Сегодня у нас в стране демократия! После стольких-тех лет застоя такой резкий поворот. В прежние-то годы никто и не знал, что это за зверь такой – демократия. Дисциплина – это да, этим вопросом владели досконально. С пелёнок были приучены. С яслей начинали внедрять, затем в детском садике строем ходили, потом в школе в ногу маршировали. Эх, да что там мы, простые смертные. Некоторые работники творческой интеллигенции, столкнувшись на заре двадцатого века с тревожными буднями пролетарской власти, и ею же, властью этой перевоспитанные, восклицали, пугливо озираясь по сторонам:
«…Довольно жить законом,
данным Адамом и Евой.
Клячу истории загоним.
Левой!
Левой!
Левой!»
Оно и понятно. Кто иной, как не поэты и писатели могут убедительно, соблюдая изящность литературной формы, обосновать приоритетность хождения строем альтернативе демократического броуновского движения. Работникам искусства и культуры в этой связи уделялось очень пристальное внимание со стороны власти. Долгие беседы писательской братии с товарищами из ЧК, ответственными за работу с интеллигенцией, проходящую под ярким снопом света настольной лампы, превращались в таки вот проникнутые оптимизмом строки.
«…Грудью вперёд бравой!
Флагами небо оклеивай!
Кто там шагает правой?
Левой!
Левой!
Левой!»
Вот так просто и понятно, без лишних церемоний. Правой нельзя – может не туда завести. Соблюдай дисциплину на марше и поменьше думай о направлении движения. А дисциплин было на все случаи жизни – армейская, личная, производственная. Чего только не перепробовали на собственной шкуре. Не позволял народ себе расслабляться в те времена. Знали, если что-то не так сделаешь, к примеру, анекдот не в тему расскажешь в узком дружеском кругу, запросто можешь ощутить на собственной шкуре, что такое тюремная дисциплина.
А про демократию, конечно, мало, что знали. Так в общих чертах. Правда, и сейчас не все толком понимают, что это за зверь такой? Вот, к примеру, взять отцов-основателей, наработавших демократические принципы. Тех, что от нас не ближе Германии проживают. Они, конечно, нашу демократию за настоящую принимать отказываются. Дескать, это что-то не совсем то. Нечто другое. И через такое их непонимание специфичности адаптированных к нашей действительности их демократических ценностей, отказываются принимать нас в свою европейскую компанию. Тянут с решением, отнекиваются, придираются ко всяким пустякам. Короче, ведут себя нехорошо.
Даже, вы знаете, обидно как-то становится – у них демократия, а у нас суррогат получается. Не могут они понять-догадаться, что у нас ко всему не нашему свой подход в силу менталитета. Мы не можем примерять на себя импортное всё, как есть, не преломив через призму собственного самосознания. За исключением, конечно, колбасы и промтоваров. А вдруг у нас новый, свежий взгляд на ихнюю демократию. Одна демократия – это для нас мало. А как же! Для тех, кто наверху, должна быть выписана верхняя демократия, для тех, кто внизу копошится – нижняя или «поддемократия». Такая особая, незаметная для окружающих демократия. Налоговая инспекция потребует себе отдельную демократию, милиция тоже. И получат, можете не сомневаться. То есть, появятся демократии первого, второго, третьего…, энного порядка.
Как-то всё сложно получается. Вопрос требует доработки и чёткого идеологического обоснования. Боюсь, рано мы дисциплину-то отменили. Надо было бы в переходном периоде как-то совмещать эти два понятия – дисциплину и демократию. Как китайцы. Те всегда всё несовместимое совмещают и у них неплохо получается. Мягко переходить надо от одних принципов к другим, без рывков. Ну, чем, скажите на милость, было плохо - армейская, личная, производственная дисциплина, а? А взять ту же партийную дисциплину. Круче всех дисциплин была. Дисциплина дисциплин. Вспомнишь, вздрогнешь, перекрестишься. Тут уж, бывало, не зевай. Разбирались круто и без всякого снисхождения. Ошибки и заблуждения как смягчающие вину обстоятельства к учёту не принимались и не прощались. Отвешивали по полной.
Вспоминается мне один эпизод из жизни партработников районного звена, который, как говорится, врезался в память из-за того, что коснулся напрямую одного моего близкого приятеля и родственника со стороны жены Серёги Котова. Случилось это событие где-то в середине семидесятых. Самый расцвет развитого социализма. Родственник мой, в то время, инструктором райкома партии трудился. В промышленном отделе подвизался. Партия в те времена курировала все сферы жизни страны. К примеру, каждое предприятие, имеющее директора и немалый штат руководящего состава, шагу не могло ступить без руководящей и направляющей роли партии. Это, как говорится, ни, Боже мой. Нельзя было. Практически, схема реализовывалась довольно просто. За каждым предприятием закреплялся инструктор райкома, горкома или более высокой структуры вплоть до инструкторов ЦК партии, несмотря на то, что там уже стационарно сидел парторг, внимательно бдя за жизнью коллектива. И когда на этом предприятии случалось ЧП, карающая рука дотягивалась не только до первых руководителей. Терял свой скальп и инструктор-куратор за недосмотр и слабую партийную работу среди провинившегося коллектива.
Но в период затишья и относительного благополучия деятельность инструктора заключалась исключительно в бумажной работе. Собирали информацию о производственных показателях, социальной жизни, рождаемости, смертности. Короче говоря, о повседневной жизни и трудовых буднях района, города, области. Информация накапливалась в особых, утверждённых на самом верху формах и отправлялась туда же, наверх в виде отчётов о проделанной работе. Где-то там всё это изучалось, анализировалось и спускалось вниз в виде распоряжений, постановлений и указаний, определяющих дальнейшую перспективу жизни и развития региона.
«Писучий», как тогда говорили, работник партийной структуры, обладавший даром грамотно составлять отчёт или писать доклад, ценился на вес золота. Доклады, как правило, готовились первому секретарю или его замам, вызываемым в вышестоящую партийную организацию с отчетами. Как раз вокруг одного из таких докладов и закрутилась вся эта катавасия. Скажем без лишней скромности, прогремели на всю область. Последствия оказались таковыми, что пару человек на этом деле потеряли престижную работу, да ещё по партийной линии нагоняй получили, а это уже было что-то из ряда вон выходящее.
Трудился в райкоме такой себе человечек – инструктор по сельскому хозяйству. Опытный и осторожный бюрократ, прекрасно знавший партийную кухню изнутри. Кто бы мог подумать, что именно он прошедший «Крым и Рим» партийной жизни, проколется на ровном месте. А дело начиналось так. Возникла стандартная, можно сказать, штатная ситуация. Первый секретарь райкома был срочно вызван в область с отчётом о перспективах развития сельского хозяйства района. Телеграммы с вызовами, как правило, задерживались и попадали по назначению со значительным опозданием. Бывало, случалось, что утром такая телеграмма приходила, а после обеда уже надо было рапортовать. Так было и в тот раз. Первый вызвал инструктора по сельскому хозяйству и, сунув под нос телеграмму, разъяснил суть вопроса.
- Значит так, Григорий Петрович. Сейчас у нас, - он озабоченно взглянул на часы, - девять тридцать пять. В пятнадцать я должен рапортовать с трибуны в обкоме партии. Полтора часа на дорогу… Короче, у тебя уйма времени. В час принесёшь рукопись. Я посмотрю, уточним кое-какие моменты, поправим, причешем документ…. Ну, в общем, всё как обычно. Доклад рассчитывай минут на двадцать пять – тридцать. Всё, свободен до тринадцати часов.
Григорию Петровичу дважды повторять было не надо. Докладов на подобную тематику у него в заветных папочках с разноцветными тесёмочками сберегалось штук сто, написанных в разное время и по разному поводу. Один абзац из того доклада, второй из другого – вот и образовалась основа или, другими словами, скелет документа. Затем требовалось освежить его содержание цифрами из последних отчётов и вот оно – готово выступление. Короче, на час работы, плюс столько же потребуется машинистке. Успевал с гарантией.
В тринадцать часов, как и было велено, он стоял перед шефом, протягивая ему стопку печатных листков. Много лет назад, ещё на заре своей партийной карьеры, он освоил несколько стилей выступлений руководителей, при которых ему приходилось работать. Они отличались друг от друга как одно яйцо от другого яйца из-под одной и той же курицы несушки. Поэтому каждый раз, готовя доклад, особенно не переживал. Первый пробежал глазами текст и, вроде бы, остался доволен.
- В общем и целом всё нормально, - одобрил он. – Только вот в этом месте, - ткнул он пальцем в текст, - надо поправить. Ты пишешь «…за прошедший год было сдано государству четыреста девяносто семь тысяч девятьсот восемьдесят семь яиц».
Инструктор кивком подтвердил, что неучтённым не осталось ни одно яйцо, произведенное в районе.
- Зачем такая точность? Напиши около пятисот тысяч штук. Этого будет достаточно. Быстренько поправь и ко мне.
Через несколько минут правленый текст буквально на ходу на лестничной площадке был передан первому, и тот отбыл восвояси.
А на следующий день утром в райкоме случился большой переполох и паника. Секретарша донесла до коллектива тревожную весть о том, что шеф с утра пребывает в препаршивейшем настроении. Мало того – рвёт и мечет. Такое неинтеллигентное поведение первого означало одно: в области ему, как здесь любили выражаться, «накрутили хвоста» или «намяли холку» и, скорее всего, по вине или недосмотру кого-то из работников райкома. А такие дела не прощались. Вот он заводился с утра, нагоняя злобу на себя и страх на подчинённых. Даже самые тупые поняли, что главный Минотавр района требовал жертву, и вопрос был только в одном – кого назначат именинником в этот раз.
[justify]На ковре, как ни странно, оказался многоопытный инструктор по сельскому хозяйству. Он был призван пред светлые очи первого после того, как все замы и заведующие отделами собрались у него в кабинете. То, что протрубили полный сбор, свидетельствовало о важности и неординарности события. Назревала публичная порка провинившегося
