Про чудовище

Себастьян никогда не думал о себе как о храбреце, но и последний трусом себя всё-таки не считал, но сейчас его откровенно и подло мутило, а ноги подрагивали, предлагая заманчивое – сбежать подальше, и пусть Агата с Томашем сами разбираются!
В конце концов, сколько лет они служат полевиками Инспекции? А он, Себастьян, долго читал их отчёты, проникался романтикой настоящего дела, пока не решился перевестись, и…
Перевёлся. На голову свою перевёлся. Ладно, бывало всякое – и холодные ночи, и грязные трактиры, и мерзковатые встречи со всякой нечистью, которую и зачищала Инспекция, но сегодня было что-то такое, по-настоящему отвратительное, что Себастьян жалел о том, что вообще вылез из-за столов канцелярии.
Надо было и дальше читать отчёты!
Впрочем, если судить по лицам опытных Томаша и Агаты – плохо было не одному Себастьяну – даже они редко когда попадали на такое побоище. Хотя нет, побоище – это, скорее, когда кто-то мог сопротивляться. А тут было другое. Тут были жертвы, несчастные жертвы какой-то одной злой силы и что могли люди против зла?
Хотя, что тут осталось-то от людей?..
– Надо сказать, чтобы убрались…– Агата старательно не смотрела в окровавленную люльку. Она старалась не думать, что в ней было живое существо, и именно было – чудовище, которое им предстояло только уничтожить, а прежде обнаружить, унесло его жизнь.
Она осеклась. Липкий запах крови был слишком плотным, чтобы можно было дышать спокойно. Но это было их работой – они должны были останавливать тех, кто вышел на путь зла и решил нести это зло в людской мир. Сколько разного видел только Себастьян? Стрыги, вампиры, уродливые мавки…
Но его собственный опыт казался ему теперь ничтожным. Он видел вроде бы много, но такого ещё не встречал.
– Пойдёмте на улицу? – предложил Томаш. – Мне кажется, мне сейчас плохо станет от запаха…и вида.
В молчании выползли на улицу. Тут уже толклись любопытные местные, настороженно глядели на Инспекцию, переговаривались. Кто-то пытался голосить о ночном ужасе, но неубедительно – страх пока побеждал желание пожалиться.
– Даже собаки шарахаются! – с отвращением сказала Агата, кивком головы указывая на бродячую собаку, которая и в самом деле отшатнулась, как испуганная, от слишком острого и плотного запаха крови, вынесенного на невидимом плаще троицей Инспекции. – Тьфу! Погань!
– Есть идеи? – тихо спросил Себастьян. До приезда его мучил голод – Инспекцию погнали донесением из Города спешно и истерично, не дав даже позавтракать, Агата и Томаш всю дорогу ворчали на этот счёт, не зная ещё, что их там ждёт. Томаш вообще склонялся к тому, что у местных завёлся какой-нибудь безобидный Аук – шебутной лесной дух, что со всех сторон насылает своё «Ау!» и уводит путников всё дальше в чащу, да там затихает, выгребай, мол, добрый человек, сам!
– А нас дёргают! – возмущался Томаш.
Но сейчас стоило поблагодарить пустоту желудка – Себастьян крепко сомневался в том, что сдержал бы рвущуюся тошноту, если успел бы позавтракать, а так всё легче – хоть не передавливает…
– Да кузнец это! он от людей всегда шарахается, а тут, как волки стали выть…– одна из громкоголосых местных баб умудрилась перекричать других, чтобы привлечь внимание Инспекции.
– Какой там кузнец? – спросила Агата, отходя от опустошённого, осквернённого насильственной смертью невинных людей дома.
Баба изобразила смущение, зато другая кинулась на выручку.
– Так Жигмонд же! он вона там…– она указала крючковатым пальцем за покосившийся забор, – дневает и ночует всё у себя. С людьми здорову не держит, да всё прячется. А я так думаю – чего он прячется, ежели скрывать неча?
– Бредка ты! Да попрешница! Лишь бы слово сказать, а там – правда иль нет, тебе уже…– какой-то старик даже замахнулся на говорливую. Занялся шум.
– А ты со мной не спорь, скопыжник! – та не далась в обиду, напустилась на обидчика.
Инспекция уже была готова вмешаться, когда появился Наместник. Местные тотчас притихли, недобро сверкнув напоследок глазами друг на друга, как бы обещая продолжение разговора неприятного.
– Разошлись! Разошлись! Чего брешете? Чего напускаетесь? Пёсье племя! – Наместник, напуганный и Инспекцией, и произошедшим, бушевал.
Разошлись, но недалеко – притихли у склона, отошли подальше, вроде бы как и не при деле.
– Извините, – буркнул Наместник, обращаясь к инспекторам, – напуганы, вот и лезет оно – под страхом.
– Что за кузнец и волки? – спросил Томаш. Им Наместник мог ничего и не объяснять – Инспекция прекрасно знала, что в страхе люди совершают много шумного и нелогичного. Но тут и не повинишь – страх – самый страшный, самый чёрный зверь.
– Жигмонд…– Наместник вздохнул, – есть у нас кузнец. Хороший человек, в помощи никогда никому не откажет, а вот нелюдим – да, есть такое. Он с войны пришёл таким. Да и до войны не охоч до слова был, а там – и подавно. Живёт один, там же и работает. Молчалив, это правда.
– На луну воет? Голым по полям бегает? – Агата помрачнела. – Чего прицепились? За одну нелюдимость?
Наместник помолчал, как бы прикидывая – сказать или нет? но решился:
– Шрам у него через лицо, мог. Видать, глаза лишиться, да шрамом обошлось. Ну и рост высокий, руки крепкие – вот и вышло…
Наместник развёл руками.
– А про волков что? – Томаш перехватил вопрос.
– Волчий вой слышали, это правда, – признался Наместник, – тут волков и не бывает. Ну если только забредет один какой, доходяга. А так – не бывает, у нас тут лесные массивы, снега рыхлые… вот медведи – это чаще, да, а волки, так те выше живут. А тут странно, волчий вой, вроде бы близко, а вроде и не от лесов. Три ночи назад впервые это было. Наши охотники собрались, факелы разожгли, но никого не видели. Днём пошли, смотрели усердно – никого. А ночью опять вой.
– Так никого и не нашли? – Агата задумчиво огляделась по сторонам. В самом деле, это поселение находилось под прикрытием густой лесной чащи, а если говорить точнее – между лесной чащей и рекой, поблескивающей под ногами. Спуск был слишком явный, заметный, местность около домов просматривалась – при желании можно было бы разглядеть и начало. И конец поселения – просматривалось всё. Появись тут волки – охотники настигли бы их.
Или хотя бы увидели.
– Никого, – подтвердил Наместник. – Вы это…скажите как есть, что за зверь у нас обитает?
– Пока не разглашаем, – важно отозвался Томаш и снисходительно добавил: – вы же сами понимаете!
Себастьян был с ними в связке не первый день и понимал прекрасно, что перевести эту фразу можно было лишь так: «мы сами не знаем, отвяжитесь, пожалуйста, дайте расследовать!».
Но важный вид, снисходительный тон и самоуверенность давали успокоение. Власть, мол, приехала и разберётся, а ваше дело маленькое – местных в узде держать!
***
– Думаете, оборотень? – Себастьян высказал эту мысль первым. Они переступили порог выделенного им закутка в доме – Наместник расстарался, и даже откуда-то тянуло обедом, хотя это и не было сейчас плюсом, лично Себастьяна всё ещё мутило.
– Не знаю, – честно ответила Агата. Они были втроём и могли говорить откровенно. – Волки – это, конечно, интересно. И потом, если оборотень, то это только волколак, а не какой-нибудь там укуку…
– Что тебя смущает? – Томашу явно нравилась и не нравилась версия с оборотнем. Оборотень – это ответ на вопрос, но вот ловить его – ох, это такая головная боль!
Если выявить человека, что в него обращается, то это проще – убить можно любимым способом: хоть топором, хоть ножом, хоть логикой. А если человек неизвестен, или нужно доказательство, что это был человек – тогда нужен змеиный топор, то есть топор, которым отрубили голову змее…
Томаш помнил что-то из древнего курса теории, которую презирал, что была какая-то логическая связь между змеёй, что тенями живёт и зверем, который в тени человека, и о том, что оборотни змей боятся, те, вроде бы чуют подложную сущность, но чётко уже сформулировать не мог. Да и змея-то в чём виновата?
Оставался другой способ – нужно было напомнить оборотню о том, что он когда-то был человеком. В кратком пособии, которое в начале службы таскала с собой Агата, рекомендовалось: «умыть подложного зверя или нарядить его в прежнюю одежду, или дать людской пищи, или иным способом напомнить ему о том, что он человек…»
По мнению Томаша, никто из составителей краткого пособия никогда не был в полевых условиях, иначе не писал бы заведомой ерунды и не предлагал бы тащиться на бой с оборотнем с рукомойником или платьем.
Томаш даже ясно себе эту картину представлял. Вот драка – у волколака шерсть дыбом, клыки блестят, глаза горят страшно и жёлто, Агата держит его на расстоянии длинным копьём. А тут Томаш из-за её руки с платьем и полотенцем – не извольте беспокоиться, дорогой друг, сейчас мы вас умоем,  и будете как прежний!
Тут, главное, с обычным волком не перепутать, а то неловкость обеспечена.
– Меня смущает окно, – ответила Агата. – Вы заметили? Там открыто окно.
– Открыли? – неуверенно предположил Себастьян.
– Ага, на ночь! чтобы в ночи мошки налетели и холод, – ехидно ответила Агата. – Это не город Себастьян! Тут река и лес. Тут холодно. Тут тебе никто топить не станет, только ты сам!
Себастьян понял, что действительно сглупил.
– Может его после открыли? – предположил Томаш, с сочувствием взглянув на него.
– А чудовище как тогда попало? – спросила Агата.
– Через дверь? – предположил Томаш, чувствуя подвох.
– Так та цела…ни следов выбитости, ни царапин на ней, – Агата развела руками. – Не вяжется. Оборотень, да ещё тот, что волком обращается, не может себя контролировать. Ему нужно жрать. Жрать, терзать…
Она осеклась – вспомнилась ей окровавленная люлька.
– Не закрыл же он за собой! – огрызнулась она, злясь на свою память и на всех вокруг.
– Если обернулся уже войдя? – предположил Себастьян. – Может это член семьи. мы могли не все тела найти, и потом…
– Наместник сказал что все. их жило четверо, четверых и нашли, – Томаш помрачнел ещё больше. – А если это оборотень, который перевёртыш и не замкнут на едином образе? И тогда он мог влететь птицей, превратиться в кого-то другого и…
– И вылететь жаворонком? – Агата была зла. На себя и них. – Тогда вот тебе главный удар. Себастьян, дай мне календарь!
Себастьян порылся в чёрной папке с образцами актов и протоколов осмотра, а также с заготовленными распоряжениями о комендантском часе и вытащил календарь.
– Какое у нас сегодня? – спросила Агата, палец её следовал по дням. – Двадцатое. Минус три дня – семнадцатое. Это уже убывающая луна. Ну и что это за пьяный оборотень, отрицающий классический лунный календарь?
– Нонконформист, – отозвался Томаш, но его жалкая потуга к веселью не была поддержана.  – Ты чего сказать хочешь?
– Это может и не оборотень, – объяснила Агата. – Я бы поставила на заложного…
Заложный – это, конечно, плохо. Но оборотень – хуже. Заложный – этот покойник-заложник, либо тот, кто умер не в свой срок по своей воле, либо тот, кто совесть имел нечистую. Именно из заложных покойников и выходили разного рода вурдалаки, упыри, стрыги, вырки и сары. Для людей счастливых и далёких от жизни настоящей – мёртвая нечисть, для Инспекции – разный уровень головной боли.
– Во-первых, это