Многое изменилось в привычном мне мире с момента моего незапланированного перехода туда, куда никто в здравом уме не спешит, даже будучи прикован к постели самым жесточайшим недугом.
Неумолимый жестокий рок преследует человека от первых пелёнок до белого савана. Любые отклонения внесены чьею-то заботливой рукой в книгу событий каждого индивидуума. До мельчайших подробностей расписан ритуал жизни под солнцем, дарующим помимо света и тепла надежду на бесконечность проявляемого человеколюбия и, соответственно, терпения ко всем его чудачествам. Почему так уверенно заявляю о каком-то ритуале? Этому есть объяснение. Уже сейчас, будучи знакомым с моим досье, подозреваю волю постороннего сильного влияния, допустившего утечку данных. Или, что более правдоподобно, некто ответственный исполнил устное пожелание высшего наставника и благополучно забыл книгу жизни моей раскрытой на видном для меня месте. Каюсь, с детства страдал от излишка любопытства, совал нос туда, где можно было его легко лишиться, из-за чего всегда вляпывался в неприятности, сулившие одно – наказание. В детстве это был кожаный брючный ремень отца и обязательные короткие и ёмкие нотации перед поркой. Взрослел я и менялись способы физическо-ментальных репрессий. Ремень, как воплощение высшего воспитательного процесса, остался в моих детских воспоминаниях. Они регулярно с взрослением исчезали и всегда выплывали наружу, когда в них возникала ностальгирующая необходимость. Перечислять способы разных кар, налагаемых в разные периоды, не буду. Те, кто хоть приблизительно вёл себя также, как я, в уточняющих мелочах не нуждаются. Тоска по прошлому, это не весенняя оттепель после суровой зимы. Тоска – это нечто иное, эмоционально возвышенное, чувственно облагороженное. И никакими словами это не передать. Годятся: ком в горле и слёзы из глаз. Пожалуй, этого достаточно. Пора перейти к следующему этапу. Тому тяжёлому переходному моменту, длящемуся какую-то сотую или тысячную долю секунды.
Помню отчётливо, полный надежд и мечтаний выхожу из дому, чтобы вернуться вечером после трудового дня, пообщаться с родными по телефону. Отличные внутрисемейные отношения выстраиваются отдалённостью членов семьи друг от друга, чем дальше живёшь, тем крепче привязанность и любовь.
Ласковый щенок безвременья нежно лижет камни моих прежних дней, усердием вызывая по одно событие, то другое переживание. Их оказывается много, столько, что мне не верится, хочется закрыть глаза, забыть навсегда, вычеркнуть или стереть ластиком.
Итак, от дома до автобусной остановки путь близкий. Через двор, напрямик через сквер, через детскую площадку, идти в обход, терять уйму времени, и вот она. Во всей своей красе. Стены исписаны любителями городской настенной росписи и разрисованы в строго выдержанном неоандертальском пещерном стиле. Все дни в утренние часы, сколько захватывает память, на маленьком пятачке, выложенном плиткой и дублирующими табличками на фонарном столбе остановки с названием улицы и номерами маршрутов, вертится столько народу, уму непостижимо. Иногда кажется, они никуда на ночь не уходят, чтобы только успеть на свой автобус. Контингент разнообразен. От школьников и бабушек с сумками, до простого народа, шляющегося целый день где-нибудь, лишь бы не сидеть дома. Но сегодня, о счастье и хвала великим богам и идолам автобусного сообщения вселенной, я один. Ликую: «Везение!» В общем-то, на этом везение моё кончилось.
В сиреневом тумане, пахнущем хвоей и свежими огурцами, цветущими абрикосами и сандаловым деревом, я пришёл в себя после непродолжительной отключки. Открыл глаза и ничего не понимаю. Смотрю по сторонам и, кроме тумана, меняющего интенсивность цвета от глубоконасыщенного до жидко-растворённого не замечаю. Первоначальное удивление проходит. Счёл туман внезапно обрушившимся с неба на остановку за минуту до прибытия автобуса. Беззастенчиво напрягаю слух, желаю услышать механический стилизованный под женский голос, объявляющий остановку. Когда с беззастенчивостью было покончено, начинать новый этап бесцеремонности смысла не видел. Будучи человеком, далёким от невежества, с интересом изголодавшегося льва проглатывал книги, идущие вразрез с увлекательной беллетристикой. С упоением читал научную литературу о космосе, о взрывах сверхновых и смерти сверхмалых звёзд, с трепетом переворачивал страницы, с которых на меня смотрели древние боги майя, взгромоздившись на пирамиды, испытывая неподдельный шок и ужас, до мурашек между лопаток, открывал для себя мир полный мистики, не той карикатурной и фиглярской, пропагандируемой на ТВ, а той, прикосновение краешка разума к которой приводит в трепет, вызывает нервный озноб и тремор конечностей, зачитывался археологическими монограммами и гордился, что греческие Трои и афинские храмы Зевса существовали намного позже древнего града Аркаима, обнаруженного на просторах моей любимой Родины, зачитывал до дыр книги об инопланетянах, я верил, в далёкие-далёкие исторические эпохи они посещали древние шумерско-аккадские зачаточные цивилизации и делились с народом своими знаниями, несли, так сказать, в необразованные массы зачатки знаний.
Мой кругозор не ограничивался перечисленным выше.
Всегда старался отыскать что-то новенькое, хватающее за душу, интересное до бессонницы, увлекательное и поучительное. Живопись, скульптура, бронзовое литьё, акварельные этюды, эпохальные полотна мастеров кисти. Это не полный перечень. Поэтому, после недолгих колебаний, внутренних и внутри тумана, понял, попал в Чистилище. О нём красочно разглагольствовал Данте, о нём же упоминали отцы христианской церкви, и кому не лень тоже пишут и сейчас о собственных переживаниях, когда вернулись из оттуда назад, об ангельских голосах, неземной музыке и прочей ерундистике, на какую способен человеческий мозг, испытывая кислородный голод.
Именно к кислородному голоду отнёс раздавшийся как бы внутри моей головы голос, выделившийся из общего шума звуков, совершенно дурацкой какофонии. В первые минуты определить мужской он или женский не получилось. Звучал он ровно. Без интонаций. Я сказал бы, равнодушно. Медный гонг и то эмоциональней поёт, хотя всё зависит от силы удара палочкой. Любые посторонние догадки голос пресёк моментально: «Я не звуковая галлюцинация». Всё. Никаких объяснений. Уточнений. Определений. Не глюк – и баста! Если ничего не путаю, я что-то говорил, махал руками, пытался доказать. Убеждал в ошибочности своего пребывания здесь, в Чистилище. Экспрессия сменялась экспансией. На смену ажитации приходила интенсивность. Быстро истратив силы, умолк. Почувствовал – выдохся. Хотелось увидеть себя со стороны. Каким выгляжу. Понурый – первое, пришедшее в голову. Разбитый. Растоптанный. Убедившись в том, что мои инвективы и доказательства исчерпаны, снова услышал голос. «Мы искренне сожалеем о случившемся. Мы сопричастны сожалению. Любое действие можно исправить. Напишите кратко ваши яркие переживания за прошедший месяц вашей земной жизни, за три недели до перемещения сюда, за две недели, за неделю». Разгорячённый робким огоньком надежды, спрашиваю: «Есть вероятность вернуться?» В ответ снова слова о сопричастности сожаления и прочая муть.
Хотел спросить, на чём писать, как передо мной показалась столешница парты, за которой сидел в шестом классе, перевернул крышку и увидел вырезанную перочинным ножичком надпись: «Люблю Ирину Н». накатило волна воспоминаний. Вспомнилась первая школьная любовь. Переживания от неразделённости чувства. И следом другое. За две недели до моего перемещения встретил её в торговом центре. Она, муж, дети, внуки. Узнал её сразу. Разойтись на широком дефиле между магазинчиками негде. Взгляды наши пересеклись. Понял, после дня рождения выгляжу на все минус сто: мятое лицо, старый свитер, невыглаженные брюки. Она скользнула по мне пустым, отвлечённым взглядом, будто не с ней целовались в восьмом классе на переменах, не с ней познали прелесть телесной близости. Хотя, думаю, этот туман прошлого прочно скрывает некоторые наши воспоминания для того, чтобы ими не мучиться в настоящем, не страдать рефлексиями, не строить планы на то, что давно разрушено и на руинах, как и на пепелище лучше ничего не возводить с самого начала. Что поделать, после школы пролетело столько суровых зим и тёплых вёсен, после стольких лет, когда жизнь нас развела на чертовски огромаднейшие расстояния, какое, к чертям собачьим, может быть узнавание! Так, огонёк спички воспоминаний, погасшей от сильного сквозняка забытья.
Принимаюсь за события.
Месяц назад было событие. Не одно. Целых три. Квартальная премия. Покупка авто. Приобретение редкого книжного экземпляра девятнадцатого века с гравюрами самого Густава Доре на немецком языке. Подумав, оставил последнее.
Три недели назад до памятного события закончился бракоразводный судебный процесс. Снова стал холостым. Классики жанра – жена ушла к другу – не получилась. Уехала в Индию, страну своей мечты, полной сказок и волшебства, принцессы Жасмин и Аладдина. Хотя, это уже из ближнего востока. Ну, ещё так, мелочёвка жизненная. Гулял по парку. Увидел молоденькую симпатичную девчонку. Сидит на лавочке завалившись вбок, на земле возле ног пустые упаковки от таблеток. На синих губах застыла недоумевающая улыбка. Вызвал медиков.
Две недели назад случившееся ещё сложнее вспомнить. Сплошь рутина. Дом, работа, дом. Занятия с гирей до кругов перед глазами. В соседней квартире новая жилица. Пришла вечером за солью. Это вот классика. Это проходили. Хотя эффектная, аж зубы свело и тестикулы напряглись, поднявшись к горлу. Перед соблазном устоял. Предыдущей ночью приснилась змея, заползающая в уретру.
Неделю назад сплавил машину другу. Оказалось, шофёр из меня, как бланманже с навозом в виде вкусовой добавки.
Радуюсь утру. «Чёрт возьми! Настроение прекрасное! Пятница, укороченный предпраздничный день. После работы…» Что это? Чего-то я не понимаю: остановка, всегда кишащая людьми, пустая. Потираю руки, предвкушаю приятную поездку сидя возле окна. На посторонний шум-гам обращаю внимание поздно. На меня несётся автомобиль, огромный, как «Камаз». За рулём девчонка из парка, объевшаяся таблеток. Она нажимает на педаль тормоза, педаль проваливается в пол. Девчонка ничего не понимает. Всё понимаю я. Глаза девчонки испуганы, вытаращены. Она давит и давит на педаль и ничего не может предотвратить. Она меня узнала за мгновение до удара…
Хочу её утешить. Не горюй, хочу сказать ей, благодаря тебе я уже не испытываю страха перед смертью. Смерть мне дана будет ещё не раз, чтобы, перевоплотившись и возродившись, я смог прийти тебе на помощь и спасти твою жизнь. Там, в сиреневом сумраке вечернего парка. За мою жизнь, милая моя девочка, тебе переживать лишнее…
п. Глебовский, 20 августа 2024 г.
|