100 рассказов Посохова

должен был состояться уже на следующий день. Поздно вечером перед сном Бронислав Станиславович разложил на прикроватном столике экзаменационные билеты, улёгся поудобнее, надел очки и стал просматривать вопросы, а вдруг на какой-то из них он и сам толком ответить не смог бы.
  Один билет проштудировал, другой… и вдруг дверь в спальную комнату открывается и перед Брониславом Станиславовичем вырастает мужская фигура в кожаной куртке, с папахой на голове, с шашкой на левом боку и с маузером на правом.
  – Вы кто, Чапаев? – робко спросил Брониславов Станиславович.
  – Нет, я из другой дивизии, – ответил незнакомец и бесцеремонно уселся на край постели. – Некогда Василию Ивановичу по академиям разъезжать, он своих белых добивает.
  – А вы своих добили уже?
  – Всех под корень вырезал, отдыхаю пока, заслужил. Вот он и попросил меня, боевого соратника, вместо себя экзамен тебе сдать. Так что, давай спрашивай.
  – А как к вам обращаться, голубчик? – приподнимая голову над подушкой, спросил Бронислав Станиславович.   
  – Какой я тебе голубчик! – насупив брови, возмутился посланник Чапаева.   
  – Тогда, может быть, господин красный командир? – осторожно предложил Бронислав Станиславович.
  – Да я тебя сейчас пополам разрублю за господина!   
  – Извините, ради Бога, я это нечаянно оговорился.
  – А за Бога ещё и расстреляю!
  – Я больше не буду, правда, – не соображая, чего не будет, но всё равно пообещал Бронислав Станиславович. – Берите билетик, пожалуйста.
  – Ну, взял.
  – Читайте.
  – Сам читай.
  – Кадровая политика в системе государственного управления, – послушно зачитал первый вопрос Бронислав Станиславович.
  – И что?
  – Отвечайте.
  – Я, что ли?
  – Вы, конечно, не я же.
  – А что говорить?
  – Ну, расскажите, например, как вы подбираете и расставляете кадры у себя в дивизии, какими принципами и критериями руководствуетесь при этом?
  – Чего, какие ещё принципы с критериями! Ты мне голову не морочь. Говори так, чтобы я понял, буржуй недорезанный.
  – Ну, какой же я буржуй, – попытался возразить Бронислав Станиславович.
  – А кто же ты! Ишь, морду какую наел. На чистенькой простынке лежит, одеяльце в цветочек, лампочка светит.
  – Хорошо, товарищ. Давайте сначала. Как вы подбираете и расставляете своих подчинённых?
  – Да проще простого. Подбираю, кто не подчиняется, и расставляю к стенке.
  – Потрясающе. И второй вопрос, товарищ. Учёт национального состава населения при формировании органов местного самоуправления.
  – Опять начинаешь! 
  – Хорошо. Давайте яснее. Кого, кроме русских, вы берёте в отряд красноармейцев?
  – Тебя бы не взял.
  – Это почему же, разрешите полюбопытствовать?
  – Так ты же непонятно кто. Отравишь лошадь и смоешься.
  – Куда?
  – А леший тебя разберёт. К предкам, наверно.
  – Неужели в Польшу?
  – Так ты шляхтич, что ли? А я думал еврей.
  – Я не еврей, а поляк. Преподаватель в третьем поколении. Сын профессора, между прочим. 
  – А зовут-то тебя как, интеллигентишка?
  – Бронислав Станиславович.
  – Да как же тебя с таким именем в академию генерального штаба взяли! Хрен выговоришь. И не поляк ты никакой, если ты Броня. Форменный еврей.
  – Послушайте, уважаемый. Я ничего не имею против евреев, но я поляк. И горжусь этим.
  – А я говорю, еврей.
  – А я утверждаю, что поляк. И корни у меня польские.
  – Под эти самые корни я и изрублю тебя, как всякую белую сволочь. Плевать мне на твоих предков, будь они хоть трижды папуасами. Глянь вот, какой острый клинок у моей наградной шашки. А рукоятка какая, с узорами. Одно удовольствие помереть от такого оружия. Только ты вначале бумагу напиши, что экзамен Василий Иванович сдал.
  – А, если не напишу? У меня ведь своя честь имеется.
  – А у меня ещё пистолетик имеется. Глянь вот, какой тяжёлый. А патронов в нём сколько. Пристрелю, как последнюю контру.
  – Так вы уж определитесь поточнее, товарищ, изрубите меня или пристрелите? – стараясь не терять присутствие духа, произнёс Бронислав Станиславович. – И как кого, как белую сволочь или как контру последнюю?
  – Так, очкарик, ты мне надоел, – недовольно проворчал боевой соратник легендарного героя гражданской войны, встал с постели, одной рукой занёс шашку над головой Бронислава Станиславовича, другой рукой наставил на него маузер и приказал. – Садись и пиши бумагу. Ты против Чапаева, значит, враг. А с врагами у нас разговор короткий…
  Взмах шашки не состоялся, выстрел не прозвучал, но чистенькая простынка под начинающим экзаменатором оказалась поутру слегка подмоченной.
  Через пару часов, наяву уже, в академии, Бронислав Станиславович перед тем, как приступить к выслушиванию ответа на первый экзаменационный вопрос, спросил у офицера из министерства обороны:
  – Скажите, товарищ, а война будет?
  – Ну, что вы, разумеется, нет, – уверенно заявил полковник. – Врагов у России, конечно, много. А с врагами у нас разговор короткий.
  – Верно, – согласился Бронислав Станиславович. – Тогда всё. На второй вопрос отвечать не надо. Я ставлю вам отлично и желаю успехов. До свидания.
  Полковник пожал плечами, улыбнулся, взял зачётку, сказал «честь имею» и вышел.

* * *


Фигуральная любовь

  Помню, лет четырнадцать мне было. Сидим за столом в гостиной большой московской квартиры: я, отец, мать, сестра, её жених Петя, его друг Сева и невеста друга Юля. И ещё с нами были: кот Васька на коленях у отца, попугай Попка в клетке на шкафу и бабушка Клава на кухне. Все, кроме меня, кота и бабушки изрядно пьяненькие уже по случаю просто встретились, воскресенье, солнышко, салатики, пельмени, пироги с яйцами, зефир в шоколаде и тому подобное.
  – Ну, дочка, так ты выходишь замуж за Петю или нет? – спросил отец, выпив один и без тоста очередную для себя рюмку водки.
  – Нет, – решительно и гордо, будто отрекаясь от старой веры, ответила сестра.
  – Почему? – удивился отец и положил солёный огурчик обратно в банку.     
  – Потому, что я люблю Севу.
  – А Сева кого любит? – спросил я, чтобы прервать наступившее молчание.
  – А я люблю Юлю, – ответил Сева.
  – А Юля кого любит? – снова спросил я подстрекательски.
  – А я люблю Петю, – ничуть не подыгрывая моему шутливому тону, ответила Юля.
  – А Петя кого любит? – деликатничать я уже не стал из принципа, да и любопытно же было. 
  – А я тоже люблю Севу, – ответил Петя и быстро выпил стоящий перед ним полный фужер вина. – Не подумайте ничего плохого. Просто я люблю его, как человека, и всё. Никого не люблю, а его люблю. 
  – Так это не треугольник, а загадочная фигура какая-то получается, – весело произнёс я, не оценив тогда по малолетству всю глубину объявленных вслух сокровенных признаний.
  – А ты-то сам кого любишь? – неожиданно спросила меня мать.
  – Папу, – не раздумывая ответил я, видя, как отец мрачно упёрся взглядом в одну точку. И тут же спросил его: – А ты кого любишь, пап?
  – А я Ваську люблю, – буркнул отец, поглаживая кота, а тот взял вдруг и перепрыгнул на колени к матери.
  – Понятно теперь, кого Васька любит, – сказал я. – А ты, мама, кого любишь?
  – А я бабушку Клаву люблю.
  – Бабуль, а ты кого любишь? – крикнул я в кухню.
  – А я вон Попку люблю, – заходя в комнату с большим чайником, спокойно ответила бабушка.
  – А ты, Попка, кого любишь? – обратился я к попугаю.
  – Попка хороший, – невпопад ответил попугай игрушечным голосом и, подозрительно взглянув на кота, громко добавил, – А Васька дурак.   

* * *


Логика олигарха

  Он был оттуда – из девяностых: суетился, рисковал, выдумывал, пробовал, учился, терпел, создавал, торговал, добывал, строил, обманывал, прятался, притворялся, друзей растерял, семью не сберёг. Но никогда при этом ни о чём не жалел, не унывал и всё время мечтал. А мечта его сводилась к одному – стать богатым.
  И стал ведь, к пятидесяти годам. Денежки за сдачу коммерческих помещений поступают, проценты по разным вкладам тикают, за рубежом кое-что имеется, квартира в центре Москвы, дом под Балашихой. А дом-то какой, туристов водить можно: колонны, картины, люстры, рояль, бассейн, биллиард, бультерьер и домработница.
  Именно с этой домработницей он познакомился специально. Выследил её в музыкальной школе, пришлось как-то самому явиться туда по акции своего благотворительного фонда. Обглядел молодую учительницу со всех сторон и твёрдо решил, что такая здоровая и постоянно манящая к себе женщина под боком не помешает. Приставать к ней можно будет, когда захочется, без лишних приключений и обязательств. А хотелось ему почти всегда, сам порой удивлялся этому.
  И сыграл он свою партию любителя музыки и порядочного мужчины, как по нотам. Ни с каким сопротивлением морального или иного характера он не столкнулся. Деньги определили всё. Однако через полгода воскресным утром возник у него в доме шибко взволнованный муж этой самой домработницы. Который, как выяснилось, был абсолютно убеждён, что жена его получает очень хорошие деньги не только за то, что кофе варит и пыль протирает. Хотя в действительности на пыль она могла не обращать никакого внимания.
  – Я против! – заявил ревнивец с видом участкового полицейского. – Думаете, если вы богатый, то все женщины ваши. А вы не учитываете, что у чужой жены муж есть, ребёнок маленький. Не всё продаётся, господин олигарх. Так что, увольняйте. Она сюда больше не придёт.
  – Погоди, – успокоил его «олигарх». – Давай рассуждать логически. Вот несколько посылок или вопросов. Ты доволен зарплатой жены?
  – Допустим.
  – Супружеские отношения у вас продолжаются?
  – Допустим.
  – С сынишкой всё в порядке?
  – Допустим.
  – «Ладу» на «Мерседес» менять собираешься?
  – Допустим.
  – Да это не «допустим», любезный, а замыкание терминов в бесспорное заключение о наличии положительных данных. Ты знаком с формальной логикой?
  – Конечно.
  – Тогда продолжаем. Жена твоя возвращается домой вовремя?
  – Да.
  – В хорошем настроении?
  – Да. 
  – Выходные она дома?
  – Да.
  – Дачу начали строить?
  – Да.
  – Это не просто «да», любезный, а обобщающее отрицание в форме среднего заключения об отсутствии семейных проблем. Так?
  – Выходит, что так, – наморщил лоб муж домработницы.
  – Теперь, между нами, – вкрадчивым тоном предупредил хозяин роскошного дома. – Лет мне уже много, здоровье ни к чёрту, и для баб я давно мертвец. Соблазнять чьих-то жён мне ни к чему. Раньше я девок себе заказывал, на час или на ночь. Зашла в ванную, вышла, обслужила и с глаз долой. А твоя жена у меня работает, пашет по-чёрному, понимаешь. Как крепостная у барина. Она в моей ванной не моется, а чистоту в ней наводит. Потом бельё стирает, полы драит, мусор выносит, цветы поливает, собаку кормит, ногти мне подстригает. Ты ногти на моих ногах видел?
  – Нет, – честно признался муж домработницы.
  – И не надо, – с брезгливым выражением лица, предостерёг щедрый работодатель. – За такую мерзкую процедуру я твоей жене отдельно плачу. И как вот ты себе это представляешь. Она ухайдакается за день до полного изнеможения, посидит устало на кухне, потом подходит ко мне в фартуке замызганном, с мылом хозяйственным, с порошком стиральным, с ведром помойным, с вантузом в руках, а я, значит, к ней приставать начинаю. Не хочу, не могу, но пристаю.