У нас в семье все некрасивые. И ничего с этим поделать нельзя. Так же, например, как в королевском клане Великобритании. Там иногда мужчины Виндзоры женятся на очаровательных простушках для того, наверное, чтобы придать черты благообразия будущим королям, но всё как-то не получается. Вспомните, скажем, леди Диану, казавшуюся экзотическим благоуханным цветком рядом со своим скучным, вечно лысоватым, с поникшим носом супругом принцем Чарльзом, который ещё смел ей изменять.
Ей бы быть женою какого-нибудь знаменитого художника, который бы писал с неё где-нибудь на Монмартре новую Свободу с обнажённой грудью, а она вынуждена была изображать робость и покорность воле королевы и супруга, которому так никогда и не суждено стать королём.
Вот так и в нашей семье: мужчины все женились на женщинах удивительно красивых, рядом с которыми казались они «не парой», но следующие поколения родившихся в этих браках словно бы игнорировали красоту своих матерей и следовали отцовским традициям.
Скажем, мы с двоюродным братом Славиком (наши отцы были родными) получились удивительно похожими, словно бы отпечатанными с одной матрицы, хотя его мама голубоглазая блондинка тётя Валя и моя мама – вороного крыла, с вьющимися волосами и жгуче-чёрным взглядом девушка - были совершенно не похожи.
Мы же оба с разницею в год родились головастыми, мордастыми, с широкими редкими бровями и набрякшими веками, нависавшими над небольшими, почти монголоидными глазами. Хотя все в нашей семье были русскими.
Ещё с династией титулованных англичан роднило нас то, что во главе нашего клана тоже стояла… матриарх – бабушка Анна Яковлевна. Только если визитной карточкой королевы английской Елизаветы стали одинаковые шляпки, лишь разного цвета, и лёгкие пальто в тон со шляпками, сладенькая приветливая улыбка старушечки, любящей собак, то нашу бабушку отличала почти коровья костистость, сорок четвёртый размер обуви и вечный «Беломор», зажатый в уголке рта.
Бабушка дважды была замужем. Первого мужа она одарила тремя детьми, но счастье было недолгим: супруг скончался от быстротечной чахотки. Овдовевшая бабушка, чтобы хоть как-то выжить, без любви вышла замуж за моего деда, престарелого холостяка, от которого тоже родила троих. Мой отец был старшим из них.
Когда отец погиб, глупо и пошло утонул, решившись переплыть реку, будучи не совсем трезвым, маме было двадцать восемь, мне три. Бабушка Анна Яковлевна через некоторое время после похорон призвала к себе мою маму и велела ей выходить замуж за младшего брата отца, потому что, объясняла она, лучше пусть уж отчимом мальчишке (мне, то есть) будет родной дядя, чем какой-то чужой мужик.
Мама была совершенно ошарашена таким видением её и моего будущего, а потому предпочла быстро уехать со мною в другой город, откуда родственные отношения с кланом моего безвременно усопшего папеньки поддерживались только письменно.
Одной из своих дочерей, моей тётке Жене, бабушка, после двух её крайне неудачных замужеств, наоборот запретила выходить впредь замуж за кого бы то ни было:
- Ифгенья! Уймись. Всё, хватит, побыла женой два раза. Будешь жить со мною и вдвоём мы дочь твою, а мою внучку, надеюсь, воспитаем более рассудительной, чем её мать и, к сожалению, моя дочь.
И тётка прожила с бабушкой вплоть до её смерти, выскочив (наконец счастливо) замуж в третий раз сразу же после кончины Матриарха.
Когда рухнул Советский Союз, бабушка поверила этому не сразу, потому что ведь был референдум, где она и все, оставшиеся к тому времени в живых её дети и внуки, проголосовали за сохранение страны.
Она собрала тогда осколки бывшей когда-то огромной семьи и всем дала указание, как жить дальше после её ухода. Присутствовавшие понимали, что слушают завещание перед кончиной. Но в это время принесли телеграмму от одного из её внуков, который к тому времени жил в Перми.
В ней он сообщал, что окончательно запутался, и бабушка поняла, что умирать ещё рано. На следующий же день она улетела в Пермь, где пробыла неделю и распутала все внуковы дела, заодно и ему поведав, как он будет жить дальше.
Вернулась после этого в дом. Призвала своего санчо пансо, ту самую тётку «Ифгению», и протянула ей большой, тщательно заклеенный конверт со словами:
- Это отдашь Вике с Аличкой. А теперь иди.
«Вика и Аличка» - это мы с мамой.
Назавтра бабушка умерла.
Когда мы прилетели на её похороны, совершенно распухшая от слёз, тётка отдала конверт маме. Та потом уже показала мне то, что было внутри.
На плотном листе чуть желтоватой бумаги было написано:
- Прости меня, Вика, за сына моего и за себя – прости…
… И рухнул матриархат. И распалась семья в крошки. И никого теперь уже нет. Один я вот… доживаю…
|
