Проект "ХРОНО" Право выбора

своем. Сергея хорошее настроение Лены, столь разительно отличающееся от его дум, раздражало. Он с трудом сдержался за столом, чтобы не сказать ей какую-то совершенно не заслуженную резкость. Вчера днем, при свете солнца казалось все таким простым. Откапывают, грузят в телегу… Уехали оба на телеге, запряженной Лопатинским Орликом, сказав, что на рыбалку к Медвежьим озерам. Лена проводила их молча, не зная, что и думать. Оба заядлыми рыбаками сроду не были, да и чувствовала последнее время, что-то с ее мужем и дядей Васей, не то.
Сейчас жуть волнами будто приливала, руки, державшие лопату, дрожали того и гляди уронят ее, вдруг оказавшуюся такой тяжелой. Горохов выпрямился, оперся на лопату, чтобы чуть передохнуть, но почувствовал где-то со спины и левого бока уже знакомый леденящий холод. Не оглядываясь в ту сторону, он вонзил лопату в землю и почувствовал, как она уперлась во что-то. Опустился на колено, пошарил рукой.
— Кажись брезент! Дай-ка, дядя Вася, лампу, посвети… Так и есть!
Брезент за эти годы, только задубел в песчанике, да и темно было чтобы рассмотреть его цвет, а на ощупь, словно кора. Они стали окапывать его со сторон, откидывая землю и стараясь не очень долбить лопатами по брезенту, словно боясь повредить скрытое под старой материей.
Сергей, оставив лопату, выбрался из раскопа и окинул взглядом яму, стараясь определить сколько еще копать.
— Дед, сколько их было то? — спросил он Головкина, стараясь по-прежнему не смотреть по сторонам.
— Так ить… дюжина, да еще фельдшер ихний и медичка, это немцев, ну еще и староста наш. — ответил, чуть оживившийся дед Архип.
— Ясно, метров десять значит, — сказал сам себе милиционер и вновь спрыгнул в яму. Но в темноте оступился на песке и подвернув правую ступню упал плашмя на откопанную уже часть могилы на старый брезент. Почувствовал, как уперся руками во что-то твердое и в панике, матерясь не своим голосом, вскочил, опять не удержался на ногах упал уже на края ямы. Не обращая внимание на боль в подвернутой ногу, осыпая землю бросился выбираться из могилы, как на зло, песок на краю осыпался под его коленями, и он съехал опять вниз. Сверху его за руку схватил Лопатин и вытащил, наконец, наверх, к большому камню что облюбовал старый Головкин.
— Блядь! Да что б… — Горохова трясло, в горле пересохло. Дико хотелось оказаться сейчас дома, радом с Ленкой. Нет, не полезу я туда больше, билась в голове мысль. Две лампы-керосинки, вывернутые на максимум, давали мало света, только чуть разгоняя тьму рядом с собой. Вокруг этих пятен света ночная тьма казалась абсолютно угольно черной. А ведь на небе звездно, и луна почти полная. Ветер нес облака, то и дело закрывая луну, но тьмы такой не должно быть. Ко всему прочему, вдруг показалось, что умолкли обычные ночные звуки. Не кричит птица ночная, умолкли в кустах цикады, даже ветер задувавший со стороны леса, будто стих.
— Погодь, Сереня, — Лопатин, сидевший рядом и тоже не стремившийся лезть в могилу, поднялся и, отойдя на пару шагов за камень, взял сумку, с которой, пришел сюда. После непродолжительной возни, раздался тихий хлопок и Андреич сунул Сергею в руку бутылку.
— На-ка, хлебни! Не зазорно сейчас…
Горохов, не отрываясь, отпил несколькими большими глотками, наверное, с треть. Лопатинский самогон, обжигая пищевод, ухнул внутрь, оставляя во рту привкус меда. Перехватило дыхание, на глаза навернулись слезы. Он протянул бутылку обратно пасечнику. Василий, также в несколько глоткой почти допил пол-литра. Но остановился, молча протянул остатки самогона Головкину. Старик, чуть помедлив, взял бутылку и так же молча запрокинув голову, задрав бороду к самой луне, допил оставшееся. Крякнул, прижал к лицу рукав старого пиджака и шумно втянул воздух.
— Эх и хороша! Всегда она у вас, Лопатиных, удавалась, едрит ее налево!
Молча посидели несколько минут. Василий достал пачку «Пегаса», чиркнув спичкой, затянулся, выдохнув клуб дыма. Сергей, которому Андреич протянул пачку, мотнул головой отказываясь. Стало вдруг легче. Ушел куда-то душивший еще минуту назад ужас. Горохов закрутил головой по сторонам.
— Ну где вы там, что уж… — сам не заметив, что сказал это вслух. Лопатин с дедом Архипом, с недоумением посмотрели на него сквозь ночную полумглу.
Первым Сергей увидел побратима, уже привычно было, потом заколыхалась туманом и обдала холодом фигура старичка, ну, наверное, немногим моложе Архипа Головкина — убиенный староста, понял милиционер. А потом чуть дальше поднялся стеной ряд смутных фигур в чужих, виденных только в кино мундирах. Начавший немного заволакивать мозги хмель, мгновенно улетучился, но и прежнего страха уже не было. Просто язык вдруг присох к небу, хотелось что-то сказать, да не получилось. В голове мелькнуло искрой, все то, что с языка не сошло. Коротко, хлестко, по матушке и так и этак! Горохов знал уже, что на том нематериальном плане, языки человеческие роли не играю, его и так поняли. Он обернулся вновь к Андреичу:
— Дядя Вася, или я тебя плохо знаю или у тебя еще бутылка припасена?! Давай!
— Есть, как не быть, я ж знал, куда и зачем еду, — пасечник вновь нагнулся к сумке.
— И что, взаправду видишь их? — спросил чуть слышно Головкин.
Сергей, потирая ноющую ступню, кивнул. Он уже давно смирился со своей новой способностью, столь опрометчиво приобретенной благодарю Лопатинскому нежданному гостю. А теперь и вовсе понял, что не так страшно то, что глазу доступно.
— Ишь ты… паря, дела… И давно это ты? Ну видишь упокойников-то? — старик аж слез с камня. И опираясь на клюку встал у края разрытой могилы, — и Прокопыча видишь?
— Да вот он, у того краю. Как раз на тебя, дед, пялится. — равнодушно ответил милиционер.
Старик, вдруг снял с головы картуз, и чинно поклонился в указанную сторону, достав рукой до песка, громоздившегося немалой уже кучей. Потом выпрямившись, утер нетвердой рукой лицо. Стариковская слеза застила глаз.
— Видел я таких, кто мог с ушедшими-то знаться, не тут, а Тибете, в монастырях тамошних…Много чего я насмотрелся тама. Не простое-то дело, мне сказывали с таким умением родиться надо. — покачал головой дед Архип.
Тем временем, Лопатин откупорил вторую пол-литровую бутылку. Стаканов не было, и они вновь глотнули из горла, но уже понемногу, а Головкин и вовсе отказался.
— Мне, голуби мои, теперича и наперстка достаточно, благодарствуйте, не стану! — он махнул на них рукой в ответ на протянутую бутыль.
— Так спрашиваю, откель ты этому выучился? Немец этот подсобил, так чую? — вновь спросил он, прислоняясь к камню.
— Он, дедушка! А ведь предупреждал меня, мол надо оно тебе? Да я ведь не поверил ему тогда. Видано ли было, а потом уж поздно… — Сергей почувствовал, что язык начинает заплетаться, самогон лег на пустой желудок легко, ног не подкашивал, но вот язык понемногу связал.
— Значит было в тебе, в роду твоем это. Тут ведь как камень с горы, только подтолкнуть, а там сам дальше покатится, — со знанием дела заявил старик и добавил потом, — ну вы, отдыхать заканчивайте, дело затеяли, нужно сделать, время идет, соколики, месяц вон уже к лесу клониться стал.
И правда, дело пошло споро. Сергей, не смотря на подвернутую ногу, ловко отбрасывал землю, только поругиваясь в полголоса, Лопатин не отставал. Еще пару раз прикладывались к бутылке, самогон будто и не пьянил, только чуть кружилась голова и язык, словно чужой, отказывался выговаривать знакомые прежде слова.
От прежнего страха тоже не осталось следа. Только прихватило у Андреича грудь слева и сперло дыхание, когда увидал он среди белых костей в обрывках чужой формы, чуть видной в свете ламп, прядь длинных белокурых волос и почувствовал, словно легкое касание по щеке и в шуме ночного ветерка в кустах за спиной, послышалось будто голос: «Du bist so ähnlich mein Bruder!» (Ты так похож на моего братишку!).
Загодя приготовленный большой кусок брезента, уже современного, взятого где-то Сергеем, постелили в телеге и перетащили в нее останки солдат — одни костяки, с полуистлевшей формой. Для этого использовали кусок задубевшей немецкой материи, переговариваясь, что крепкая оказалась и что ей тридцать лет в земле не срок. Орлик дико выкатывал огромные белки глаз, хрипел, а не ржал и вырывался из узды.
— Ишь ты, не зря про лошадей говорят, что чуют они… смерть и этих, вот тех, кто не успокоился на том свете. — сказал Андреич поглаживая по холке коня.
Вдвоем тщательно укрыли свой скорбный груз оставшимся брезентом, еще дома решили, сверху уложить в Гороховском дворе копну сена, чтобы не мозолить случайному человеку на селе, глаза. Уже в серых рассветных сумерках закончили забрасывать землей пустую теперь могилу. Оставалось надеяться, что никто из местных не обратит внимание на потревоженный дерн, а там пара дождей пройдет, прибьет землю. От коровника все же далеко, сюда и прежде никто даже посрать не забирался. Уже у телеги, допили остатки самогона.
Деда Архипа завезли домой, передав с рук на руки ошалелому правнуку. Он не видел, как старик уходил из дому поздно вечером, и даже не подозревал, что того не было ночью дома. И теперь, когда его привели домой на рассвете вдрызг пьяные Васька Лопатин и местный участковый, Матвей Головкин не знал, что и подумать. Только почесывал спросонок, глядя им вслед, то затылок, то муде в широких семейных трусах. Сергея с Андреичем развезло изрядно. Но они загнали телегу во двор, распрягли и стреножили Орлика, и на террасе прилегли оба. Один на старом диванчике, второй, на широкой лавке, подложив на дерево видавший виды овчиный тулуп. Так и уснули на полуслове, оглашая террасу попеременно храпом, да так, что в будке у забора, матерый кобель вздрагивал, поднимал голову и стриг ушами.
****
Лена поднялась, когда солнце уже заглядывало в окошко. Даже не глянув на тикавший рядом будильник, знала, что уже семь часов. В клуб она приходила к девяти часам, а сельчане, кто в коровник, кто в мастерские, и в поле в страду отправлялись уже с первыми лучами солонца. Женщина сладко потянулась, она привыкла спать нагишом, ей нравилось, когда ночью тело отдыхало от всяких резинок и одежды. А уж как Сереге это нравилось! При мысли о муже, она улыбнулась. Сегодня она ему скажет! Могла и позавчера, но решила сама убедиться лишний раз. Теперь уже точно… Лена погладила себя по груди, касаясь набухших слегка сосков, прислушиваясь к ощущениям. Скользнула рукой к низу живота, положив ладошку меж ног, накрыла ими лобок, потеребила курчавую поросль и улыбнулась. Но, продолжать не стала. Чуть помедлив, отбросила легкое одеяло, вскочила с большой их кровати, накинула висевший на спинке стула халат и, напевая что-то веселое, вышла на кухню. По ее расчетам, муж с дядей Васей, отсидев зорьку на озере, должны были приехать уже совсем скоро. Как раз успеет умыться, привести себя в порядок и приготовить что-нибудь на завтрак.
Но выйдя на террасу, она в недоумении остановилась. Сергей и Андреич спали, сопя и постанывая, один на старом диване, другой на широкой лавке у большого окна. Судя по густому перегару, оба изрядно набрались. И когда только успели. Через окно видно было, что телега, на которой они вечером уезжали, стояла во дворе. Никаких следов пойманной рыбы на террасе не было. Лена, чувствуя, что начинает