла из подсобки, жуя на ходу, и предложила нам подождать конца смены, посчитать разницу и, если она сойдется с ценой плюшевого кота, составить акт и выдать покупку. Доброхотка вместе с сыном ушли, а мне предложили воды и мягкий стул за кассой.
Я сидела в тихом закутке, пила водичку, оглаживала живот. И вдруг будто в ответ пониже пупка ощутила пинки. Варька дала о себе знать: «Я здесь, мама, с тобой, норм». Пинки стали сильнее, заставили меня согнуться, словно дочурка хотела сообщить что-то важное. Когда я разогнулась, мой блуждающий взор упал на часы на стене. Пинки вдруг посыпались очередью: «Мамка, чего расселась, кукла безмозглая, время атас, хочешь меня угробить тут!..» И впрямь, лошара плюшевая, через полчаса, а точнее, через тридцать три минуты пора принимать зидовудин, идиотка! Какой норм, коли шторм?! Со «зидом» нельзя запаздывать даже на пять минут. Иначе
