Княжич, князь (серия "Кто ты?"-1)

да, - ох как по-разному! У тебя-то ни жены, ни детей, заботиться ни о ком не надо...
  - Ни о ком? - перебив его, рассмеялся в полный голос отец Варнава. - Отче, да сам ты хоть веришь ли в то, что говоришь? А куда клонишь, я знаю, - не впервой приходится слышать подобные песнопения на скорбный глас шестый о голодных детушках да сирых матушках. Да вот только доносятся они отчего-то не из бедняцких изб, а из теремов иерейских. Подле которых возки лаковые, что ценою во сами терема, стоят.
  Отец Алексий приподнял на шнурке нательный крест и, уставив на него короткий толстый палец, опять приоткрыл рот.
  - Довольно, отец протоиерей! - возвысил голос отец Варнава. - Ты - пастырь. Забыл, что это слово значит или знать не желаешь? Для пастыря первая забота - овец своих насытить, а не самому наворачивать с обеих рук. Коль не по тебе служение такое - уходи. И от иных трудов кормиться можно.
  Он развел руки и поднял глаза:
  - А за палаты сии сколь грехов-то с твоей души паства молитвами своими благодарными смоет - вот этому я действительно завидую, отче!
  - Не юродствуй, черноризец! И не тебе добром моим распоряжаться! Не тебе!
  - Верно говоришь, не мне, - легко согласился отец Варнава. - И даже не тем, кого после меня в гости ждать станешь.
  Движением головы указал в сторону ворот, за которыми стояли, сбившись в робкую стайку, прихожане Сретенского храма:
  - Им. Ради них Господь на землю приходил. Это они - Церковь, а вовсе не мы с тобою. Ты и я - священнослужители. Служители, слуги! Так было, есть и будет. А теперь, отец протоиерей, оставайся с Богом. И еще раз: жди гостей.
  Коротко поклонившись, он зашагал прочь со двора.
  Отец Алексий продолжал стоять, тяжело переводя дух да глядя перед собою в землю невидящими глазами. Внезапно вскинул кверху кулаки - мягкие широкие рукава кисы скользнули вниз, обнажив белые полные руки, - и потряс ими в спину отцу Варнаве:
   - Ненавижу вас, прихвостни холопьи! В аду бы вам всем гореть! А тебе, черноризец, - первому!
  После чего бросился вдогонку уходящему игумену.
  Тот неожиданно остановился, развернувшись. Отец Алексий с разбега плюхнулся сырым лицом о его широкую грудь, всхлипнул и, откинувшись, грузно повалился навзничь.
  Отец Варнава наклонился над ним, протянув руку. Спросил участливо:
  - Подняться не помочь ли, отец протоиерей?
  
  ***
  
  - А может, у нас заночуете, отец игумен? Дело к вечеру идет - чего в путь пускаться-то?
  Титарь помялся, искательно заглянул в глаза отцу Варнаве:
  - К тому ж на приходе нашем избенка имеется странноприимная. Хорошая...
  - Ну что ты за человек такой, Иустине! - сказал с сердцем мастер Никола. - Даже и в гости не зазовешь по-людски: "а может", "избенка странноприимная". Постой-ка ты лучше в сторонке, не позорь честной народ.
  Он дружелюбно хлопнул титаря по плечу, от чего тот слегка присел и болезненно ойкнул. Затем неторопливо положил поясной поклон, просторно поведя рукою:
  - Отче Варнаво! И ты, княже Кирилле, и вы, всечестные братия! Милости прошу под кров мой да ко хлебу-соли моим!
  - Такоже и мы всем приходом нашим просим пожаловать к мастеру Николе! - обрадованно подхватил титарь.
  Кузнец крякнул, покрутил головою.
  - Да мы к ночи еще успели бы... - начал Кирилл, тут же ощутив в боку короткий тычок со стороны брата Иова. Он умолк, покосившись, - руки инока были покойно сложены на груди.
  - Что-то случилось, княже? - поинтересовался брат Иов.
  - Ничего, - буркнул Кирилл, потирая бок.
  Отец Варнава поклонился в ответ двукратно - и кузнецу, и прихожанам:
  - Честь оказанную приемлем и благодарим.
  - И вас, люди добрые, попрошу разделить с нами вечерю, - обратился к сельчанам мастер Никола. - Ибо нечасты у нас гости таковые. А ты, Петре-друже, побеги-ка впереди нас Марию мою упредить.
  
  ***
  
  - Вот тут ты уже неправо толкуешь, Архипе, ой неправо! - торжествующе пробасил титарь и, привстав, потянулся рукою к вместительной миске с глянцевыми колечками печеных свиных колбасок. - Кожаные ризы, кои Господь дал Адаму и Еве при изгнании их из сада Эдемского, то не одёжа из шкур звериных. Сие следует разуметь, как наши нынешние покровы плотские, так-то! А коли сему толкованию не веришь, - а оно не мое, святые отцы учат тако, - то давай отца игумена попросим рассудить о том.
  - Отца игумена мы попросим благодарственную молитву прочитать, - со значением отозвался кузнец. - Гостям нашим отдохнуть пора уж - не забыл о том за богословствованиями своими, Иустине? Нам же пора и честь знать.
  Титарь с большим сожалением положил колбасное колечко обратно. Загремели по половицам отодвигаемые лавки - все поднялись.
  Отец Варнава прочитал молитву, заключенную громогласным Иустиновым "Ами-и-инь!", и вышел из-за стола. Его тут же окружили жена и две старшие дочери мастера Николы, наперебой щебеча что-то о приготовленых наверху постельках, хорошенько взбитых подушечках, кувшинчиках с мятной водою в изголовьях (если жажда вдруг посередь ночи одолеет) и прочих попечительных предметах.
  - Звездно-то как нынче! - восторженно затрубил неуёмный титарь, выбравшись на крыльцо. - А вот в Писании повествуется: "И создал Бог светило большое, для управления днем, и светило меньшее, для управления ночью, и звезды". О звездах же, для какой потребы они учинены, нисколь не разъясняется. Вот ты, брат Илия, ты ж явно человек ученый - так не истолкуешь ли, отчего Слово Божие столь мало говорит об устроении Небес?
  - Оно больше говорит о том, как душе человечьей попасть на эти самые Небеса.
  Титарь восхитился:
  - До чего ж хорошо сказано, брат Илия!
  - Верно, однако это задолго до меня успели сказать.
  - Ты, Иустине, собираешься ли нынче дома ночевать? Давай-ка поспособствую для почину да для пущей твоей сообразительности... - кузнец бесцеремонно приобнял за пояс титаря и стал спускаться вместе с ним по ступенькам.
  Кирилл свернул за угол, присел на вросшее в землю бревно у стены. Справа за воротами бормочущий ручеек последних гостей растекался в стороны, затихал и пропадал в ночи. Он откинулся назад, опершись на руки. Закрыл глаза, мысленно позвал:
  "Видана..."
  Теплый огонек начал медленно разгораться в голове.
  - Княже! - послышалось вдруг где-то рядом.
  Огонек задрожал и погас. Кирилл распахнул глаза из внутренней темноты во внешнюю, дернул головой и в сердцах ударил ладонями по бревну.
  - Княже! - повторил голос за кустами сирени у забора.
  - Чего тебе?
  - Поговорить надобно. Да ты поближе подойди, не бойся.
  Кирил пробурчал что-то себе под нос. Поднявшись сердитым рывком, направился к ограде. Крепкая рука ухватила его за плечо, отдернув назад.
  - Говори, человече добрый, - сказал возникший из ниоткуда Иов. - Да прежде объявись либо назовись, окажи милость.
  За кустами послышался шорох, негромкое звяканье и быстро удаляющийся перестук конских копыт.
  - В дом, княже, - инок повел головой, вглядываясь в ночь. Предостерегающе вскинув ладонь, замер.
  - Как думаешь: кто это был? - почему-то шепотом растерянно спросил Кирилл.
  - Человек на коне. В дом.
  Отец Варнава молча выслушал брата Иова. Кивнул - то ли его словам, то ли своим мыслям - и проговорил неопределенно:
  - Вот оно как...
  Келейник, наклонившись к его плечу, коротко и неслышно прошептал что-то.
  - Нет, - ответил он, подумав. - Не стоит, пожалуй.
  - А может быть, этот... - начал Кирилл.
  - Всё может быть, княже! - твердо завершил отец Варнава. Добавил мягче:
  - Завтра уже в обители будем ночевать. А на сегодня всем разговорам - конец. Спокойной ночи и ангела-хранителя тебе.
  
  Глава XI
  
  - Не нравится мне это! - недовольно произнес скрипучий голос прямо над его темечком. - Там головы не хуже наших с вами. Догадаются.
  - О чем? О том, что мы же и позволим? А пока гадать будут - время-то уйдет! - другой голос хрюкнул и добавил поспешно-поощрительно:
  - Давай, голубчик, давай!
  Последние слова, видимо, относились к невысоким - с пятилетнего мальчишку ростом - песочным часам, которые тут же с тихим шелестом прошествовали вразвалку слева от Кирилла и стали взбираться по высокой лестнице. Похоже, там, наверху у них был какой-то дом. Разглядеть толком не удавалось - что-то сковывало, мешало поднять голову. Стеклянно прозвенела, открываясь, незримая дверь и запахло неведомыми волшебными травами. Наверное, поэтому скрипучий голос вдруг заговорил на неведомом языке. Песочные часы у себя наверху отозвались струящимся шорохом. "Это уходит