У Гриши мама уже давно умерла. Скоро пять лет как…
А он от неё письма до сих пор получает…
Мистика, думаете, чертовщина? Ничуть не бывало. И даже загадки никакой. Вот как всё получилось.
Гришка, сколько себя знал, столько и маму рядом помнил. А отца не было. Никогда. Уже чуть подросший, Гришаня у мамы спрашивал, а где же их папа. Мама или на другое разговор переводила, или игриво отвечала сыну вопросом:
- Так а чё? Рази нам с тобою плохо, сынок?.. Лето придёт, мы опять каждый вечер на речку ходить будем…
- И рыбачить там будем, мам? – увлекаясь, забывал про отца Гришка.
- А то как же! Будем, конечно. И там же, на берегу костёр разведём и рыбу нажарим. Помнишь, как мы её на палочках-то жарили прошлым летом?
- Ага, помню… Вкуснотища была-а-а, - мечтательно улыбался Гришка.
И всё. Дальше жили. А когда Гришка школу окончил и в армии отслужил, то сразу же решил жениться. Влюбился потому что. Смертельно. На всю жизнь.
Мать свадьбу сыну справила не хуже чем у людей. А двухкомнатную квартиру, которую она от фабрики своей когда-то получила и в которой они с сыном последние двадцать лет жили, разменяла на однокомнатную для молодых и комнату в коммуналке для себя.
И дальше жить стали. И жили так, пока Гриша жену и сына не похоронил. Родить Света не смогла. Так оба с сыночком и легли в один гроб.
А Гришка запил. Да так, что однажды пьяным под трамвай попал. И ноги ему, обе, чуть пониже колена, отрезало. Инвалидность, стало быть. Вот и продолжил он пить. И до того допился, что квартиру свою однокомнатную, от матери в подарок на свадьбу полученную, обменял на комнату в коммуналке. И пить дальше продолжил. А потом пил уже на пенсию свою. Когда же до креста, что называется, пропивался, к матери шёл. Та его отмывала, откармливала. И снова он уходил. И пил снова.
Вот однажды мать-то, наконец, к врачу пошла, потому что боли в боку стали уже просто непереносимы, особенно по ночам, когда она обнимала подушку, сильно прижимала её к тому месту, где болит, и так, покачиваясь, сидела до самого рассвета, оказалось уже поздно. Рак неоперабельный уже.
И – всё. Через три месяца мама умерла. Там же, на похоронах, к опухшему от водки и слёз Грише подошла материна соседка по коммуналке Ольга Михайловна и сказала, что мать перед смертью отдала ей шестьдесят конвертов подписанных, в каждом из которых лежало письмо и маленькая сумма денег.
- И Линочка перед смертью велела мне сразу тебе всё не отдавать… ну, сам понимаешь почему. А каждый месяц второго числа ты ко мне приходить будешь и пять лет, каждый месяц от мамы весточку получишь и какое-никакое материальное вспомоществование, - закончила она и отошла от Гриши.
Он вмиг протрезвел. И три дня, что оставались до второго числа, капли в рот не взял.
А когда у Ольги Михайловны первый конверт получил, на котором было материной рукой обозначено: «№ 1», то сразу читать не стал, а, прижимая к груди, почти бегом припустил домой к себе, неловко подпрыгивая на костыле и протезах.
Прибежал. Вспотел так, что казалось, будто плеснули ему в лицо ковш горячей воды. Дверь в свою комнату закрыл, потом, подумав, запер её ещё и на ключ. И шторы на окне задвинул. За стол сел. Ладонями разгладил скатерть и только потом достал письмо.
В конверте действительно лежала какая-то денежная купюра, но Гриша её не тронул, письмо достал. Развернул одинарный тетрадный листок в клеточку и начал читать разборчивые материны буквы, аккуратные и подбористые, такие, какой сама мать была до самой смерти.
- Ну, здравствуй, сынок, здравствуй. А я тут тетрадку твою старую по арифметике нашла и чистый листок из неё вырвала. Пишу, стало быть.
Вот и всё. Нет меня больше. Нигде. А ты не ищи и не кручинься. И ко мне не спеши. Тут мы с тобою обязательно встретимся, даже если ты адреса знать не будешь. У нас же Вечность целая впереди. Я везде буду ходить и у душ людских спрашивать: «А вы сыночка моего, Гришеньку, не видели? А? Нет, не встречали? Видно рано ему ещё, всё нажиться никак не может. Ну и хорошо».
Хорошо, когда человек жить хочет, а не томится от жизни в ожидании конца…
Мне тут, Гришенька, Ольга моя Михайловна, ну, которая тебе это письмо отдала, соседка моя, недавно, когда я стирала своё и её бельишко, а она рядом сидела. Неумеха же, ничего сама не может, но считает, что так она мне помогает. Так вот, она мне стихотворение прочитала. Только я забыла, кто написал-то его. Но сам стих запомнила. Сразу как-то он на душу лёг. Вот послушай:
Ты поживи чуть-чуть, помучайся,
Узнай, как предавать умеют.
Тогда, наверное, получится
Уйти, не обернувшись, по аллее.
И не услышать стонов сзади,
И не жалеть чужие слёзы,
И не сидеть спиной к ограде,
Прижавшимся щекой к берёзе.
И слышать, как в листве зелёной
Холодный ветер шумно бесится.
Взглянуть на небо и на клёны.
И на берёзе той повеситься…
Так не надо, Гриша. Так ко мне не приходи. По-людски надо чтобы было. Жить надо, даже если начинает казаться, что уже не для чего…
|
Слава Богу, добрался и оттаил душой. Спасибо.